По ушам ударило. Фугасный снаряд встретился со скосом брони, угодив точно в стойку зенитного пулемета, сбрив его под самое основание. На броне оказалось раскаленное пятно, а взрыв сорвал резиновую юбку с правого бока башни. Сработала динамическая защита, вспыхнули набросанные в целях маскировки еловые ветки. В раскрытый командирский люк заскочили языки фугасного пламени, обжигая Паньюневичу спину. Тот, искривив безумную мину, распрямился, хватаясь за опаленную кожу. С криками и охами, он попытался содрать с себя чёрную танковую робу, но не сумел, лишь рухнул обратно на свое сидения. Перебарывая чудовищную боль, Антон вытянул руку и захлопнул командирский люк, стряхивая с рукавов языки пламени, утаптывая провалившийся в танк и горящий на полу ельник. Триплексы заполонил огонь и дым. В танке начало пахнуть смолой и костром, толом от разорвавшейся над броней фугасной болванки. –– Казбек, живой?! – хватаясь за спину, громко спросил Антон. – Казбек?! –– Жи…живой! – ответил тот. –– Подкалиберный! Живее, живее! Мы тут, ептить, как прыщ на лбу! –– Не вижу наводку! Дым в приборах! –– М-мать. – Паньюневич сам глянул в триплексы. – Артем, дорогой, пора. Заводи! Обгорающий, чадящий смольным дымом танк засвистел турбиной. Двигатель изрыгнул из себя клубы сизого дыма. Сорок шесть тон Кировского металла приходили в движение. По ним летели снаряды, по ним били бронебойными, но все было мимо. Окопавшуюся металлическую черепаху не брало будто бы ничего. Земля от близких разрывов фугасов и кумулятивов прикапывала восьмидесятку, пытаясь похоронить ее за живо. Но тут Артем дернул рычаги, и машина, взвившись, перемалывая гусеницами камень и бурую рассыпчатую землю, подалась назад. Еловые ветви на броне продолжали гореть, и это было просто чудовищным зрелищем. На мгновение танк показался настоящим призраком, настоящим посланником ада, который еще и огрызается огнем, зная, что он остался здесь всего один. Экипаж дрался с нечеловеческим упорством и остервенелостью. На лицо Паньюневича каждый раз рвалась белозубая улыбка, когда в триплексах он видел вспышку на той стороне. В его глазах сверкал огонь, а тело его пробивала дрожь и пот от обгоревшей спины. Страшная боль сковала его мышцы, но разум… Разум остался крепок, он стал быстрее соображать, и сам выставлял поправку, когда это было необходимо. В триплексах плясали языки пламени, но каждый раз, когда в них был хотя бы секундных просвет, звучал грохочущий выстрел из танковой пушки. Один за одним – снаряды летели во врага. –– Выбирайся из окопа! – после очередного отхода орудия в башню, после выстрела, уже не в рацию, просто надрывая глотку, крикнул он Артему. И тот его услышал – налег на рычаги. Но тут двигатель дал осечку. Обороты упали, и он чуть ли не заглох. Бросив на траву черный клуб промасленного дыма, танк, как не объезженный скакун, порвался встать на дыбы. Орудие качнуло, и выстрел ушел в молоко, просвистев над башней одного из «Алладинов». Лишь срезал оперением антенну радиостанции, и пробил одну из мазанок Мертвого города. Затем плюхнулся с брызгами в Каспийское море. –– Двигатель не выдержит разворот без хода. – мотнув, сказал Артем, закашлявшись от поступающего в танк дыма с брони. Вся эта взвесь из сажи и гари была пропитана костровой вонью, смоляным запахом горящих елей. – Мы встанем тут! –– Задним! – скомандовал Паньюневич. – Плевать, задним давай! К аулу! –– Командир! – только и успел Казбек. Танк снова тряхнуло, немного даже подкинуло. Клинообразный нос восьмидесятки подсветила яркая вспышка. Во все стороны разлетелись, сгорая едким пламенем, фрагменты резинового противокумулятивного фартука, который сработал, как и было рассчитано. Снаряд разорвался, не долетев до брони. А раскаленная пика из горячущей меди так и не добралась до брони, не пробила ее. Лишь полоснула, оставив светящийся темно-рыжим опаленный след. Артем снова дернул рычаги. Коробка передач работала на износе, но держалась. Двигатель был на последнем издыхании, но еще тащил пол сотни тонн брони до заветных построек, которые были в зоне досягаемости. Оставалось только добраться. Тут, с поворотом башни, пошел странный звук. Шкрябающий, хрустящий. Орудие наводилось теперь не плавно, какими-то наскоками. Отказывал разваливающийся привод горизонтального наведения, и «чебурашка», которую держал в руках Казбек, перестала его слушаться. Восьмидесятка словно не хотела воевать. –– Давай, милая, ну! – изо всех сил пытался довернуть башню наводчик, уже переключившись на ручную систему. Но даже один градус давался с невероятным трудом. В гребенке застряли обломки зубов, и все могло кончиться клином. – Черт, черт. – и глянул на запищавший датчик на табло. – Лазерное облучение! Они наводят ракету!!! –– «Серебрянку»! Лупани по колонне! – сообразил быстро Паньюневич. –– РЛ готов! – после металлического скрежета автомата заряжания доложился Казбек. На той стороне чашки что-то вспыхнуло. Горящая точка, как комета или метеор, что мчится к земле на огромной скорости, оставляя за собой шлейф из газов, приближалась к танку, все увеличиваясь и увеличиваясь в размерах. Это была крышебойная афганская управляемая противотанковая ракета, против которой у восьмидесятки Паньюневича не было никаких систем противодействия. Это финальный аккорд для любого танка, только если не получится сбить ее с курса. Рвануло уже в русском орудии. Болванка, наполненная мельчайшей металлической пылью, вылетела из канала ствола, озаряемая огромным шаром из пороховых газов. Разбилась об броню одного из догорающих танков на той стороне чаши. Пищалка у Казбека отключилась – лазер наведения был сбит, и ракета, со свистом промчалась в считанном метре от башни, рванув точно над гусеницей. Кумулятивная струя, что должна была прошить башню танка от крышки до днища, чавкнула по земле, лишь сорвав элемент резинового экрана с гусеницы. –– Есть! Даю дым. – уже знатно расслабившись, сказал Паньюневич. – Артем, полный назад, пятнадцать градусов левее, иначе упремся в лес. Из дымовых шашек вылетели маленькие заряды. Как спелый горох из растрескавшегося стручка, они застучали по траве и земле, разрываясь. Танк начала закрывать плотная пелена белого дыма, под которым тот и двигался к аулу. Шансов появилось все больше. Как и предсказывал Антон, такая невиданная дерзость и решительность ввели в ступор новоиспеченные афганские экипажи. Танкисты просто не знали, как всем этим, что им доверила ближневосточная Родина, управлять. Противник был в замешательстве и это чувствовалось. –– Они нас потеряли. – утер пот со лба Паньюневич. – Даю еще дым. До строений не больше полукилометра, жми Артем. Рядом с танком разорвался кумулятивный снаряд, врезавшись в землю. Арабы не сдавались – били на прикидку. В белый дым, как в копеечку! Пытались нащупать и уничтожить, смазавший все их планы на молниеносную блиц партию здесь, танк. А на поле чашки горело до шести – семи «Алладинов». Ведь их правительство загадало не то желание… Снаряды рвались еще и еще. «Пять-двенадцать» продолжали обстреливать с низины, но все было далеко. Разброс был в несколько десятков метров. Так им было точно не попасть. –– Что с приводом? – озабоченно спросил Антон, глянув на наводчика. – Еще возможно наведение? –– «Чебурашке» каюк. – прихлопнул по механизму наведения, что был ниже всех приборов и триплексов, тот. – Ручная еще … Казбека дернуло. Неестественно, как куклу. Танк изнутри осветили снопы раскаленных искр, которые рассыпались повсюду. Окатили даже Артема, долетели до самого носа танка, и долго не затухали. Дикий скрежет ворвался в уши не сразу, и за ним ничего не было. Никаких звуков, словно отрезали уши. Ошарашенный Паньюневич не мог понять, что произошло, и просто стеклянным взглядом посмотрел на закричавшего наводчика, который схватился за изорванные ноги. Все его приборы наведения были практически уничтожены. Триплексы растрескались, был уничтожен баллистический калькулятор. В броне красовалась изорванная дыра. Только чудом снаряд не задел гребенку башенного привода. Артем бросил рычаги от удара, нога соскочила с педали. Танк неуправляемо повело, и он начал терять скорость, останавливаться. –– Вывози!!! – закричал не своим голосом Антон, пытаясь перекричать рвущего горло Казбека, который судорожно сжимал кровоточащие ноги. – Мы подбиты! Артем!!! –– Да, да… – взволнованно, трясущимися руками, тот снова взялся за рычаги. Но танк его не послушался. Он все норовил заглохнуть. – Ну же… Ну же! –– Артем!!! –– Я пытаюсь! Пытаюсь! Командир потянулся через орудие к наводчику, сжимая руками эластичный жгут. Быстро содрав с остатков ног его руки, он начал перетягивать сочащееся кровью мясо, как можно выше от ран. Но они были везде. Человека посекло, и теперь он был больше похож на дуршлаг. Грудь, шея, руки и тем более ноги – все было изорвано осколками. Снаряд не пришиб его сразу, не оборвал жизнь быстро, чтобы тот не понял. Нет, этот дротик ударил так, чтобы человек прочувствовал, попрощался с жизнью заранее. Чтобы он понял, что умирает. –– Ноги!.. – протянул Казбек, взявшись мокрой от крови рукой за плечо капитана. – Где мои ноги?! –– Потерпи, дорогой. Потерпи! – затягивал жгуты тот, понимая, что даже это ему уже не поможет. На полу танка был фарш из костей и рубленного снарядом мяса, лужа липкой бурой крови с металлическими обломками и потухшими искрами. Весь этот бульон был и на самом Казбеке, он все меньше становился похож на человека. Бледнел, затихал и быстро прощался со своей жизнью, уже почти не моргая. На зубах его проскочила кровь. Она лилась отовсюду – из ран, носа и рта, из ушей от лопнувшей перепонки. Помочь ему было уже нельзя, но Паньюневич все пытался. А Артем изо всех сил старался поддать газу. Приблизиться хотя бы еще на толику к зданиям в ауле, укрыться за ними. Дать еще хотя бы шанс на спасение. Небольшой, всего один… Даже половинку. Руки его сделались каменными, он сжимал их, надеясь, что это поможет. Но и на его лице выступала кровь, а под рыжими волосами затылка было обожжено искрами. –– Казбек, не спи! – потряс его за мокрые плечи Паньюневич. – Нельзя спать, слышишь? –– Моя семья, капитан… Моя се… –– Казбек! Казбек!!! – кричал ему Антон. Но ему уже никто не ответил. Снова раздался взрыв. На корпусе танка разорвался фугасный снаряд. Восьмидесятка, выпустив черный маслянистый дух из двигателя, встала как вкопанная. А внутри двое потерявших сознание танкистов, и один изорванный труп. Из звуков осталось только шипение рации и капающая на металлический пол танка красная кровь… …Первое, что увидел Артем, когда пришел в себя – растрескавшийся триплекс и опущенный ствол танка. На руках оказалось липко, в носу и рту стоял железный привкус. В ушах чудовищный звон, и взгляд не мог собраться. Вещи перестали фокусироваться, все оказалось размыто. Мысли путались, вились обрывками вокруг мозга, и все никак не приходили на ум. Ничего было не понятно, а пальцы холодели, на них был бурый покров из застывшей крови. И вдруг в уши прорвался шелест, громкий шорох, с которым приходил в себя Паньюневич. Командир оказался растянут между креслом убитого наводчика и своим. Буквально лежал на казённике орудия, роняя из носа и ушей кровь на уже остывший металл пушки. По пришествию в себя, Антон сполз обратно на свое место и стянул сдавливающий череп шлемофон, сбросил его к ногам. Обхватил голову трясущимися руками, и, как ошпаренный, глянул в приборы наведения. –– …Не стреляют. – пьяно заключил он. – Приняли нас за убитых. Артем? –– Я цел, кажется. – утирая из-под носа засохшую кровяную корку, что сковала проклюнувшуюся после бритья щетину, ответил тот. – Казбек мертв, да? –– Да, Артем… – на выдохе ответил тот, глянув на наводчика. Лицо последнего было больше похоже на побеленную, запачканную красной гуашью страшную маску, чем на живое человеческое. – Он погиб. Ты не ранен? –– Где мы, товарищ капитан? – проигнорировал вопрос тот, часто моргая. Парень преодолевал страшную головную боль. –– Пока не знаю. Двигатель не заводи, я осмотрюсь. – Паньюневич схватился за рукоятку люка, толкнув ее от себя. За люком, строго вверх, оказался сверкающий миллиардом звезд небосвод. Дело было к рассвету, совсем скоро над Каспием снова загорится жаркое светило, так что для звезд это был последний час. Антон на мгновение застыл, глядя на это все. Теперь это воспринималось по-другому. Думал он о том, что этой красоты не увидел наводчик. Что этих звезд не увидели все те, кто пал под ракетами и бомбами на моторно-тракторной станции. А он увидел… И на душе вдруг заскрежетало, больно зашевелилось что-то живое, не сожжённое, не опаленное боями. Это была невероятная горечь за то, что произошло. Не обращая внимания на стянутую ожогом спину, на рваный комбинезон, в котором не доставало вспыхнувших тогда и сгоревших на теле клочков, Паньюневич, выбрался из танка по пояс и осмотрелся. В бинокле сохранился лишь один окуляр – в него и глянул. Увидел все те же горы, все тот же, но несколько побитый снарядами лес, распаханную землю чашки и предгорья, чадящие в низине, перед самым Мертвым городом афганские машины. Это были единственные потери арабов здесь. И все были сделаны экипажем «Пять-двенадцать». Цифры эти на башне уже затерлись, сорван был тот экран на борту, где это было написано, но упертость, сила и решительность оказалась доказанна на тех сгоревших «Алладинах». Остановив внимание на потухших танках, Антон прицокнул, и тихонько выдохнул. Дальше на пути его взгляда было зарево догорающей за пролеском моторно-тракторной станции. Но на нем он не задержался, ведь екнуло сердце. Сперва Антон не мог понять, почему в бинокль не видел он те редкие постройки аула, к которым они с Артемом ходили раньше за молоком. А потом сообразил, убрав бинокль: в одном из таких домов, на половину моторно-трансмиссионного отделения, что было завалено белым камнем и черепицей, стоял их танк. Артем все-таки довел их до укрытия, но снаряд все равно нагнал экипаж. И теперь, чуть приподнятый задней частью, стоящий на фундаменте дома, подбитый танк застыл, будто памятник. –– Механик, – строго позвал Паньюневич, полностью выбравшись из люка. – Бери оружие, мы выходим. –– Есть. – отозвался Артем, с двумя ударами по заевшему механизму подъема люка, вылезая из машины. Антон присел на башне, и оглянул огромное промятое пятно – тогда только чудом не ударило в забытый в горячке боя открытый люк. Только чудом не пришибло им, и не поджарило фугасом. Там, где раньше была стойка пулемета и сам чудовищных размеров НСВТ, теперь было гладко, по-издевательски прилизано. И только следы осколков во все стороны. Срубило начисто все что было. На правой стороне башни не было резинотканевых экранов – той самой легендарной «юбки», что и делала «У-шки» уникальными по виду. Там тоже зиял голый, излизанный трассами осколков металл. Артем же увидел значительного вида дыру, чуть выше привода горизонтального наведения, которая и вела точно к ногам наводчика. Дырка та была чуть меньше кулака, совсем не большая, но принесла столько хлопот, что теперь и не оберешься. –– Помоги мне. – тихо сказал капитан, пытаясь поднять люк наводчика. – Помоги, Артем. Мехвод послушался, и вместе с командиром синхронно дернул люк вверх, заглядывая внутрь широко раскрытыми глазами. Но отпрянул, как от чумной бочки. Такого зрелища там он явно не ожидал. Любопытство жестко получило от реальности, и теперь парнем овладевало скорее отвращение, невероятное чувство мерзости. Но не к трупу, а к тому, что с ним произошло. В этот момент Артем, до сих пор не понимающий, что такое вообще смерть, забоялся ее. –– Надо его вытащить. – посмотрел на парня Антон. – Артем, надо… –– Нет! – заявил он, отшатнувшись. – Я не могу! Не могу, он труп! –– Ты солдат, ты танкист! – строже глянул на него капитан. – Оглянись, это война! И нам нужно его достать, мы не можем держать это в танке, ясно тебе? Слушай меня, сержант. –– Нет, нет, я демобилизовался… – замотал головой тот. – Я всего полгода назад ушел с контракта! Почему я здесь?! Почему я снова в этих корытах?! Я не хочу тащить трупы из танков! И сам не хочу умирать в танке! –– Артем! –– За что нам умирать, капитан? – роняя из закопченных глаз слезы на изорванную и побитую броню, спросил тот. – За закрытые заводы, о которых он рассказал?! За тот мебельный, с которого вас выкинули из-за банкротства?! Может за олигархов, за чиновников?! За их яхты, за их заводы и пароходы мы должны умирать в сорокалетних нерабочих гробах?!! –– Не за них… – смягчившись, словно переключая внутри себя пластинку, ослабил тон командир. – Последнее слово, которое он сказал – «семья». Он умер в этом танке за свою семью. Наша страна далеко не идеальна. Но наша страна – это еще и народ. Это тысячи, сотни тысяч семей, которым грозит опасность. Наша Родина – это люди. И если ты сперва подумал о заводах, о олигархах – кто ты, Артем? Мы не без рода, не без племени. Мы всю жизнь рядом с нашим народом, и даже если ты сирота, ты рос, и ты воспитывался. И это все – живые, чувствующие боль и страх, нуждающиеся в защите люди. Нуждающиеся в нас – воинах. Они, как и мы, на нашей земле. И по этой земле идет враг… Враг, Артем… Тот не ответил. По его опаленным щекам, с мелкими взбухшими ожогами от искр, от раскаленного разлетевшегося металла пробитой брони, текли маленькие и очень скупые слезки. И они были сродни тем звездам, что сияли на небе – явлением, казалось бы, привычным для глаза, но открывающимся по-новому в подходящий момент. По этим наивным, практически еще ребячьим глазкам, Антон понял, что Артем его услышал, что он прочувствовал его слова, и даже несколько постыдился своих вопросов. В этот момент, танковый командир стал ему будто бы отцом. Таким, который причитает, который говорит строго и уверенно, который знает, что делает, но который наставляет не пинками, не побоями, не собственным авторитетом и положением. Таким, который двигает к действу чувствами, который знает, как и что сказать. Это сработало. Мехвод медленно, все еще играя на лице разными эмоциями, от нежности до отвращения, потянул осторожно руки в люк, нащупывая холодное, похожее на резиновое тело Казбека. И, заглянув точно в глаза Паньюневичу, когда тот кивнул, потянул труп наводчика на себя, вытаскивая его из башни. –– Отнесем его в один из домов. – сказал командир. – Ты прикроешь меня, а я понесу, понял? –– Хорошо. – достал из кобуры пистолет Артем. В поселке оказалось чисто. Многие из домов были закрыты, ломиться в них не было никакого смысла. Хозяева наверняка были с ключами где-то ниже дерна метра на два – аул этот почти заброшен. Выбор пал на домик бабы Марфы и деда Бориса. Дверь не была заперта. Ее открыли плечом. Сперва вошел Артем, осторожно проверяя все углы, держа перед собой пистолет. Затем, с трупом наводчика на плечах, вошел и командир, осторожно прикрыв за собой дверь. В хатке было темно, свет не включить – могли заметить афганские разведчики, или даже навести артиллерию. Осторожно, помня интерьер знакомого уже дома, пара танкистов прошла в кухню. Сложив с плеч Казбека на стол, Паньюневич распрямился и огляделся. В хатке был страшный беспорядок. –– Будто Мамай прошелся. – без улыбки, с серьёзным лицом, тихо сказал он. И послышался какой-то шорох в дальней комнате. Достав собственный Макаров, Антон осторожно прошелся по половикам и до жути скрипучему полу туда, где, предположительно, была спальня. Дверь снова была не заперта, а на полу был черный след, как от протащенного мешка. Заглянув внутрь, танкист увидел несколько трупов на кровати, и сидящего у нее человека с поникшей головой. В нем, подняв ту, он узнал Жемчужного. –– Ох ты ж, черт! Артем, найди аптечку! –– Мне не помочь… – мертвецки холодной рукой схватил его разведчик. – Прострелена печень и легкое… –– Что тут произошло?