Конни открыла дверь ванной, выпустив облако пара в паб. Увидев лицо Крота, она поняла, что что-то не так. – Что случилось? – спросила она. – Гарри. У него был удар. Его отвезли в больницу. – Черт, – пробормотала Конни. – Кто звонил? – Твой красавчик-коп. – Кто сказал, что он красавчик? – Конни почувствовала, как краснеет. – Точно не я. – Тебе и не нужно было. Мне вообще нет до этого дела, – он улыбнулся. – Конечно, тебе нет дела. Как и мне. Мне кажется, меня сейчас вообще ничего не волнует. – Ох, Конс, иди сюда, – Крот подошел и обнял ее. – Конечно, мне есть до этого дело. Просто не даю тебе расслабиться, вот и все. – Ну, тогда нас таких уже двое, – она поцеловала его в щеку и направилась в спальню, остановившись у двери. – Мне, возможно, понадобится твоя помощь. Чтобы одеться. Ну, знаешь, плечо и все такое. – Что, правда? – Да, правда. – Что ж, это первый раз, – произнес Крот, подходя к ней, – когда девушка просит меня помочь ей одеться. Глава 53 Рути Эбботт стала бы чертовски хорошей медсестрой, если бы не повстречала на жизненном пути Эну Мэсси. К такому выводу Кирби пришел по нескольким причинам: она была внимательна к деталям, делала тщательные записи и имела обостренное чувство долга, из-за чего, скорее всего, и пострадала. Если бы она была менее дотошной, менее внимательной и более равнодушной, Рути Эбботт, возможно, выжила бы и увидела, как растет сын. К сожалению, дневник стал неразорвавшейся бомбой, – и Эна Мэсси проследила, чтобы взрыва не произошло. Рути задокументировала не только факты, но еще и свои наблюдения за методами работы Эны и воздействием терапии глубокого сна. Инстинкт подсказывал ей, что проводимое лечение в корне неправильно, более того – крайне опасно. Неудивительно, что Эна забрала и спрятала ее дневник. Почему она не заметила, что в 1978 году дневник пропал? Это осталось тайной. Возможно, к тому времени Эна просто продолжила жить своей жизнью и забыла обо всем этом – Кирби не удивился бы, если бы так все и было. Он запер дневник в столе и направился к машине, откуда сообщил Ливии, что уже едет. Теперь он знал, что Эна Мэсси намеренно убила Рути Эбботт, и у него не было причин считать, что с Сарой Карсвелл все было иначе, только в тот раз Эна использовала передозировку барбитурата. Кирби не мог сказать наверняка, было ли ей известно, что Рэймонд видел, как она убивает Рути. Вряд ли, учитывая, что она не попыталась убить и его… но, возможно, у нее просто не было такой необходимости. Кто поверит кому-то вроде Рэймонда? Его слова ничего не стоили против ее. Кирби размышлял обо всем этом по пути в Илинг, отчаянно пытаясь не думать о том, что ему расскажет Ливия, когда он приедет. Из всего, что произошло, – Колдер соблазнил Чарльза Палмера, Эну заманили в «Блэквотер» через старые декоративные руины, Эдварда Блейка убили из-за того, что он оказался не в том месте не в то время, – ему не давало покоя лишь одно: Проныра. Он думал, что им был Ллойд, непутевый сын Колдера, но теперь это казалось маловероятным, поскольку у того обнаружилось железное алиби на те моменты, когда, согласно Рэймонду и Конни, могло произойти вторжение в их дома. Кирби запарковался на подъездной дорожке у дома матери и выключил двигатель, на мгновение застыв. Зачем Патрику Колдеру пробираться в дом Рэймонда и Конни? Это не имело смысла, он не был знаком с Конни до того, как встретился с ней в доме Марш; по крайней мере, так они считали. Детектив вылез из машины и закрыл ее, не в силах больше откладывать разговор с Ливией. Он отчаянно хотел узнать, что с ней происходило, но теперь, когда он должен был вот-вот узнать правду, она его страшила. Он позвонил в дверь. Пока Кирби ждал, когда ему откроют, телефон издал сигнал сообщения. Ему написал Андерсон: «Гарри Джойс отбросил коньки». Ничего удивительного, но все равно казалось, будто Эна забрала еще одну жизнь. Он услышал, что мать открывает дверь, и убрал телефон. – Лью, милый, заходи, – сказала Ливия, поспешно приглашая его в дом. Ему пришлось повторить тот же ритуал, что и на выходных: он снял ботинки и оставил их у двери, пока Ливия наблюдала за ним с расстояния. Вместо того, чтобы провести его на кухню, на этот раз мама направилась в гостиную, где предложила ему выпить и попросила присесть. – Что случилось, мама? – спросил он, видя, что она нервничает. Ливия скованно сидела на краю дивана, сжимая в руках бокал вина. – Нет легкого способа сказать это, так что я просто скажу напрямую, – ответила она, глядя ему прямо в глаза. – Твою nonna[29] убила я. Кирби потрясенно замер, пытаясь осознать то, что сказала мать. В голове на секунду вспыхнул образ – как мама наклоняется над бабушкиной кроватью, а потом та умирает. Прежде чем он успел хоть что-то ответить, Ливия продолжила: – Она умирала, Лью, ужасной, ужасной смертью. Я не могла позволить ей уйти вот так, просто не могла. Ты видел меня в тот день, знаю, что видел. Просто не понимал, чему именно стал свидетелем. А теперь… – она сделала паузу, – теперь моя очередь. – О чем ты? Я не понимаю… Nonna умерла во сне. Так сказал доктор, – он всмотрелся в лицо матери в поисках какого-то подтверждения, что так и было, – и ничего не увидел. – Это неправда. Она умерла не во сне, – ответила Ливия. – Это было невозможно. О чем она говорила, почему умереть во сне невозможно? Кирби пришло в голову, что она теряет рассудок, что какая-то болезнь влияет на ее умственные способности. Что она потеряла связь с реальностью. – Мама, ты не понимаешь, что говоришь, – его собственный голос звучал неубедительно. Образ матери, стоящей в двери бабушкиной спальни, и сказанные ею слова не хотели исчезать из его сознания: «Все кончено, она наконец-то уснула». – «Теперь моя очередь» – что ты имеешь в виду? – Это значит, что я умираю, Лью, от той же болезни. Болезни, которая не дает спать. Лекарства не существует, и… боже, это самое сложное, что мне приходилось когда-либо говорить… – Сложнее, чем признаться в убийстве собственной матери? Такое сложно переплюнуть, – заметил Кирби, мгновенно пожалев об этом. Ливия посмотрела на него с такой болью в глазах, что он внезапно понял: она совсем не сходит с ума. Это правда, и то, что она сейчас скажет, будет в десять раз хуже. И тут до него дошло: – Нет, мама, пожалуйста, только не говори мне… Ливия медленно кивнула. Ее слова едва можно было расслышать. – Это генетическое заболевание, так что есть пятидесятипроцентная вероятность, что оно будет и у тебя. Мне так жаль, – прошептала она. По ее лицу катились слезы. Глава 54 Кирби проскользнул в церковь как раз перед началом службы. Здесь было так много людей, что он сел в последних рядах, радуясь, что вошел незамеченным. Прошла всего неделя с тех пор, как Ливия рассказала ему новость, хотя казалось, что целая жизнь. Ее слова никак не шли у него из головы: умирает, смертельная, неизлечимая, бессонница, наследственное. Они не сочетались друг с другом, это были просто отдельные слова, рвущиеся наружу. Кирби все еще не сказал об этом Изабель; он не знал, как приступить к разговору, и каждый вечер оставался на работе допоздна. Когда ранним утром он возвращался на лодку, то не мог заснуть – что было неудивительно, учитывая, о чем он узнал. Прихожане начали вставать, и детектив заметил впереди Конни, сидевшую у прохода. Ее фирменный черный стиль в одежде теперь печальным образом подходил случаю. Взгляд Кирби скользнул дальше и остановился на двух гробах, стоявших в передней части церкви бок о бок; на каждом лежал простой белый венок. Гарри Джойс и Эдвард Блейк. Вскоре детективу снова предстояло пройти через это, только на этот раз с матерью. Он прикусил губу и подумал о Ливии, о ее секрете, который она хранила все эти годы. Он гадал, рассказывала ли она об этом священнику, когда изредка ходила исповедоваться. Кирби не был религиозен, несмотря на то что родные со стороны матери были католиками, и никогда не ходил на исповедь. Он не мог представить себе, что пошел бы признаваться в грехах священнику. Он спросил себя: а не этим ли мама оправдывала свое молчание все эти годы? Прихожане замолкли, когда викарий с кафедры поприветствовала свою паству и предложила всем сесть. Когда она начала службу, Кирби опустился на сиденье и закрыл глаза. Смысл ее слов то достигал его сознания, то ускользал от него; детектив улавливал отдельные слова, но это было все равно что пытаться поймать снежинки: сейчас они тут, а в следующую секунду их уже нет. В службе наступил перерыв, и до Кирби донесся незнакомый голос. Детектив открыл глаза и увидел перед собой высокого молодого человека приятной наружности, лет тридцати, стоявшего перед собравшимися. До этого он сидел рядом с Конни, и Кирби стало интересно, не пара ли они. Мужчина тепло и красноречиво говорил о Блейке, о его страсти к исследованию, о его почти что одержимости все записывать; его речь была такой увлекательной, что Кирби на несколько минут отвлекся от своих мрачных мыслей. Мужчина закончил свою надгробную речь словами о том, что никакой гроб, никакая земля не сможет вместить дух его друга и что если кто и сможет найти путь наружу, то это Эд Блейк, лучший из дрейнеров. Когда кто-то поднялся, чтобы произнести речь о Гарри, Кирби выскользнул из церкви и направился на кладбище. Он больше ничего не хотел слышать. Гарри Джойс, как и Том Эллис, умер одиноким пожилым мужчиной с разбитым сердцем, а Кирби не хотел об этом думать. Он умрет так же? Кирби надеялся, что нет, хотя, если он унаследовал болезнь матери – фатальную семейную бессонницу, или ФСБ, как она ее называла, – возможно, так будет даже лучше. Оглядев кладбище, он заметил на скамейке Рэймонда Свита и направился к нему. – Не против, если я присяду? – поинтересовался Кирби. Рэймонд покачал головой. Несколько минут они сидели в тишине. – Сюда я прихожу на распродажу, – поведал Рэймонд. – Сегодня она тоже должна была состояться, но… – он замолк. – Как вам удалось выживать все эти годы одному в таком месте? – спросил Кирби. – Я не один, – ответил Рэймонд. – У меня есть мама. И прах… Что с ним произойдет? – В данный момент контейнеры хранятся в похоронном агентстве. Если мы не сможем найти семьи (а это, скорее всего, не удастся), то, скорее всего, они останутся там на какое-то время. Однако они в безопасности, вам не нужно волноваться. Рэймонд достал из кармана пальто пакет с бисквитным печеньем. – Хотите? Я специально принес его, – он предложил печенье Кирби, и тот взял одно. Наверное, последний раз детектив ел бисквитное печенье еще в детстве. Его вкус сразу же перенес его в летний сад родителей: теплица засажена помидорами, кое-где пробиваются стебли конопли; когда становится слишком жарко, отец гоняется за ним с садовым шлангом; мама готовит домашний лимонад. Это были счастливые времена до того, как родители расстались. Теперь он знал, почему это произошло. Ливия заставила отца пообещать, что он никогда не расскажет Лью о том, что она убила собственную мать, спасая ее от ада при жизни – неизлечимой бессонницы. Причина была не только в этом: сама Ливия унаследовала болезнь, которая однажды заберет ее и, возможно, их сына. Эта тайна была непосильной для отца, и он ушел. – Мне так жаль вашу мать и Грегори Бута, – произнес детектив. – Наверное, вы скучаете по ним. – Каждый день. Медсестра Эбботт была единственной, кто понимал мои чувства. «И она заплатила за это», – подумал Кирби. – Вы счастливы, Рэймонд? Тот улыбнулся: – Мне больше не придется видеть Колдера, застройку остановили. Еще печеньку? Кирби покачал головой: – Нет, спасибо. Из церкви начали выходить люди. Конни появилась вместе с мужчиной, который произнес надгробную речь о Блейке. Он обнимал ее за плечи. – А поминки будут? – поинтересовался Рэймонд.