Тот был адресован Рут Эбботт, психиатрическая лечебница «Блэквотер», Баттерси. Почтовый штемпель был расплывчатым, но Кирби удалось разобрать год: 1964. Внутри лежало написанное от руки письмо, которое начиналось словами «Дорогая Рути». Кирби пробежался глазами по письму и вытащил другой конверт, а потом еще один. Он посмотрел на Андерсона, внимательно слушавшего то, что ему говорил по телефону Хамер, а потом снова перевел взгляд на письма. Всего их было пятнадцать штук, и все они были написаны пациентам психбольницы «Блэквотер» их родственниками и друзьями. В самих письмах ничего особенного не было, хотя одно из них выделялось на общем фоне. Оно было адресовано Кэтрин Эдвардс, но письмо внутри начиналось с «Моя дорогая Сара». Наверное, его по ошибке положили не в тот конверт, хотя почерк совпадал. Кирби вернул письма на место и начал просматривать украшения. Их было немного: несколько брошек, старый школьный значок, медальон с двумя фотографиями в сепии и несколько колец. Он по очереди осмотрел каждое из них. Андерсон закончил разговаривать с Хамером. – Судя по всему, причиной смерти Эны стал разбитый череп, хотя она не продержалась бы долго в бессознательном состоянии на таком холоде. Скоро у нас будет отчет токсикологов. – Боже, – пробормотал Кирби. – Что такого она могла натворить, чтобы подтолкнуть убийцу на это? – Трудно представить. – Взгляни на это, – Кирби передал ему одно из писем. – А что в нем такого? – спросил Андерсон, просмотрев содержимое, а затем взглянув на конверт. – Скорее всего, это старое письмо одному из пациентов Эны – что в нем интересного? – Он передал письмо обратно Кирби. – Их пятнадцать, адресованы шести разным пациентам, – Кирби убрал письма обратно в коробку и встал. – Тебе не кажется это странным? – Тут нет ничего особенного. Возможно, она просто забрала все из ящиков своего рабочего стола перед закрытием больницы. На пути к выходу Кирби остановил Асию. – В спальне на кровати стоит коробка из-под обуви. Мне нужен список содержимого и копии писем и конвертов. – Без проблем, – ответила Асия. – Что-нибудь еще? – Поищи какие-нибудь документы, в которых упоминается, что жертве оставили деньги: письмо поверенного, что-нибудь в этом роде. Когда они вышли на улицу и направились к припаркованному перед домом минивэну, было уже темно. Детективы стали снимать спецодежду. – Эна Мэсси не была замужем, так ведь? – уточнил Кирби, снимая бахилы. – Записей о регистрации брака нет. А почему ты спрашиваешь? – Потому что у нее в коробке из-под обуви лежит как минимум семь нанизанных на нитку обручальных колец, – ответил Кирби. – Если она не была замужем, тогда чьи они? – Наследство? – Если бы я не видел письма, то не обратил бы на это внимания. Несколько писем – да, но пятнадцать? – Что ты пытаешься сказать? Ее убили из-за писем и колец? Не понимаю, как это могло стать мотивом. – Я не об этом, – произнес Кирби, когда они пересекли улицу. – Скорее о том, что это говорит нам о характере Эны. Если она намеренно перехватывала письма или украла их – то же самое касается и колец, – то явно пользовалась своим положением. – Что ж, конечно, это возможно, – согласился Андерсон. Кирби остановился на тротуаре у дома напротив. – А если так, то мне интересно, на что еще она была способна. Глава 14 – Ливия рядом? Это ее сын Лью, – сказал Кирби. Он встревожился, потому что на его звонок ответила не мать. Он воспользовался возможностью и позвонил ей, пока ждал, когда Джулия Вэленс, соседка Эны, вернется домой. – Лью, это Кейт из соседнего дома. Теперь он узнал голос. – Что-то случилось? – Подожди… – Она стала говорить тише, и детектив услышал, как Кейт закрыла дверь. – Я собиралась тебе позвонить, хоть Ливия и настаивала, чтобы я этого не делала. Кирби все это совсем не нравилось. – Продолжайте. – Эти последние недели она была сама на себя не похожа. Ну, знаешь, все забывала, путала. Еще она похудела. А когда этим утром я заглянула к ней на чашечку кофе, ей стало намного хуже. – В каком смысле? – Не считая их последней встречи, его мама редко что-то забывала, а уж тем более путала, и Кирби спросил себя, не занимался ли он самообманом. Все ведь не было настолько плохо, да? – Она все говорила о снеге. Как будто – я знаю, это звучит безумно – она боялась его. Как бы то ни было, мы выпили кофе, поболтали, как обычно, но когда я собралась уходить, она не стала подходить близко к двери – снова из-за снега. Это было так странно, что я решила перед ужином зайти и проверить, все ли в порядке. Сейчас она в ванной комнате, а меня попросила ответить на звонок. Кирби не знал, что и сказать. Он не мог представить себе, чтобы его мать себя так вела, и задавался вопросом, что же происходит. По крайней мере, она не упала с лестницы и ничего себе не сломала. – Как она сейчас себя чувствует? – спросил он. – Она не помнила, что я уже приходила к ней сегодня. «Черт, – подумал Кирби. – Это начало деменции?» От этой мысли ему стало тошно. – А, вот и она, я передам ей трубку. Было приятно поговорить, Лью, – он услышал, как соседка передает телефон его матери и прощается. – Мама, как ты? Я пытался дозвониться до тебя вчера, но не получилось. Я подумал, что ты где-нибудь развлекаешься, – он старался, чтобы его голос звучал так, словно ничего не случилось. – Я бы не назвала игру в «Брисколу»[12] развлечением. Наверное, оставила телефон на кухне или наверху. – Мать Кирби научила своих друзей играть в эту игру, и они регулярно устраивали карточные турниры, хотя Кирби подозревал, что это было просто лишним поводом собраться вместе и выпить вина. – Кейт сказала, что ты не обрадовалась снегу. Кто-нибудь почистил твою подъездную дорожку? – Он не знал, как заговорить о том, что сказал отец прошлым вечером, а уж тем более о том, что ему только что поведала Кейт. Наступила пауза, а потом мать ответила ему шепотом: – Я не могу выйти на улицу, Лью. Он повсюду, то есть вообще повсюду – на крышах, на машинах, в парке, даже на тротуарах. Не хочу находиться рядом с ним. – Но, мама, тебе же нравится снег. Без снега не покатаешься на лыжах. Она продолжала говорить, словно не слыша его слов: – Не могу нормально спать, зная, что он по всему дому. – Мама, это снег, он тебе не навредит, – детектив подождал несколько секунд, а потом продолжил: – Прошлым вечером я разговаривал с папой… – Муж Кейт почистил для меня подъездную дорожку и предложил сходить в магазин, так что это очень мило с его стороны, – перебила сына Ливия, не обращая внимания на его слова. – Я разговаривал с папой, – повторил Кирби с большим нажимом, чем собирался. – Он сказал, что тебе нужно о чем-то мне рассказать. – Правда? Мне всегда есть о чем с тобой поговорить, Лью. Ты мой сын. – Да, но… – он замолк. – Послушай, я приеду на этих выходных, хорошо? У меня новое дело, поэтому я не могу сказать, когда именно, но я позвоню и дам знать. – Это было бы чудесно. Буду ждать. Береги себя, чао-чао. – Пока, мам. Несколько мгновений Кирби просто сидел на месте. С каких пор его маме не нравился снег? Она родом из Италии, из Трентино, она чуть ли не родилась на горнолыжном склоне. Конечно, заснеженный Лондон не похож на Доломитовые Альпы, но детектив никогда раньше не слышал, чтобы она жаловалась. В шестьдесят два она легко могла сойти за моложавую пятидесятилетнюю женщину. Однажды, около десяти лет назад, кто-то даже принял ее за его жену – они оба тогда хихикали, как подростки. У некоторых людей – хотя нет, у большинства его знакомых – были тяжелые отношения с родителями. Некоторые вообще не разговаривали с ними, так что Кирби всегда считал, что с мамой и папой ему повезло. Они были ему скорее друзьями, чем родителями. Что-то точно пошло не так. Ему придется съездить к ней на выходных, несмотря на дело «Блэквотер», даже если просто на час… хотя одному богу известно, где он выкроит время для этого. По Чартвелл-роуд шла женщина и вела за руки двоих детей. Они зашли в коттедж напротив дома Эны. Должно быть, это была Джулия Вэленс. Кирби подождал десять минут, чтобы та могла снять пальто с детей и привести себя в порядок, а потом вылез из машины и подошел к дому. Две минуты спустя он сидел с Джулией на кухне дома Вэленсов. Ее двое детей, пятилетняя Поппи и четырехлетний Майки, смотрели в гостиной телевизор. Джулия готовила для детей ужин – сама она собиралась поесть попозже, когда вернется домой ее муж Джон. Все это сильно отличалось от того, как протекала жизнь Кирби на лодке. – Не могу в это поверить, – говорила Джулия. – Я имею в виду, кому могло понадобиться убивать такого человека, как Эна? – Джулия Вэленс работала учителем йоги. Тридцати с чем-то лет, высокая и стройная. На ней был облегающий спортивный костюм; мелированные волосы собраны в хвост. В ушах едва заметные серебряные серьги в форме колец. Кирби узнал марку – «Вивьен Вествуд». Ему стало интересно, во сколько ему обойдется занятие йогой у нее. – Насколько я понимаю, мисс Мэсси была волонтером в хосписе, где живет кто-то из членов вашей семьи? – спросил он, наблюдая за тем, как она готовит еду. Он сегодня почти ничего не ел и внезапно почувствовал, что умирает с голоду. – Да, в хосписе Святой Елизаветы, на Валентайн-роуд. Там мать Джона. Персонал великолепно справляется с работой. У нас просто нет времени и места, чтобы присматривать за ней здесь. – Насколько хорошо вы знали мисс Мэсси? Она ухаживала за вашей свекровью? – Вообще-то, мы с ней не так уж хорошо знакомы… то есть не так хорошо были знакомы. Эна не заботилась о маме Джона, поскольку та постоянно проживает в Святой Елизавете. Мы раз или два подбрасывали туда Эну, когда погода была плохой, но думаю, в основном она ходила по домам. В хосписе все только и делали, что хвалили ее. Она была невероятной женщиной. – Вы так говорите, потому что она работала волонтером?