Кхалид пожал плечами, будто не знал ответа, но сразу же объяснил: – Представь себе, что между ними идет шахматная партия, только с живыми фигурами. Серкан забирает у твоего приятеля возлюбленную. Тот у него в отместку – Тумма. Пешка съедает слона. Конь съедает пешку. И никто из них еще долго не поставит шах. Они лишь меняют позиции на игровом поле. – Значит, теперь я стану жертвой пешки? – Да, если хочешь. А я, если сделаю это, в свою очередь, стану мишенью для твоего Ульриха Гроссманна, или как он там себя называет. Для Серкана он навсегда останется Крысой. Дождь все сильнее стучал по лобовому стеклу и крыше. В машине стало шумно, и Кхалид захлопнул дверь. Инга поудобнее устроилась на переднем сиденье и, казалось, испытывала облегчение, даже радость, из-за таких событий в собственной жизни. Ее реакция раздражала его. У нее на губах играла задумчивая, счастливая улыбка – раньше он видел Ингу такой только после хорошего секса. – Получается, – мягко сказала она, – в этой игре ты можешь только проиграть, Кхалид. Если убьешь меня, за тобой будут охотиться Гроссманн и полиция. Если он схватит тебя первым, то прикончит. Если же первыми успеют парни в форме – в чем я очень сомневаюсь, – ты отправишься в тюрьму. Если же ты не выполнишь требование Серкана, я бы не хотела оказаться на твоем месте… Что собираешься делать? Стекла машины запотели изнутри. Дождь становился все громче. Они словно оказались на барабанном концерте. – Давай сбежим, – предложил он. – К черту Серкана и Крысу. Это злые, жестокие старики. Мы молоды, у нас впереди вся жизнь. Я могу достать кое-какие деньги. Мы можем исчезнуть вместе, и… Она копалась в своей сумочке. – Ты хочешь сбежать со мной? А потом? – Если я не выполню задание, он пришлет Владимира и Бориса. Они не знают пощады… Мы должны быть осторожны, нам ни к чему лезть в эту мясорубку. Это не твоя война, Инга. – Ты ошибаешься, – сказала она. – Это моя война. Вдруг у нее в руке оказался черный кинжал. Острое лезвие блестело серебром. Она нанесла уверенный удар и вонзила острие ему в сердце. Клинок вошел глубоко ему в грудь. Но она еще раз надавила на него изо всех сил, чтобы воткнуть его до самой рукояти. Кхалид умер с открытым ртом, так и не поняв, что произошло. Инга протерла салфеткой рукоять клинка, ручку двери, которую она трогала, и наконец ремень безопасности. Везде оставались следы крови, потому что сначала она вытерла оружие. Она избегала смотреть в лицо Кхалида. Инга открыла платком дверь и вышла из машины. Она моментально промокла насквозь. Это ей понравилось. Криминалисты точно найдут в машине ее волосы и частички кожи. Но это ей не повредит. Возможно, посетители музея даже вспомнят, что она ушла оттуда вместе с Кхалидом. Еще их видели вместе на парковке. Но она была уверена, что успеет привести все к счастливому финалу еще до собственного ареста. Осталось совсем немного, и все зависит только от нее. Она шла под дождем, переполненная чувством счастья. * * * Чем больше возникало тем для обсуждения, тем меньше разговаривали Нееле и Юстус. Оба знали, что должны пройти через эту историю вместе. Гордиться тут нечем – они просто сделают это и больше никогда не будут обсуждать. Оба надеялись, что смертей будет не слишком много. Но достаточно для того, чтобы вызвать обвал биржи. Откровенно говоря, в глубине души Юстус надеялся, что некоторых людей беда не обойдет стороной. Например, его чрезмерно веселого коллегу Зигфрида Унтера, у которого ему пришлось купить крайне невыгодные акции, или его шефа, который постоянно добавлял работы. Еще этого надменного Шноселя, который доверил ему два миллиона и которому он теперь постоянно был вынужден обеспечивать алиби, потому что Шносель изменял жене. Юстус ненавидел смешивать деловую и частную жизнь. Но он знал, что это часть его работы, связанная, так сказать, с управлением имуществом. Чем дольше он размышлял, тем длиннее становился список людей, которым он желал смерти. Они поехали в Эмден-Баренбург, в дом престарелых к его матери. Привезли шоколадные конфеты и рождественскую выпечку. Нееле находила все новые оправдания их поступку. Они повторяли их друг другу снова и снова. Разве союзники из коалиции, когда бомбили немецкие города, разрушали до основания только дома нацистов? Разве ее прадед-антифашист не погиб в огне во время мощной воздушной атаки на Гамбург в июле 1943-го? Иногда возникали неизбежные потери. Разве кто-то винил в этом пилотов? Разве в целом они бомбили не фашистов? Разве не принесли освобождения? Потом они приехали к маме. Ей как раз делали прическу. Нееле положила несколько купюр из добытых шантажом денег себе в сумочку. Одной сотней она заплатила за шоколадные конфеты, другой – за выпечку. Третьей – за цветы. Все оказалось очень просто. Никто не высказывал подозрений, не бросал на нее странных взглядов. Теперь у нее были не только подарки для матери Юстуса, но и купюры по двадцать и пятьдесят евро, чтобы сунуть в карман персоналу. Им было нельзя брать деньги, но все же они им радовались. Нееле каждый раз говорила: – Не стесняйтесь, мы же знаем, как ужасно недооценивается ваша работа. Мы очень благодарны за все, что вы делаете для нашей мамы, – и иногда еще добавляла: – А мой муж довольно хорошо зарабатывает. Раньше раздавать подарки и деньги всегда было задачей Юстуса. Сегодня она впервые взяла эту роль на себя и засунула симпатичной сотруднице Улле Хертлинг в передник пятьдесят евро. Ее свекровь макала пряники в кофе и с наслаждением жевала. Нееле знала, что Юстус очень любит мать, но когда видела, как та смотрит на сына, то понимала, что эта женщина по-прежнему имеет над ним власть. Она хотела гордиться сыном и гордилась им. Он всегда носил аккуратный костюм, когда приходил к ней. И галстук, пусть и нарочито небрежный. Для его матери было важно, чтобы он чего-то добился в жизни. Может, поэтому он решался на рискованные сделки? Может, он по-прежнему был маленьким мальчиком, пытавшимся произвести впечатление на мать? По-прежнему пытался превзойти брата, успешного кардиолога из Бремерхафена? Да, его брат всегда был любимым сыном. Желанным ребенком. Не случайным последышем, как он. Брат даже получил двойное имя: Феликс-Йонатан, а он был вынужден довольствоваться одним-единственным: Юстус. Но теперь у блестящего специалиста не хватало времени на мать, и он жил слишком далеко для регулярных посещений. В лучшем случае он звонил по субботам, каждые четырнадцать дней – если вообще звонил. Юстус одержал победу благодаря своему упорству. В отличие от брата он всегда был рядом. – Раньше, – частенько рассказывала пожилая дама, – когда мой Юстус еще ходил в гимназию, он иногда готовился к тяжелым проверочным работам всю ночь. Феликс-Йонатан, наоборот, быстро усваивал материал. Но Юстусу приходилось много работать. Его брат прочитывал страницу и мог рассказать ее практически наизусть. Заучивать формулы, зубрить слова – все это давалось Юстусу с трудом. По утрам, когда он уходил в школу, говорил мне на прощанье: «Я справлюсь, мама. Я напишу сегодня работу только ради тебя!» В те времена он приносил домой пятерки и четверки, словно подарки. И теперь, в доме престарелых, Нееле вдруг поняла, что Юстусу по-прежнему важно произвести впечатление на мать. Уже распрощавшись, они прошли по коридору мимо комнаты с открытой дверью. Оттуда пахло мочой и средством для дезинфекции. Толстый мужчина сидел в кресле-коляске перед клеткой для птиц и насвистывал волнистому попугайчику мелодию, которая показалась Нееле знакомой. Но она не знала откуда. Нееле дружелюбно кивнула ему. Уже возле машины она спросила у мужа: – Ты думаешь о том же, о чем и я? – Да, – ответил он, – она тоже пьет воду. Любит свой кофе и… Мы должны позаботиться о том, чтобы с ней ничего не случилось. – Может, возьмем ее на несколько дней к себе? Мы могли бы делать ей кофе из минеральной воды. – Нет, – ответил он, садясь в машину. – Мы не справимся. Ей нужен полноценный уход. У нас нет специальной кровати, а когда курс обвалится, мне нужно будет постоянно сидеть за компьютером. В эти дни все обострится. Тогда все это ляжет на твои плечи, а у тебя будут другие заботы – заметать следы и… – Но что ты предлагаешь? Хочешь запретить ей пить водопроводную воду? С тем же успехом можно сразу сдаться в полицию. – Нет. Просто мы должны нанести прицельный удар. Ты же можешь позаботиться о том, чтобы не затрагивать Эмден или хотя бы ее часть города… Нееле его успокоила. За время своего короткого, но страстного романа с сотрудником водопроводной станции Матиасом Лютьенсом она успела кое-что узнать о циркуляции воды. Нордену, Норддайху и Гретзилю достанется сильнее всех. Хаге, Мариенхафе и Георгсхайлю пощады точно не будет. Насчет Эмдена она сомневалась. Возможно, туда попадет лишь немного яда. – Думаю, – сказала она, – это вполне возможно, но точной уверенности быть не может. Как только что-нибудь попадет в воду, то… Ведь у воды есть свойство течь… Он завел мотор. Она помахала его матери, стоящей наверху у окна. Он проговорил: – С ней не должно ничего случиться. – Конечно, – согласилась Нееле. – Они сейчас на нервах. Когда в Нордене и Норддайхе станет известно о первых случаях, они сразу все перекроют и объявят предупреждение. Юстус ухмыльнулся. – И курс сразу провалится в самый низ. * * * Какое-то время Руперт провел в засаде, наблюдая за дверью спортзала. Он хотел убедиться, что не встретит там Задницу или психолога Эльке Зоммер. Сильвия Хоппе тоже была бы сущим кошмаром. После проклятого теста Баума женщины стали часто наведываться в спортзал, а для большинства мужчин это место стало запретным. Взбегать по лестнице Руперт натренировался дома. Быстро выскакивать из машины – тоже, правда, при этом за ним наблюдала соседка, которая спросила, все ли в порядке и не требуется ли помощь. Тогда он все же предпочел собственной улице спортзал в Аурихе. Сейчас Руперт был в зале один и отрабатывал с черным пятикилограммовым набивным мячом задержание сопротивляющегося человека. Он стоял между двумя плинтами высотой до плеч и быстро перекладывал мяч с одного плинта на другой. К двадцать первому разу Руперт начал потеть, но упорно хотел продолжить до тридцати. Вдруг зазвонил мобильный. Мяч шлепнулся на пол и медленно покатился в сторону петель. Система ремней теперь раскачивалась над ним. С телефоном в руке Руперт подошел к гимнастической стенке и облокотился на турник, как на барную стойку. – Я насчет этой истории с порно, господин комиссар. В смысле, порно, которого вы не смотрели. Я значительно продвинулся. Руперт прижал телефон поплотнее к уху, хотя в помещении больше никого не было. Он до сих пор стыдился.