Отвар для волос Кожура черного грецкого ореха, настоянная на масле, волосы делает крепкими и блестящими. А отвар используется для ополаскивания волос. И кожу оздоравливает, и волосам помогает. Цвет волос темнее от него, поэтому на светлые волосы лучше не использовать. Для них отвар матрикарии приготовляется. Из аптекарских записей Нины Кориари Посол показал Ему два ларца, в которые надо будет положить яд. В том, что для мальчишки, была книга в кожаном переплете с серебряным окладом, в центре сияла агатовая камея с тонко вырезанной фигурой Георгия Победоносца. А для императора в ларце лежал богато украшенный калам. Кружево слоновой кости было украшено резными аметистами, обрамленными золотыми лавровыми венками тонкой работы. Навершие калама заканчивалось крупным смарагдом, отбрасывающим блики на дамасский шелк, которым был выстлан ларец. Тонкое хрупкое острие калама было защищено резным колпачком-трубочкой. С наследником все будет легко. Но император не станет есть сладости, если их не принесли из дворцовых кухонь и не попробовали сперва повар, потом подавальщик, а затем доместик трапезы. Решение пришло не сразу. Он лишь попросил у посла разрешения оставить себе императорский ларец на одну ночь. Посол согласился – он был занят, проводил много времени во дворце, убеждая василевса и патрикиев в необходимости новой войны с арабами. Тайно встречался с друнгáрием флота. Видать, представлял себя уже императором. Вся затея была рискованной, но посол убедил, что их поддержит армия, что брат его Феофил уже движется к столице с войсками. Страха не было. Было сильное, сжигающее сердце желание отомстить, унизить, получить власть. Это желание не давало Ему спать по ночам. Голова горела, боль в затылке порой была невыносима, Он тогда вцеплялся зубами в туго набитую подушку и глухо рычал от бессилия и муки. Эти боли начались у Него давно, помогала иногда опиумная настойка, что давал помощник дворцового лекаря. Но опиум туманил сознание, притуплял ненависть. А Он уже не представлял себя без этой ненависти в душе. Она, как крылатый чешуйчатый змей, свернувшись клубком, царапала, обжигала, лишь иногда расправляла крылья, отражаясь яростью в Его глазах. * * * Метнув взгляд на Нину, Василий, не выпуская запястья мальчика, стянул его с кровати, махнул аптекарше, чтобы подала кувшин и чашу для омовения, стоящие в углу. Роман молчал, слезы катились по его лицу, он морщился, слабо стараясь вырваться. Нина дрожащими руками налила в чашу воды, Василий сосредоточенно начал тереть пальцы наследника. – Почтенный Василий, мальчику больно. Словно опомнившись, евнух выпустил руку ребенка. Роман протянул ладонь над чашей, и аптекарша стала лить воду, стараясь, чтобы кувшин не дрожал. Затем Нина подала наследнику полосу льняной ткани, чтобы вытер пальцы, шептала ободряющие слова. Тот перестал уже плакать, но был бледен и дрожал. По потрясенному его виду Нина поняла, что нескоро он забудет покушение. Мальчику бы сейчас успокоительного настоя дать да к матушке отвести. Малец ведь еще, шутка ли, понять, что тебя отравить хотели. Аптекарша оглядела спальню, увидела теплый расшитый плащ, аккуратно расправленный на отдельно стоящей резной раме. Сдернула его, обернула вокруг мальчика. Тот благодарно и с достоинством ей кивнул. Губы его кривились, он стыдился своих слез. Будущий император должен быть спокоен – так учил его отец. Быть спокойным у Романа не получалось почти никогда. Василий подозвал охранника, прошептал ему что-то на ухо. Тот поклонился и, бренча оружием, выбежал из комнаты. Паракимомен склонился к лукумадесу, словно пытаясь прочесть на его смятой липкой поверхности, ядовит он или нет. Растерянно поднял глаза на Нину. Она полезла в свою спасительную суму, достала оттуда завернутые в холстину железные палочки, крохотные щипчики. Осторожно с помощью инструментов переложила лукумадес обратно на золотую тарелку и поставила в ларец. Василий схватил за плечи Стефана, тряхнул его так, что у бедняги клацнули зубы. – Кто дотрагивался до ларца?! Кто положил туда лукумадес?! Стефан упал на колени перед великим паракимоменом, торопливо рассказывая, что здесь побывало несколько кувикулариев, как обычно и бывает перед отправлением наследника ко сну. Кто-то принес воды, кто-то приготовил постель. Двое пришли, чтобы забрать парадную одежду, в которой Роман посещал отца. Сам Стефан никуда не отлучался, но не видел, кто мог подложить отраву. Слезы катились по пухлым щекам несчастного. В комнату вбежал декарх, с ним пятеро воинов. Василий отдал распоряжение немедленно разбудить всех кувикулариев при опочивальне наследника и проводить их в тюрьму при Халке[59]. Быстро записав просьбу к этериарху[60] на пергаменте, Василий отправил одного охранника к начальнику дворцовой стражи, велев разбудить его именем императора. Причитающего Стефана после короткой беседы его с великим паракимоменом тоже отвели в темницу. Ларец с лукумадесом Василий унес в свой кабинет и запер в сундуке. Он не доверял уже никому. В голове вертелось – он был последним, кто держал в руках ларец, кто принес его Роману в спальню. Если не найдут отравителя, вся вина падет на великого паракимомена и наставника наследника. Василий проводил мальчика вместе с Ниной в гинекей, послал евнухов разбудить почтенную зосту Капитолину и передал Романа ей с рук на руки, велев проводить к матери. Кратко рассказал о случившемся. Едва державшуюся на ногах от усталости и потрясений аптекаршу Василий тоже попросил приютить в гинекее и никуда не выпускать. В первом же зале на женской половине дворца Нина, едва присев на скамью с подушками, провалилась в сон. Ни суета вокруг наследника, ни беготня слуг не смогли ее разбудить. Капитолина распорядилась, чтобы отгородили ширмой угол, принесли подушек и покрывало. Двоих евнухов оставила приглядывать, велела, чтобы привели к ней сразу, как проснется. В императорские покои Василий отправился немедленно, как только убедился, что наследник в безопасности. Послал слугу за дополнительным корпусом манглавитов, велев расставить стражу на каждом углу по всему гинекею. Четверых воинов взял с собой. Василевс ромейский Константин Багрянородный готовился ко сну, когда за дверями послышался шум, бряцание оружия, голоса слуг. Никто не смел войти, боясь потревожить императора. Свечи в высоких, украшенных драгоценными камнями подсвечниках были уже погашены. Оставался лишь один подсвечник со свечами, что сиял золотым витьем на небольшом столе, инкрустированном резной слоновой костью, да паникадило над входом в опочивальню отбрасывало танцующие блики. В глубине комнаты стоял высокий поставец[61], украшенный богатой резьбой. Здесь хранились те дары, что не были отправлены в казну. То, что император пожелал оставить в своей опочивальне. Была здесь сияющая аметистами золотая чаша, небольшой, но изящный кинжал – арабский посол подарил, снял со своего пояса в знак личного уважения. Стояли там и несколько искусно сделанных серебряных и золотых сосудов для благовоний и ароматных масел. Пара сияющих драгоценными камнями каламарей. Немало было книг в богатых золотых окладах, но еще больше в простых кожаных переплетах. Там же стоял резной ларец. В дверь тихо постучали. Константин со вздохом набросил на плечи шелковый сагион поверх тонкой туники. Тяжелый плотный шелк, расшитый золотыми нитями и украшенный по подолу широкой полосой жемчуга, опустился на плечи, напоминая о тяготах и обязанностях титула. Василевс подошел к двери и толкнул створки. Кувикуларии, стоящие за дверью наготове, схватились за бронзовые кольца, распахивая двери для великого императора. В роскошно украшенной гостиной толпа придворных согнулась в низком поклоне. Позади препозита дрожащей тенью стоял примикирий[62] и подчиненные ему евнухи кувикулария. Василий сделал шаг вперед и упал на колени перед императором. Все слуги, стоящие в комнате, немедленно последовали его примеру. Когда шуршание одежд и бряцание украшений стихло, Василий склонился к ногам Константина. – Прости мне мою дерзость, василевс, – громко и отчетливо произнес великий паракимомен, упираясь лбом в мраморные плиты пола. – Ты прощен, – ответил Константин. – Что происходит? Я знаю, ты не осмелился бы помешать мне без серьезной причины. – Позволь мне говорить с тобой наедине о деле, которое не терпит отлагательства. Император молчал, разглядывая склоненные спины слуг. Сегодня, распрощавшись с сыном, он опять сел писать сочинение об управлении империей. Сын не радовал василевса. Даже такая увлекательная игра, как затрикион, которая обучает терпению, стратегии и планированию, не интересовала наследника. Играл он бестолково, несколько раз заводил разговоры об ипподроме, отвлекался. Все надежды Константин возлагал на свои трактаты, надеясь, что Роман вырастет, созреет и прочтет их. Император все еще обдумывал отрывок текста, над которым работал, когда его отвлекли. Он прикрыл глаза на миг, сдерживая раздражение. Что значит сиюминутная суета по сравнению с вечностью трактатов и философских учений. Вздохнув, он развернулся и вошел в спальню, жестом велев Василию войти. Двери за ними закрылись. Челядь поднялась с колен, шепотом переговариваясь и косясь на вход в покои императора, за которым стоял уже чуть не целый полк манглавитов, присланных этериáрхом. Василий, войдя в опочивальню, оглядел внимательно столы и оконные ниши. Ларец, который преподнес сегодня бывший великий доместик схол и императорский посол Иоанн Куркуас, стоял на полке в роскошном поставце. Великий паракимомен тихо выдохнул и повернулся к василевсу, снова склонившись: – Великий, позволь обратиться к тебе с нижайшей просьбой. Константин опустился в подобие трона, затянутого пурпурным шелком. Кивнул. Пальцы его легли на ажурные подлокотники из слоновой кости. Василий короткими отрывистыми фразами рассказал про происшествие в спальне Романа, не упоминая Нину. Поведал и о принятых мерах. Константин слушал внимательно. Костяшки пальцев его побелели, сжимая подлокотники, лоб прорезали глубокие морщины. Голубые, обычно безмятежные и спокойные глаза императора застыли серым льдом. – Откуда известно про яд? – помолчав, очень медленно спросил василевс, выговаривая каждое слово отдельно. Василий, вздохнув, произнес: – Просьба моя нижайшая, великий, в том, чтобы ты позволил мне рассказать про это позже. Сейчас лишь молю тебя не открывать ларец, пока я все не выясню. – Хорошо. Я дарую тебе разрешение рассказать мне об этом утром. И распорядись, чтобы бывшего доместика Куркуаса пригласили к нам к полудню. Если ты прав – он понесет наказание. Если ошибаешься – наказание понесешь ты. Василий опять опустился на колени, благодаря императора. Тот поморщился: – Встань уже, Василий, здесь нет свиты. Я желаю немедленно видеть моего сына. – Великий император, Роман потрясен случившимся, скорее всего, он сейчас спит. Прошу у тебя позволения привести его к тебе утром. Он в безопасности в покоях василиссы. Она и ее патрикии не спустят с него глаз. Константин молча смотрел на своего слугу, советам которого он привык доверять. Если и великий паракимомен предаст своего василевса, не останется никакой надежды на спасение династии. Император резко встал, подошел к Василию. – Ступай. Распорядись оставить стражу у моих покоев. Утром я желаю видеть Романа и василиссу. Я сам навещу их, как только они будут готовы меня принять. Но прежде ты доложишь мне о том, как лукумадес попал в ларец, который был доверен тебе. Выпроводив паракимомена, Константин долго еще ходил по своей огромной опочивальне. В помещении с великолепным сводчатым потолком с золотыми звездами было прохладно. Василевс поежился, закутался плотнее в плащ. Взяв зажженную свечу из тяжелого канделябра, он подошел к поставцу. Ларец Кур-куаса был хорош, чувствовалась рука искусного ювелира. Вместо обычно используемых драгоценных камней переливались в окладе разными красками миниатюрные цветы и ветви в эмали. Константин знал, как создаются эти эмали. Такая искусная и кропотливая работа вызывала восхищение. Император успел полюбоваться ларцом и его содержимым, когда бывший доместик восточных схол преподнес его на пиру. Внутри лежал достойный императора ромеев калам из слоновой кости. Константин протянул руку и осторожно приоткрыл крышку ларца, пытаясь рассмотреть содержимое в пляшущем пламени свечи. Калам был сработан так искусно, что, казалось, взяв его в руки, смертный нарушит божественный ореол тонкой работы прекрасного мастера. Вздохнув, Константин аккуратно закрыл подарок. Не мог такой благородный и достойный человек, как Иоанн Куркуас, желать смерти своему василевсу. Несмотря на непокорный нрав великого доместика и его несогласие с нынешней политикой, василевс понимал, что все планы и желания Куркуаса направлены на благо империи. Константин же видел благо не в завоевании большего количества земель, но в удержании имеющихся. Но ведь такие разногласия не повод для отравления. Да, он отказался когда-то женить своего сына Романа на дочери Иоанна. Опять же сделал это из благих намерений. Для империи важен союз с королем Гуго. Он все объяснил доместику, тот не может быть в обиде. Василий ошибается. Жаль. Император не хотел терять хорошего слугу лишь потому, что тот пытается его защитить. Кто сможет заменить Нофа? Василий – верный слуга империи, его советы бесценны. Он берет на себя бо́льшую часть трудов по управлению, оставляя самому василевсу время на исторические труды. К тому же он отличный наставник Роману. Поняв, что уснуть удастся не скоро, Константин решительно прошел к столу и достал опять свои записи.