– Не знаю. – Тебе, похоже, двойную дозу вкололи. – Наркоза? – Может, и наркоза. – Похоже на снотворное… Где мы? Почему мы здесь? – Знаешь, что такое профсоюз? – Профсоюз? – Путевки, льготы?.. – Ну да. – А повышение заработной платы работников?.. Задача такая есть, а закона нет. – И что? – Должен быть закон, отец этим занимается. А его тормозят… От него сейчас все зависит. Если он скажет «да», закон дальше протолкнут, а если «нет», спустят на тормозах. – А я здесь при чем? – Я при чем. А ты при мне. Я попал из-за отца. А ты попала под горячую руку. – И что со мной будет? – А что будет со мной, тебя не волнует? – Если с тобой что-то случится, моя мама плакать не будет! – И твой муж тоже. – Ну, муж… Семен, может, и будет горевать, но недолго. У него Алевтина есть, или еще какую-нибудь лахудру найдет. – Не любишь ты его. – А вот это не твое дело! – Ну как же не мое? Очень даже мое… Я ведь почему следователем стал? Потому что за справедливость борюсь. Твой муж тебя недостоин, а ты с ним живешь. Это несправедливо. – А ты достоин? – Я достоин. – Достоин!.. – фыркнула девушка. – Умереть рядом со мной достоин! – Мы не умрем. – Ты в этом уверен? – Отец скажет «нет», и нас отпустят. – А он скажет? – Скажет, – громко, будто обращаясь к кому-то, сказал Варшавин. – Слишком далеко дело зашло. И похитив меня, ему лишний раз дали это понять. – Лишний раз? – Были и другие напоминания. – Лишний раз – это когда похищают лишнего сына, – совсем невесело пошутила Майя. – Я не лишний, я единственный… И если со мной что-то случится!.. – Варшавин снова повысил голос, глядя куда-то под потолок. – Если со мной что-то случится, отец всех порвет!.. – А если не случится? – Тогда уладим конфликт. Это будет непросто, но возможно! – снова во весь голос сказал он. И Майя поняла, к кому он обращался: к своим похитителям, которые подслушивали разговор. Варшавин фактически соглашался на их условия, выторговывая себе жизнь. И себе, и Майе. – А как же справедливость? – спросила девушка. За границей профсоюзы для того и существуют, чтобы поддерживать зарплаты на достойном уровне. Там все четко, чуть что не так, рабочих выводят на забастовку, а в России профсоюзы существуют чисто для галочки. На берег Балтийского моря за счет профсоюза. На Черное море уже за свой счет… – А справедливость – это наша с тобой жизнь. – Жизни, – поправила Майя. – Жизнь. Одна. На двоих. – Сейчас заплачу. Майя шутила. Не растрогал ее пафос Глеба, но на глаза действительно навернулись слезы. А вдруг Варшавин всего лишь хочет ее успокоить, вот и выдумывает небылицы. Может, на самом деле все очень серьезно, и уже принято решение убить их обоих. Или одну только Майю. А умирать так не хотелось, она еще так молода. Глеб ничего не сказал. Он повернул голову, возвращая ее в удобное положение, и закрыл глаза. А спустя минуту дернул ногой – то ли пытался оторвать одеяло от матраса, то ли хотел почесаться. Майя больше склонялась ко второму. У нее у самой вдруг зачесалась нога. Она повернулась, прижимая внешнюю сторону бедра к сиденью кресла, поерзала, снимая зуд, но зачесалось вдруг плечо, затем шея, спина. Началась самая настоящая чесотка, и она ничем не могла себе помочь. Руки привязаны к подлокотникам, но дело не только в этом. Зуд на нервной почве – жесть полная, особенно когда нет возможности почесаться. – Зачем ты погнался за мной? – пытаясь почесать затылок о спинку кресла, спросила девушка. – Я же просила, оставь меня в покое! – Так ты же сама приехала. – Я приехала, чтобы послать тебя к черту! – Ты приехала, потому что тебя тянуло ко мне. – Да пошел ты! – Майя подняла ногу, чтобы пяткой почесать коленку. Только тогда до Варшавина дошло, что с ней не все ладно. – Что с тобой? – Нервы кусаются. – Понимаю. Варшавин резко повернулся набок и лихорадочно почесал щеку о матрас. Но у него зачесалась рука, он дернулся, однако внимание переключилось на одну ногу, затем на другую. – Да что это такое! – простонал он. Наблюдая за ним, Майя вдруг засмеялась. Этот нервный смех вмиг перешел в истерический хохот. Но засмеялся и Варшавин. Он лежал, она сидела, и оба хохотали до слез. Хохотали, пока не охрипли голоса. – Ты все? – сипло спросил он. – Все! – выдохнула она. Смешно это или нет, но нервный зуд оставил ее, тело больше не чесалось. – А знаешь, легче стало… Как после… – Варшавин запнулся, но Майя все равно его поняла. – Не скажу, что мне с тобой было хорошо, – сказала она, также без особого стеснения опускаясь до сравнения с сексом. В заднице они с Варшавиным, здесь можно многое. Не все, а многое. А может, и все. – Когда-нибудь скажешь. – Счас! – Не сейчас, потом… Будем лежать на носу нашей яхты, только ты, только я, а вокруг – океан. Даже чаек не будет. Знаешь почему? – И знать не хочу! – совсем не зло откликнулась девушка. А было бы здорово сейчас оказаться на яхте. А еще лучше в сауне, надраить бы себя мочалкой до боли. И Варшавина можно поставить рядом. Но за дверь, заперев ее на замок. – Потому что чайки летают тогда, если земля рядом. А мы посреди океана, там чаек нет. Даже подглядывать некому.