– Мужчина – как дуб. А надо быть вьюном. Всюду прорасти, вокруг чего угодно обвиться. Не ломаться, а только гнуться. Прогресс – это победа вьюна над дубом. Ума над силой. Поэтому будущее за нами, женщинами. Пройдет сто лет, и наступит новый матриархат. Мы будем использовать вас на работах, требующих физической силы и сноровки. Только для этого. Я улыбался. – И наверно для войны? – Когда мы придем к власти, войны закончатся. При матриархате ни войн, ни завоеваний не было. Вся эта пакость началась только при патриархате. – Но хоть для производства детей мы вам пригодимся? Она поморщилась. – Вот еще! Вы видели, как используют племенных быков на современных фермах? Доят, как коров, а потом пересаживают семя. Один бык может оплодотворить сотню телок. Эмма так хищно это сказала, что я поежился и пожалел мужчин двадцать первого века. За интересной беседой время летело незаметно. Эмма знала Париж гораздо лучше меня. Мы несколько раз повернули, пересекли Елисейские поля и в конце концов оказались перед большим домом, похожим на кремовый торт. – Клуб Потомков Корсаров арендовал для своей выставки этот особняк, – сказала Эмма. – Это очень зазнайское заведение, называется «Крем де Крем». Слуги здесь важные, как члены Палаты Лордов. Вряд ли они станут с нами разговаривать, но я попробую. Вы не суйтесь, только всё испортите. – Откуда вы знаете, что это за заведение и какие здесь слуги? Она посмотрела на меня снисходительно. – Агентство откомандировало в Париж именно меня, потому что это моя зона. Сотрудница должна знать про свою зону всё, что про нее нужно знать. Минуту. Она расстегнула пальто, достала из внутреннего кармана, которых там было множество, большие серебряные часы на цепочке, повесила на шею. – Зачем? – удивился я. – Это фотоаппарат. У всех сыщиц агентства есть такие. Может пригодиться. Впечатленный, я больше не задавал вопросов. Эта пигалица явно знала, что делает. Мы вошли в высокие узорчатые двери. В великолепном порфирно-мраморном вестибюле за стойкой черного дерева сидел похожий на Бисмарка господин. Фуражка с лавровыми листьями и раззолоченная ливрея у него были роскошнее парадного гвардейского мундира. Он окинул нас тяжелым взглядом. Должно быть, азиат в шляпе-котелке и рыжеволосая барышня не показались этому Фудомё солидными посетителями.[11] – Чем могу служить? Если б я не понимал по-французски, то по тону решил бы, что он спрашивает: «Сами уберетесь или вам оторвать голову?» – Нам нужно поговорить с господином управляющим, – проворковала Эмма, приблизившись. Я и не подозревал, что она умеет говорить таким ангельским голоском. – Я переводчица мсье Кукинаки, советника японского посольства. Он выбирает площадку для проведения выставки императорского фарфора. Я приосанился. – Запишитесь в книге посетителей. Кто вы, откуда, число. Такой у нас порядок. Фудомё пододвинул альбом с серебряным гербом на обложке. – Помедленней, – шепнула мне Эмма, не шевеля губами. Я неторопливо обмакнул ручку в чернильницу, потом сделал вид, что снимаю с пера волосок. Аккуратно вывел иероглиф «тайто», состоящий из 84 черточек. Всё это время Эмма без умолку стрекотала. – А посетители выставок тоже записываются в книгу? А сколько обычно приходит людей? Ну, например, на последнюю выставку сколько пришло? Я читала про нее – портреты корсаров, очень необычно! На такую странную экспозицию наверно и люди приходят необычные? Сначала привратник неохотно, но отвечал. «Да, записываются все… Посетителей обычно немного, потому что у нас строгий тон: господа должны быть в белом галстуке, а дамы в жемчугах или бриллиантах, мы гонимся не за количеством публики, а за ее качеством». Но до вопроса о посетителе в зеленых очках Эмма не добралась. – Если этот мсье – дипломат, почему он без перчаток? Никогда не видел дипломатов без белых перчаток, – заявил вдруг чертов Фудомё. Я действительно не ношу перчаток. У меня никогда не мерзнут руки, они всегда горячие, даже в русский мороз. – Могу я попросить у вашего спутника визитную карточку? Уж она-то у советника посольства обязательно должна быть. Он уставился на меня испепеляющим взором. – Вы кто такие? Аферисты? Убирайтесь отсюда, пока я не вызвал охрану! Мне стало интересно, как в этой ситуации поступит Эмма. Она поступила нестандартно. Перегнулась через стойку и плюнула грозному стражу в физиономию – обильно и с удивительной меткостью: прямо в глаз, как плюющаяся ядом черношеяя кобра. – Поучись разговаривать с дамами, скотина! Служитель вскочил, опрокинув стул. Заорал: «Охрана!», ринулся куда-то вглубь помещения. – Уматываем! – приказала Эмма, но я, не дожидаясь этого ценного указания, и так уже бежал к двери. Она выскочила на улицу на пару секунд позже. Мы понеслись прочь, свернули за угол и остановились только там. – «Не суйтесь? Всё испортите»? – саркастически повторил я. – Браво. Редко увидишь столь успешный опрос свидетеля. – Этот индюк все равно ничего бы не сказал. Мне нужно было его отвлечь. Эмма вынула из-под пальто альбом для посетителей. – Здесь записаны все, кто побывал на корсарской выставке. – Она стала листать страницы. – Вот день открытия, двадцатое декабря. И дальше, до двадцать седьмого, когда она закрылась. Я пожал плечами. – Во-первых, тут сотни имен. Во-вторых, как вы поймете, кто из этих людей был в зеленых очках? Не говоря уж о том, что записаться можно кем угодно. Ваш трофей не имеет никакой ценности. А вернуться в особняк мы теперь не сможем. Отличная работа, нечего сказать! Не знаю, какое чувство было сильней – разочарование в сыщице, которая сначала показалась мне очень способной, или удовлетворение от того, что она провалила дело. – Возвращаемся в гостиницу, – приказал я, перестав изображать послушность. – Посмотрим, что скажет настоящий детектив. Эраст Петрович как истинный джентльмен ни единым словом не упрекнул Эмму, а только вздохнул. – Пока из Америки не получен ответ на наш запрос, давайте работать с тем, что есть. А есть у нас мало что. – Да ничего нет, ни одного следа, – печально молвил я. – Это не совсем так. В номере остался чемодан Аспена. Осмотрим его еще раз. Осталось орудие убийства – трость-шпага. – И мой альбом, – прибавила Эмма. Мы на нее даже не взглянули. – Заеду к Бертильону, – сказал господин. – Этого требует долг вежливости. Попрошу дать мне орудие убийства для изучения. А потом мы займемся дедукцией. Мару-Буругу, или Расколотое сердце