В западной литературе, когда автор никак не может выбрать, какое из двух названий лучше, он дает оба, ставя между ними «или». Это означает: читатель, выбирай сам, какое тебе больше нравится. Так же поступлю и я, ибо в этой главе переплетутся две линии – детективная и сердечная. Первая будет важнее для читателей, вторая для автора. Ах, Эмма, Эмма… Я хорошо знаю женщин и многих из них любил. Все они были красавицы. (Если вы не считаете женщину красавицей, не вступайте с ней в нежные отношения – она почувствует в вас недостаток восхищения и обидится. Красота же, как сказала одна мудрая писательница, не в предмете, который ты созерцаешь, а в твоей собственной способности видеть предмет красивым.) Сотни женщин, тронувших мое сердце, были просто красивыми и порадовали мое тело. Десятки – плюс к тому еще и удивительными, они порадовали мое сердце. Единицы – уникальными. Эти принесли мне не только счастье, но и боль, заставили мое сердце обливаться кровью, потому что слишком сильная любовь ранит и даже может убить. То, что «просто Эмма» относится к разряду женщин уникальных, я понял, когда мне в первые же сутки знакомства пришлось трижды радикально переменить свое впечатление о ней. При первом взгляде она показалась мне дурочкой, потешно изображающей сыщицу. Потом – нахалкой, обладающей некоторыми способностями. После скандала в выставочном павильоне я разжаловал ее в никчемные скандалистки. Но во время обсуждения дальнейших действий Эмма предстала перед мной в новом свете. Весь ход разговора я подробно записал в дневник и могу восстановить эту сцену в подробностях. Она того стоит. Вернувшись из префектуры, Эраст Петрович произнес перед нами речь, суммировав всё, что известно о злоумышленниках, и всё, чего мы не знали. Вторая часть получилась намного длиннее первой. Затем, как водится, господин осведомился, есть ли у нас вопросы. Смотрел он при этом на меня, ибо от женской части аудитории ничего дельного не ждал. Перед тем я внимательно изучил наши скудные трофеи, разложенные на столе: чемодан Аспена, бамбуковую трость-шпагу и украденный альбом (думаю, Эраст Петрович поместил его туда исключительно из вежливости – чтобы не обижать Эмму). У меня была одна идея, но высказывать ее я не торопился. Чем дольше коллеги проскрипят мозгами над этой головоломкой, тем выше они оценят мою смекалку, думал я. – У меня вопрос. Даже несколько вопросов, – заявила Эмма. Она всё возилась со своим дурацким альбомом, перелистывала в нем страницы, словно могла вычитать там спасительную подсказку. Меня это начинало раздражать. – Слушаю вас, сударыня, – вежливо повернулся к ней Эраст Петрович. – Вы рассказали, что там, под землей, главарь «метростроевцев» предлагал вас убить, но Аспен велел этого пока не делать. Перед тем вы ему представились. Он повторил вашу фамилию «Фандорин» с изумлением. Так? – Да. – И что же в этой фамилии, по-вашему, могло его удивить? Эраст Петрович пожал плечами. – Аспен, по-видимому, состоит в серьезной преступной организации. В этой профессиональной среде мое имя довольно известно. – А что если вас с Масой не убили из-за вашей фамилии? – Мне приходило это в голову. Не решил ли Аспен запросить инструкции у кого-то вышестоящего, когда понял, что захватил самого Эраста Фандорина. Корделия, сидевшая тихо, как мышка, кинула на возлюбленного свой изумрудно-сапфировый взгляд, полный восхищения. – А может быть, ваша слава тут ни при чем? И дело именно в «фон Дорне»? Он ведь именно так расслышал фамилию, – задумчиво произнесла Эмма. – Взгляните-ка вот сюда. На список людей, посетивших выставку 27 декабря. Она ткнула пальчиком в страницу. На одной из строчек аккуратным почерком было написано: «Д-р Ван Дорн, Марбург». – Ну и что? – спросил я, всё больше сердясь. Жалко было тратить время на чепуху. – Давайте сопоставим факты, – сказала Эмма. – Первое: на выставке был некий человек в зеленых очках, очень заинтересовавшийся картиной. Именно он, вероятно, и нанял убийц. Второе: на картине изображена женщина, которую звали «Летиция фон Дорн». Третье: «ван Дорн» – это та же фамилия, только на голландский лад. Четвертое: после того, как Аспен узнал, что вы «фон Дорн», вас не убили, а посадили под замок. И потом с какой-то странной небрежностью позволили сбежать. – Какой же вы делаете вывод из всех этих фактов? – спросил Эраст Петрович, слушавший Эмму более внимательно, чем я. – Не является ли доктор ван Дорн из Марбурга нашим человеком в зеленых очках? Только как это узнать? Вот в чем штука. – Что ж, это гипотеза, имеющая право на существование, – признал господин – как мне показалось, из деликатности. – А есть ли в городе Марбурге доктор ван Дорн и носит ли он зеленые очки, мы выясним очень просто. Я немедленно отправлю телеграмму моему доброму знакомому полицайрату Шпехту из берлинской Крипо. Он выяснит это по своим каналам. До получения ответа предлагаю версию госпожи Эммы отложить. – Просто Эммы, – поправила она. Господин написал запрос в Германию, и я отнес его на телеграфный пункт. Полицайрата (это такой чин, вроде нашего главного кэйбу) я тоже знал. Мы познакомились не по детективной линии, а по автомобильной: вместе участвовали в гонках Париж – Бордо, на той самой машине «L’Éclair», которую я уже поминал. Спорт сближает людей еще больше, чем профессия. Когда я вернулся в номер, господин выкладывал из чемодана вещи Аспена, одну за одной. Два пиджака, три сорочки, галстук, воротнички, перчатки и прочее. Каждый предмет внимательно осматривал, ощупывал, изучал ярлычки. Ничего интересного не обнаружил. Я решил, что пора. У меня было придумано красивое вступление, подводящее к идее, которой я очень гордился. – Расскажу вам историю оружейника Утиды Годзаэмона, – сказал я, когда господин со вздохом убрал вещи обратно в чемодан. – Это был прославленный мастер по изготовлению мечей. Его клинки ценились на вес золота – буквально: меч клали на одну чашу весов, а на другую сыпали золотые монеты. Из-за этого, будучи человеком нестяжательным, мастер Годзаэмон всегда делал рукоять и ножны из самого легкого дерева. В те времена у самураев считалось высшим шиком носить за поясом меч в простых деревянных ножнах, но с клинком драгоценной стали. – На кой вы нам рассказываете эту чушь? – перебила невежливая Эмма. – А вот на кой. – Я взял трость Аспена. – Не кажется ли вам странным, что человек, богато одевающийся, путешествующий первым классом, с дорогим чемоданом, ходил с непрезентабельной бамбуковой тросточкой? – Не хотел привлекать к ней внимание. Там же спрятана шпага. – Я, в отличие от вас, знаю толк в холодном оружии, – снисходительно сказал я барышне. – Посмотрите на этот клинок. Это толедская сталь виртуозной закалки и ковки. Видите эти узоры? Тут чувствуется рука выдающегося мастера. А вот здесь, под самой рукояткой, его личное клеймо. Я показал едва заметную голову мавра, изящно выгравированную на стали. – И что? – Это штучное оружие, изготовленное на заказ. Нужно отправляться в Толедо, разыскать мастера, ставящего такое клеймо, и выяснить, для кого он сделал шпагу. Говоря это, я смотрел на господина. Он должен был по достоинству оценить остроту моего ума. Эраст Петрович провел пальцем по клинку. – Что ж, если не будет никакой другой нити, придется тянуть за эту. Дождемся для порядка ответа из Берлина и отправимся в Испанию. – Я всегда мечтала побывать в Испании! – воскликнула мадемуазель Эрмин. – Вы ведь не оставите меня здесь? – Ни в коем случае, – нежно ответил господин. – Я отвечаю за вашу безопасность. Эмма сделала неделикатную гримаску и, кажется, собиралась отпустить какую-то ремарку, но тут в дверь постучали. – Сударыня! Это вопиющее нарушение правил! – послышалось с той стороны, и раздался странный звук, как будто голос говорящего сорвался на визг. – У нас в гостинице строжайше воспрещено селиться с животными! Теперь за дверью не завизжали, а залаяли: – Уау! Уау! – Лулу! – ахнула Корделия. – Это Лулу! Она кинулась к двери так стремительно, что мы не успели ее удержать. – Стойте! Это может быть ловушка! – крикнул господин. Но поздно. Мадемуазель Эрмин уже повернула ручку. Из коридора в номер, тявкая и постанывая от возбуждения, ворвался белый пушистый песик в клетчатой жилетке, с щегольским сверкающим ошейником. Он запрыгал вокруг Корделии, бешено виляя хвостом. – Ваша собака сжевала фикус и нагадила на ковер! – возмущенно бубнил гостиничный швейцар. Я видел его раньше и поэтому спрятал «наган». Нет, это была не ловушка. Собака и ее хозяйка заглушали друг друга визгом. – Душенька! Сладенький! Как же ты, бедненький, настрадался! – захлебывалась Корделия. – Йи! Йи! Йи! – вторил ей Лулу. Он так извивался, что она никак не могла ухватить его. – Здесь что-то не так, – сказал господин и выглянул в коридор. – Почему похитители вдруг вернули собаку? – Потому что Лулу прелесть! Он обаял их! Даже эти изверги не смогли причинить ему зла! Смотрите, они купили ему жилеточку! Чтобы бедняжка не мерз! Корделия опустилась на корточки и расцеловалась со своим любимцем. Хотела наконец взять его за бока, но Эмма внезапно оттолкнула клиентку. – Что вы себе позволяете?! – вскрикнула госпожа Эрмин, плюхнувшись на пол. – Смотрите! – Эмма показывала пальцем на жилетку. – Там с двух сторон торчат иголки. Действительно, из швов что-то слегка высовывалось и поблескивало. Эраст Петрович взял Лулу за передние лапы, поставил на задние. Я осторожно расстегнул и снял жилетку. Господин надел перчатку, выдернул коротенькую булавку. – Маса, лупу!.. Чем-то намазано… Вот еще одна. И еще. Нужно будет попросить мсье Бертильона сделать анализ, но я уверен, что это яд. Аспен и компания не отступились от своего намерения. Какой дьявольски точный расчет! Если бы не Эмма, вы подняли бы собаку и укололись! Корделия схватилась за сердце.