Великого воина Дорн видел вблизи впервые. Сент-Эньян, самый доблестный витязь крестоносного войска, покрывший себя вечной славой при взятии священного города, явился в глинобитный сарай, где Тео жил со своими лучниками, без предупреждения и с изысканной учтивостью попросил показать камень, о котором столько говорят. Дорн вынул из мешочка, висевшего на груди, под рубахой, замотанный в три слоя замши кругляш. Укутывать камень было необходимо. Очень уж он был холодный, прямо кусок льда. – Это оно, оно! – прошептал Сент-Эньян. Тогда-то он и пал на колени, залился слезами. Дорн не торопил большого человека, он был терпелив. Лишь когда Аршамбо поднялся, хозяин переспросил: – «Оно»? – Райское яблоко, – сияя счастливой улыбкой, ответил гость. – То самое, сорванное с Древа Познания происками Сатаны. Ты величайший муж всех времен, Тео. Ты вернул пропажу. Теперь всё в мире наладится! Добро одержит победу над Злом, и на земле воцарится Царство Божие. Мне было знамение. Явился архангел и повелел идти в поход к Гробу Господню, ибо там, у возрожденного Храма, воссияет свет. Ныне можно приступать к великому делу. – Какому делу? – насупил брови Тео. Он был человек приземленный, высоких слов не любил и им не доверял. – Мы с тобой восстановим Храм Господень и украсим его алтарь Райским Яблоком! Мы соберем благородных соратников и создадим рыцарский орден, Орден Храмовников! Мечом и крестом – и более крестом, чем мечом – мы понесем во все земли Христову Правду, а Райское Яблоко сделает нас непобедимыми! Мы с тобой обретем величие и вечную славу! Дорн хмыкнул. – Не хочу я ни величия, ни славы. Я хочу построить хороший дом, который станет моей крепостью, завести семью, прожить жизнь в довольстве и счастье, а потом улечься под пол церкви, как подобает уважаемому человеку. Купи у меня алмаз, и делай с ним что захочешь. А я вернусь на родину, построю собственный замок и женюсь. Аршамбо несказанно удивился. Долго смотрел на собеседника, качал головой. – Воистину неисповедимы пути Господни. Почему Он выбрал своим инструментом тебя, тусклый человек? – Сам ты тусклый, – огрызнулся Тео, кладя руку на эфес. Он ни перед кем не пасовал, пусть даже перед таким грозным воином. – Проще всего было бы убить тебя и забрать камень, – задумчиво молвил Сент-Эньян. – Посмотрим, кто кого убьет! Тео обнажил меч, приготовился к схватке. – …Но Райское Яблоко нельзя добывать через грех, – продолжил благородный витязь. – Хорошо, сударь. Герцог Годфруа наградил меня за штурм ста штуками индийского шелка. Я собирался пожертвовать драгоценную ткань на нужды будущего ордена, но готов отдать шелк тебе. Ты продашь его в Германии за двадцать тысяч монет, этого хватит на хороший замок. Если же алчность не позволит тебе удовлетвориться этой платой, я вызову тебя на Божий поединок, честь по чести, и зарублю. Это будет грех простительный. С этими словами Аршамбо ушел, еще раз поклонившись камню, но не его хозяину. Тео вздохнул с облегчением. Он знал, что, если бы дело дошло до схватки, ему бы нипочем не совладать с таким рубакой. Угрозы поединка Дорн, однако, не испугался. Подумал, что скажет генуэзцам про шелк, и те предложат больше. Рыцарь выпил вина и запел швабскую песню. Он тосковал по своей зеленой родине. Скоро в ворота опять постучали. Лучник доложил, что пришел старик, прикатил тачку, в которой сидит очень красивая девушка. Дорну стало любопытно. Он вышел во двор. Девушка действительно была красивая, похожая на мраморную статую, только очень худая и бледная. Бедно одетый, сгорбленный старик всхлипнул и заговорил на ломаном греческом, языке всего восточного Средиземноморья. За время похода через византийские земли худо-бедно научился этому квохтающему наречию и Дорн. – О, милосердный господин! Добрые люди рассказали, что ты владеешь волшебным камнем, способным исцелять болезни. Вот моя дочь Мириам, ей всего семнадцать лет, но ее источил недуг, она скоро умрет. Позволь ей коснуться камня! Вдруг он ее вылечит. Я потратил все свои сбережения на лекарей, у меня осталась только вот эта серебряная цепочка, память о покойной жене. Я знаю, стоимость цепочки невелика, но больше у меня ничего нет. Возьми и позволь моей Мириам коснуться чудесного камня! Девушка ничего не говорила, просто смотрела на рыцаря огромными прекрасными глазами. Тео взял цепочку. Вещь была хоть и недорогая, но хорошая, тонкой работы. Сердце у Дорна было суровое, иначе он не выжил бы в долгой тяжелой войне. Но в сердце что-то шевельнулось. Тео сказал: – Я дам твоей дочери посмотреть на камень, а цепочку оставь себе. За погляд денег не берут. Идем в дом. Старик помог больной выбраться из тачки, обхватил, повел внутрь. Дорн вынул из ладанки сверток, а из свертка алмаз, засиявший красками заката. – Одним пальцем, бережно! – предупредил он девушку. – Руки-то чистые? Райское яблоко лежало на шероховатом дубовом столе, между руками Дорна, почти такими же темными, как дерево. Рыцарь зорко оберегал свое сокровище. – У тебя доброе и доверчивое сердце, – молвила девушка нежным голосом. – Шайтан любит добрых и доверчивых. Его любимое злодейство – коварно их обманывать. – Что? – удивился Тео, не уверенный, что правильно понял. А девушка выпростала из широких рукавов руки, в каждой длинная игла, и с хрустом пришпилила обе кисти фон Дорна к столу. Это была питомица Шарафа аль-Хатиба, лучшая из лучших. – Теперь он твой, господин, – сказала она рафику. Шараф распрямил согбенные плечи, приблизился к глупому кяфиру и первым делом закрыл ему ладонью уста, чтобы тот не позвал на помощь воинов. – Забираю Око Шайтана посредством шайтанской уловки, – торжественно провозгласил рафик. И вынул нож – перерезать дураку горло. В опасности Тео утрачивал обычную медлительность, действовал и двигался стремительно, не рассуждая, по-волчьи. Острыми кривыми зубами он вцепился лже-старику в ладонь, а когда тот отдернул руку, наклонился и схватил губами Райское Яблоко. Уперся в стол, с ревом отодрал приколотые кисти – брызнули красные капли. Увернулся от кинжала, ринулся к окну и прыгнул головой вперед. Вышиб раму, упал наземь, осыпанный слюдяными осколками. К командиру уже бежали воины. Из-за камня во рту, он не мог ничего сказать, только мычал, тыкал окровавленной рукой на окно. Когда лучники ворвались в комнату, там уже никого не было. Шараф и его помощница ушли через крышу. – Ничего, – говорил девушке рафик. – Я придумаю что-нибудь другое. Камень все равно будет наш. Тео фон Дорн смотрел на свои обмотанные тряпками руки и сосредоточенно думал. Ум у него был невысокий, но цепкий. «Это ассасины, больше некому, – сказал себе рыцарь. – В следующий раз они меня прикончат». И больше думать ни о чем не стал, всё и так было ясно. Сто штук шелка – неплохая плата. Хватит и на замок, и на тысячу арпанов пахотной земли. Можно было бы выторговать и больше, да видно не судьба. – Эй! – крикнул он своим людям. – Я отправляюсь к мессиру Аршамбо де Сент-Эньяну. Все со мной. Мечи держать обнаженными, глядеть в оба! Так Райское Яблоко досталось будущему создателю Ордена Тамплиеров, а Тео фон Дорн вместо ослепительно-белой или кромешно-черной судьбы выбрал обыкновенную, скучно-серую». Диалог – Как вам мои п-писательские способности? Кроме вас я зачитывал новеллу только одной особе, но она, увы, не ценительница литературы. Я имею в виду даму, известную вам под именем «Корделия Эрмин». – К-Корделия?! Где она? Что с ней? Смех. – Ну вот мы и заговорили. Стена гордого молчания т-треснула. Сердечные привязанности, Фандорин, это слабость, точка уязвимости. – Что вы сделали с Корделией?! Шум, грохот, звук ударов. – П-полежите, Фандорин, успокойтесь. Вам пора бы уже понять, что застать меня врасплох невозможно. Главное, чему меня обучили во время тренировок – умению ускорять время. Великие мастера боевых искусств способны двигаться втрое быстрее самого ловкого из обычных людей. Я – вдвое. То, что для вас одна секунда, для меня – две. Я успеваю сделать вдвое больше. Хотите, расскажу про вашу пассию? За это вы дадите слово больше на меня не кидаться. – …Слово. Без п-предупреждения не буду. Смех. – Какой же вы потешный с вашими п-правилами благородного мужа цзюнцзы. Хотя, конечно, мы с вами вообще комичная парочка. Два заики с седыми висками. У меня впечатление, что я разговариваю с зеркалом. Вы, кстати, заика от рождения? Я-то начал заикаться, когда посидел один в темной пещере. Потом мог вылечиться, но не стал. Слова звучат с особой весомостью, когда произносятся с натугой. Признаюсь вам в одном из моих маленьких тайных удовольствий. В некоторые моменты я заикаюсь нарочно. Смотрю на человека, ждущего решения своей судьбы, и говорю: «Ну что ж, пожалуй, нужно тебя п-п-п…» А он дрожит: простить или прикончить? – Перестаньте болтать! Что с Корделией? – Вот это мне тоже доставит удовольствие. Сюань-Нюй – моя помощница, непревзойденный знаток душ. Когда я заинтересовался человеком, который принадлежит к роду Дорнов и, возможно, даже является особенным Дорном, я командировал мою дорогую подругу в Париж. Она продиагностировала вас и вашего помощника, вызвала для подкрепления чрезвычайно способную б-барышню, которой я велел назваться Эммой, и дальше вас вели, как бычков на веревочке. Наркотиком, Фандорин, вас напоила Сюань-Нюй. Ах, какая гамма чувств на непроницаемой физиономии! Что вам еще рассказать про Сюань-Нюй? – …Ничего. Где мой п-помощник? Он убит? – А на этот вопрос я вам отвечу в обмен на еще одно обещание. – Какое? – Вы отправитесь со мной на экскурсию в музей и будете вести себя п-паинькой. Тогда я расскажу про вашего японца.