На том разговор о Субботиных закончился. Гурам начал о своем вещать, а Ариадна переместилась в ванную, чтобы там прибраться. Кто, если не она? – Ты переключилась с меня на Павла? – услышала Ари. – Что за глупости? – Сбежала от меня вчера, чтобы увидеться с ним? Лучше бы помог, устало подумала она. Ведь именно они, гости, устроили бардак в доме Коки. А ей его устранять. – Не слишком Павлик молод для тебя? – Слишком, поэтому я отношусь к нему как к младшему брату. – Тогда почему охладела ко мне? – Не чувствую связи между нами, – решила отделаться стандартной фразой Ариадна. Странно то, что она уже ничего к Марку не испытывала. Раньше думала – как это возможно, разлюбить за пару дней? Оказалось, это вполне реально. – Да и не женишься ты на мне. А я семью хочу, и ты это знаешь. – Почему не женюсь? Что ты все за меня решаешь? – он повысил голос, и Гурам его услышал. Прискакал, взял сына за руку, увел. Вернулся, когда Ариадна вымыла ванную и запустила стиральную машину. – Мой сын очень несдержан, – проговорил он. – Извини его. – Ничего страшного. На меня и не так орали. Я с алкоголиками жила. Точнее, с развеселым пьяницей и с зашитым. – Марк трезвенник. – Из-за матери, знаю. – Из-за нее же он такой вспыльчивый. Мама Марка была идеальной. Она делала все, чтобы угодить родственникам, мужу (мне), сыну. Но ее не ценили за это. Никто из нас. И у Лили крыша поехала. Она запила, стала невыносимой. Даже представить себе не могу, что Марк пережил, живя с ней. – Она умерла от цирроза печени, правильно? – Да. И лежала долго, несколько лет. Марк обращался за помощью к семье Михайловских, но те, кто не спился, уехали за границу. Вроде бы ему раз прислали двести долларов из Америки и все. – А вы почему не помогли? – Я знать не знал, что происходит. Мне запретили видеться с сыном. А ему со мной. – Но на смертном одре Лиля вас простила? – Не уверен. Просто поняла, что у сына никого не остается. А плохой отец лучше, чем никакого. – Вы не плохой. – Отличный, я бы сказал. Сколько мог дать Марку, когда он был ребенком… Не тот, кого он называет сэнсэем, а я. – Вы все же знаете, о ком речь? – Нет. Один раз слышал о нем от сына. Второй от тебя. Фото не видел, он прятал его. Мне интересно было узнать, кто он, этот Рэмбо. – Марк сказал, он давно сгинул. Умер, скорее всего. – А мой сын до сих пор о нем помнит. Меня же, если б не помогал деньгами, скорее всего, забыл бы вскоре. – А вы помогаете? – удивилась Ари. Марк взрослый мальчик, пора уже самому о себе заботиться. – Отдаю последнее. Бизнес дохода не приносит, потому что он ведет его черт-те как. Поэтому я даю тебе совет: не строй отношения с моим сыном. Намучаешься с ним. – Не переживайте. Это был всего лишь легкий, ни к чему не обязывающий роман. Их разговор прервала Кока. Она ввалилась в ванную, оттеснив Гурама, и стала проверять, насколько хорошо Ариадна убралась. Придраться было не к чему. – Кока, поедешь со мной в деревню? – спросила Ари, когда они с Марией остались одни. – К твоей матери на дачу? – Нет, на родину ваших родителей. Под Ветлугу. Это километров двести, если не больше. – Что я там забыла? А ты? – Хочу в деревню. Сажать морковку да капусту, ходить по грибы, пить парное молоко, печку дровами топить, готовить в ней щи из петуха… – Ходить по нужде в ямку в земле, отбиваться от лютых комаров, в магазине покупать не то, что хочешь, а что есть в наличии? Деревенская романтика на третий день перестает умилять. И как работа? Кто тебя отпустит на все лето? – Уволюсь. – Ты ку-ку, что ли? – разозлилась Мария. – Тебя повысить скоро должны, а ты увольняться вздумала? – Ага. – Но почему? – Она, наверное, подумала, что племянницу на работе притесняют. – Устала я быть правильной. Всем угождать. В первую очередь тебе и маме. Хочу ходить по деревне в стразах и перьях, и пусть меня дразнят городской сумасшедшей, плевать. – На что жить-то будешь, дура? Расчетных на все лето не хватит. Даже в деревне. – Не поможешь? – Было бы чем. – Хорошо, что я не такая дура, как ты думаешь. За восемь лет работы в банке я много чего приобрела: валюты, облигаций, золота. Богачкой не стала. С зарплаты рядового сотрудника не разжиреешь. Но на три-четыре года безбедной жизни в деревне мне хватит. – Ари развесила тряпочки, которыми наводила порядок, на полотенцесушителе. – Так ты поедешь со мной? – Я подумаю, – растерянно протянула госпожа Лавинская. Такой она еще племянницу не видела. – Вот и молодец. И Ариадна покинула квартиру Коки с чувством исполненного долга. * * * Он сидел при свете ночника и листал альбом. Тот самый, что рассматривал Эрнест перед самой своей смертью. Теперь все запечатленные на фото люди виделись ему другими. Особенно двоюродный дед. Не одинокий и потерянный он, а наоборот – цельный, познавший себя, обретший собственный путь. Он то солнце, вокруг которого вращаются друзья-планеты. Не Мария Лавинская, как может показаться на первый взгляд. Дурой она была, конечно, что упустила Эрнеста. Скакала по койкам всю жизнь, металась от одного мужика к другому, разбивала сердца, свое не щадила, а что в результате? Одна-одинешенька. Ее даже собственные собаки не любят. Только племянница. Ари все больше нравилась Паше. Будь она хотя бы лет на пять помладше… А с другой стороны, что пять, что восемь, что пятнадцать… Не в годах дело! В дверь позвонили. Паша пошел открывать. – Привет, – поздоровался с ним визитер. – Ничего, что я вот так, без приглашения? – Милости прошу. – Паша посторонился. Тапочек не предложил. У Эрнеста гостевых не было. – Может, чаю? – Нет, спасибо. – Они прошли в кабинет. – О, ты смотришь старые фотографии. Можно и мне глянуть? Субботин кивнул. Он нервничал, потел и боялся себя выдать. – Какой папа уродец, – хохотнул Марк, а это был именно он. – До сих пор удивляюсь его популярности у слабого пола. – Гурам обаятельный. И наверняка умеет ухаживать. – За моей матерью не ухаживал, – насупился Марк. – Женился назло другой. Той, что отвергла. – Зачем же твоя мама пошла за него? – Любила. Только за что, не пойму. – Ты зол на отца?