– Сказали, чтобы не обижался. И никому не говорил. А то подъедут, добавят. – Ты же сказал, что они фамилию твою спросили. – Маша выразительно посмотрела на Родиона и сняла с пояса наручники. С Ширковым все ясно, забирать его надо и увозить. – Эй, ты чего?.. – шарахнулся от девушки мужик. – Манька… – Я Манька?! – больше удивилась, чем возмутилась Скорокова. Родион и сам хотел бы узнать, откуда Ширкову известно ее имя – в сельском варианте. – Да нет, девчонка соседская. Манька видела, как меня били. Фомин молча глянул на Скорокову, и она поняла его без слов. Работа с женщинами по ее части. Соседская девчонка Манька жила в крайнем доме, Скорокова вытянула ее на разговор, показала на Ширкова, и она кивнула. Да, били его. Избили и дальше поехали. Больше Манька их не видела. – Я же говорил! – повеселел Ширков. – А выглядели они как? – отпустив девчонку, спросила Скорокова. – Тот, который бил меня, высокий, – задумчиво сказал мужик. – Среднего роста… Фомин и Скорокова переглянулись. Или Ширков заговариваться стал, или средний рост – для него высокий. Сам-то он с ноготок. – Плотный такой, – продолжал Ширков. – Не скажу, что амбал, но крепкий, накачанный. Рожа кирпича просит… И сама на кирпич похожа. Скулы такие прямые, подбородок широкий, снизу как будто болгаркой срезан, ага… Куртка кожаная, дорогая. Видно, что дорогая… Ботинки мощные такие, подошва рифленая. И совсем новые… – Как ты определил, что новые? На запах? – Да нет, если бы он меня ногой ударил, я бы не поднялся. Движения у него быстрые такие, резкие. Не прямо бил, размахивался, а все равно быстро. И мощно! Родион задумался. Что, если кто-то подставлял Ширкова? И его, и Гуляева. Одному подошву мелом натерли, другому физиономию начистили, причем совсем недавно. Топорно подставляли, размашисто, белые нитки лезли наружу. Но факт налицо. У Гуляева мел на ботинках, у Ширкова физиономия разбита. И один мог присутствовать при нападении на Туманова, и другой. И еще, почему человек, избивший Ширкова, был в новых ботинках? Уж не потому ли, что ночью он уничтожил старые, те, в которых наследил на месте преступления. * * * Взгляд у Туманова тусклый, но огоньки в нем не затухали, а, напротив, потихоньку разгорались. Он оживал, возвращался к жизни. На Родиона он смотрел как на врага, однако при этом говорить хотел только с ним. Следователю и слова не сказал, майора Фомина дождался. Но говорить согласился с глазу на глаз. – Я ведь оглядывался, шел, не знаю, как они… – Туманов замолчал, набираясь сил. – Тихо все было… Со спины зашли, по шее кулаком. Думали, все, а я поднялся… Лопату схватил!.. А они меня на нож… – Кто ножом ударил? – Да темно было… Я только глаза запомнил… Большие такие глаза… Лицо маленькое… По сравнению с глазами… – Видели его когда-нибудь раньше? – Никогда. – Может, кого-то другого видели? – Никого. Родион вывел на дисплей фотографию Ширкова, показал Туманову, но он ответил «нет». Не опознал он и Бодулина. – Темно, говорите, было? – Родион не столько спрашивал, сколько представлял обстановку. Возможно, преступники надеялись, что потерпевший не разглядел их лиц, поэтому и попытались переложить вину на Гуляева и Ширкова. – Темно. Да и ударили меня сильно, голова кругом… Но этих я не видел, – Туманов взглядом указал на телефон в руке Родиона. – И Семена вашего там не было? – Не было… А ты что, на него думаешь? – Уже не думаю… Кто знал про деньги? – Про деньги?.. А я говорил про деньги? – И жена ваша не говорила. Но мы же взрослые люди. – Никто не знал… Только Нора… Все, не могу больше, майор. Туманов закрыл глаза, то ли сознание терял, то ли погружался в сон. Он ведь еще не совсем от наркоза отошел. Непряев ожидал Родиона на улице. Скорокова стояла у его машины, о чем-то думала, глубоко погруженная в себя. В опущенной руке она держала телефон. Девушка находилась в состоянии, близком к ступору, а Непряев ей что-то говорил. Она не обращала на него внимания, но следователя это не останавливало, он заигрывающе улыбался. Заметив Родиона, Непряев нахмурился, пытаясь сосредоточиться на рабочем моменте. – Что-то узнал, майор? – спросил он, с плохо скрытой завистью глянув на Скорокову. Фомин всего лишь участковый, а глядишь ты, какая краля у него в подчинении. Да и потерпевший согласился говорить только с ним. – Да нет, темно было, Туманов ничего не видел. – А на горе он что делал? – Деньги он там хранил, заначка у него была на черный день… Выследили его. – Кто выследил? – Не знаю. – А кто знает? Родион удивленно посмотрел на Непряева. Он следователь, в его распоряжении целое отделение уголовного розыска, Родион же даже не приглашен к участию в этом деле, во всяком случае официально. – Да ладно тебе, Максим Викторович! – улыбнулся он, запанибратски положив руку на плечо следователю. – Одним глухарем больше, одним меньше! – Не понял! – дернулся Непряев, стряхивая с плеча руку участкового. – Да чего тут непонятного!.. – подмигнул собеседнику Родион. Неважный он следователь, Непряев. Преступления в условиях неочевидности для него злой рок, раскрытые дела можно пересчитать на пальцах одной руки. А сколько «глухарей». И это за двадцать пять лет службы. – Удачи тебе! На пенсии!.. Непряев уже мысленно на пенсии, поэтому еле телится. Возможно, все двадцать пять лет о ней, родимой, мечтал. – Чего такая грустная? – обращаясь к Скороковой, в машине спросил Родион. Девушка так и не вышла из ступора. Сидит как неживая, тупо смотрит куда-то перед собой. – Я грустная? – встрепенулась она. – Пенсионер достал? – Какой пенсионер? Непряев?.. Да нет… – Он, кажется, что-то говорил. – Что-то, – кивнула она, давая понять, что ничего не помнит. Потому как не хотела запоминать. Не волновал ее Непряев. И раньше не волновал, и тем более сейчас. – Может, случилось что-то? – Родион оторвал взгляд от дороги и встревоженно глянул на Машу. – С кем? – С тобой. – Да нет, все в порядке.