Владимир был ласков с ней… Однако все равно не пропускал ни одной мало-мальски привлекательной девки. – Госпожа, – прервал молчание Сигурд. – Мы пришли к тебе за помощью. – Говори, – разрешила княгиня. Рассказ о том, что сделал Олав, не отнял много времени. Правда, Сигурд не стал говорить, кто был отцом мальчика. На всякий случай. Будь на месте Олава уроженка Хольмгарда, она ужаснулась бы содеянному. Но для дочери свейского ярла убийство врага было не преступлением, а доблестью. Скальды пели о детях, отмстивших убийцам родителей. Теперь такой вот юный герой стоял перед сестрой ярла Дагмара. Он был совсем молоденький, но уже красив, как и подобает герою. Глаза синие, как летнее море, а плечи и руки мускулистые, почти как у взрослого. – Будь моим гостем, – не раздумывая, промолвила княгиня. Сигурд облегченно вздохнул. Гость священен. Его надлежит защищать как собственного родича. Теперь никто не посмеет тронуть мальчика. Судить его будет не новгородская старши́на, а сам князь. А уж князь даст возможность Сигурду выкупить маленького храбреца. Кто такой был этот Клеркон? Какой-то малоизвестный викинг из эстов, которых здесь, в Хольмгарде, называли чудью и многие из которых были данниками хольмгардского конунга. Вряд ли в Хольмгарде у Клеркона найдутся значительные друзья. А Сигурд – воевода Владимира и настоящий ярл. Можно не сомневаться, на чью сторону станет князь. Сигурд недооценил влияния Клеркона. И недооценил новгородцев. Убийство торгового гостя, оставшееся безнаказанным, могло очень существенно повредить торговым связям Новгорода. Не успело солнце перевалить через макушку неба, как новгородская старшина, поспешно собранная боярином Удатой, приговорила выдать маленького нурмана эстам. Спустя время, достаточное, чтобы съесть миску супу, на главной площади ударило било, созывая народ. И очень скоро целая толпа новгородцев, предводительствуемая Удатой, двинулась к княжьему терему. То, что ни князя, ни Добрыни в это время не было в городе, добавило новгородцам решимости. У ворот Детинца толпа остановилась. Неудивительно, поскольку ворота были закрыты. По меркам новгородского веча толпа была невелика. Тысячи две-три. Немного. Всего лишь по две дюжины новгородцев на каждого княжьего дружинника. Многие в этой толпе имели при себе оружие, однако они не торопились пустить его в ход. Детинец – не крепость. Однако, чтобы штурмовать княжий двор, нужен веский повод. Иначе беды не оберешься. Поэтому сначала новгородцы крикнули кого-нибудь на переговоры. Княгиня сама поднялась на стену. Она достаточно хорошо владела языком славян, чтобы говорить с народом. – Что привело сюда жителей Новгорода? – спросила она. – Неужели вече недовольно своим князем? Переговорщиком от новгородского люда вызвался боярин Удата. Вообще-то Удата был не настоящим боярином. Какой боярин без князя? Однако в Новгороде, Плескове, Ростове и прочих городах, где не князья правили, а народное вече, боярами провозглашали себя многие. Из таких был и Удата. Самозваный боярин говорил долго и велеречиво, однако суть сказанного была проста. Новгороду известно, что в княжьем тереме скрывается убийца. Его надлежит выдать. Для свершения приговора. – А как же суд? – спросила княгиня. – О каком приговоре идет речь, если не было суда? Суд был, столь же велеречиво сообщил Удата. Судила убийцу городская старшина. Она и присудила единогласно: выдать головника родовичам убийцы. А также не медля выпустить из поруба схваченного беззаконно эста Рионика. – Про эста твоего мне ничего не ведомо, – ответила княгиня. – А за то, что берешся ты, Удата, командовать на княжьем дворе, тебя самого следует в поруб посадить. Толпа, пришедшая с Удатой, глухо заворчала. Не понравились им слова княгини. Мало того, что молода она, а мужам зрелым указывает, так еще и выговор у нее неправильный, свейский. Чужой. – Лучников – на стены, – скомандовал оставшийся внизу, но все слышавший Сигурд. – Ворота укрепить, приготовить кипяток. Все-таки хорошо, что Сигурд догадался отвести племянника к княгине. Свой собственный двор ему бы не отстоять. Детинец, конечно, тоже не франкский замок. К долгой осаде он не пригоден. Однако некоторое время удерживать у его стен толпу смердов – задача посильная. Тем более что жечь их новгородцы точно не будут. Не принято это. Только выпусти красного петуха – опомниться не успеешь, как все новгородские концы запылают. – Выдай убивца, княгиня! – чувствуя народную поддержку, решительно заявил Удата. – По Закону это! – Здесь – княжий двор, – звонким голосом крикнула Олова. – Здесь судит только князь. А в его отсутствие – воевода Добрыня. В отсутствие князя и воеводы – я. А я никакого приговора не выносила. В общем-то говорила она правильно. Но Удата не согласился. Преступление было совершено не на княжьем дворе, а на ярмарке, возразил Удата. Ярмарка же подзаконна новгородской старшине. – Выдай убийцу, княгиня, пока худого не случилось! – воскликнул Удата. Вот это он зря сказал. Дочь ярла была из народа, в котором женщины без страха берутся за меч. – Ты угрожаешь мне? – спросила молодая княгиня, и глаза ее сверкнули. – В таком случае я не желаю тебя слушать. Пошел прочь – или я прикажу моим людям стрелять. Тут только Удата заметил на стене княжьих отроков с луками в руках и сообразил, что дело может дойти и до драки. Драки самозваный боярин не боялся. Однако то время, когда Удата являл молодеческую удаль в первых рядах, уже миновало. Теперь Удата предпочитал командовать, а не бить. Лучников на стене было не так уж много. Но на него, Удату, хватит и одного. Само собой, боярин догадался поддеть кольчужку, но не от всякой стрелы убережет бронь. – Я – тысяцкий новгородский! – закричал Удата. – Не в меня ты стрелять будешь. Господин Великий Новгород сейчас говорит с тобой! Тут кто-то за спиной Удаты не выдержал и метнул в княгиню камень. Рукой метнул, не пращой, так что до княгини он не долетел, а безвредно ударил о частокол. Отроки тут же сдернули княгиню со стены, не дожидаясь повторного броска. – Не стрелять без команды! – крикнул Сигурд. Все же прямого столкновения с новгородцами не хотелось. Князь не одобрит. А уж Добрыня и вовсе взбесится. Прилетело еще несколько камней. Новгородцы, не видя отпора, осмелели. Прихлынули к стенам, ударили в ворота. Многие знали, что князь с дружиной еще на зорьке покинул Детинец. Значит, защитников внутри – немного. В ворота застучали бодрее. Но для окованных железом ворот удары дубинами не опасны. Ведра с кипятком осторожно поднимали по лесенкам и заливали в подвешенные на коромыслах котлы. Достаточно потянуть – и котел с кипятком выдвинется за стену. Останется только дернуть за конец – и котел опрокинется на головы штурмующих. Сигурд медлил. Тянул время. За князем уже послали. Пока не начали ломать ворота, можно не беспокоиться. К счастью, настоящего вождя, такого, чтобы возглавил штурм, у новгородцев не было. Толпа больше шумела, чем делала. Немало времени прошло, пока нашлись два храбреца, взявшиеся рубить ворота топорами. Сигурд дал команду – и добрых молодцев умыли кипяточком. Им повезло: вода в котлах изрядно остыла, и рубщиков ошпарило самую малость. – А ну отошли прочь! – закричал из-за ворот Сигурд. – Других уже смолой попотчую! Угроза возымела действие. Кипящая смола – это смерть. Причем смерть страшная. А народу перед Детинцом все прибывало. Хорошо, улица была не так широка. Все желающие побузить не помещались. Отроки на вратном забрале присели у котлов, изготовились… …И тут, перекрывая шум толпы, над головами прокатился рев боевого рога. Княжьего рога. * * * – Вину его признаю целиком, – объявил князь Владимир. Выборные новгородские тысяцкие, а также другие именитые люди, собравшиеся в приемном зале княжьего терема, одобрительно закивали. Олав, который под присмотром двух дюжих гридней стоял в углу слева от княжьего стола, помрачнел. Зря он прибежал к дяде искать защиты. Теперь не уйти. Умирать не хотелось. Особенно же не хотелось отдаваться в руки эстов. Его убьют на тризне. И, самое страшное, убьют не как воина, а как трэля. И придется ему после смерти прислуживать Клеркону. Нечестно! По справедливости это Клеркон должен прислуживать своему убийце. «Один! – взмолился мальчик. – Дай мне умереть воином! Я тебе пригожусь!» Клерконовы хирдманны, числом семеро, оживились. Они не думали, что выйдет так просто. Верно, Удата постарался. – Слава нашему князю! – воскликнул кто-то. Крикнувшего поддержало еще несколько голосов. Владимир улыбнулся. Он был неравнодушен к похвале. Даже такой. Потом посмотрел на Добрыню. Его пестун и воевода выждал немного, потом погладил бороду и поднял руку, призывая к тишине. – Суд свершен, – изрек воевода. – А теперь позвольте, други мои новгородцы, выслушать просьбу моего князя. Выборные и старейшины обеспокоились. Кое-кто невольно потянулся к мошне. Просьбы князя были довольно однообразны. Князь просил денег. Или – мытных льгот для кого-то из своих друзей, что в сущности тоже деньги. Добрыня усмехнулся в бороду. Мысли новгородцев для него – как на ладони. – Такое дело, – пробасил он. – Убивец – ваш, – кивок на взятого под стражу Олава. – Однако по Закону его можно выкупить. Если на то будет ваша воля. – Не будет на то нашей воли! – тут же закричал кто-то из эстов. – Головой его давай! Добрыня прищурился, поглядел на эста очень недружелюбно, спросил: – Обратно в поруб хочешь? Эст (а это был тот самый, кто душил Торгисля на рынке) под взглядом воеводы сник. – Не с тобой, чужаком, говорю, – сказал Добрыня. – С почтенными людьми новгородскими. Двадцать марок серебром. Двадцать нурманских марок – за мальчишку. По-моему, это хорошая цена. Как считаете, люди новгородские? И заплатит ее… – Добрыня сделал паузу… – Княгиня наша, Олава Дагмаровна. – А с чего бы это княгине выкуп платить за чужого татя? – осведомился кто-то.