​— Ты любишь кого-то другого, и я намерен исправить это. Я бы дала ему шанс. После этого он прижал меня к кирпичной стене мавзолея, и я обвила ногами его талию. Он нежно поцеловал, что удивило меня. Все в нем источало силу и уверенность. Когда ты касаешься его коже, то можешь почувствовать силу, пульсирующую под пальцами. Он не был обычным парнем. ​ ​— Поговори со мной, Элена, — говорит Джун. — Ты странно ведешь себя, и это немного пугает. Я смотрю на Джун и киваю. Отлично. Я позволю ей отвести меня к врачу, потому что устала и хочу, чтобы это прекратилось. Она бегает по коттеджу, лихорадочно собирая вещи, затем сажает меня, завернутую в одеяла, на переднее сиденье своей машины. Я вижу беспокойство на ее лице прямо перед тем, как снова засыпаю. — Элена? Элена, проснись. Я медленно открываю глаза. Чувствую себя старушкой. Тело тяжелее обычного и все мокрое. Мы в больнице. Люди подходят к машине. Помогают мне выбраться и сажают в инвалидное кресло. Я всех отталкиваю, пытаясь бороться до последнего. ​— Я не как все, — твержу им снова и снова. Но они, похоже, не понимают, о чем я лепечу. По коже пробегает морозный воздух, когда вспоминаю кладбище. Губы Муслима, как его руки сжимают края моих трусиков и срывают их. В ту ночь было очень холодно. — Элена, мы сейчас положим тебя в кровать… Я не хочу лежать. Я хочу быть прижатой к стене мавзолея. Чувствую острую боль в руке. Это из-за стены? Или иглы? Когда понимаю, что это игла, я стону. Не уверена, что дело в простуде. Где Джун? Где мои родители? Если я умираю, разве они не должны быть здесь? Муслим входит меня, кусает плечо, затем я выгибаюсь в его объятиях. Хочу подняться, но сил совсем не осталось. Оргазм… сон… все смешалось. ​ Кит в комнате, когда я просыпаюсь. Прикрыв лицо рукой, стону. ​— Что со мной? — В недоумении восклицаю. ​— Легкая пневмония, — говорит он. — И сильное обезвоживание. ​— Глупости. У меня обычная простуда. ​— Ага, заметно. — Он наклоняется вперед, сцепив руки между коленями. Я хочу попросить у него зеркало, но это, вероятно, не то, о чем должна думать госпитализированная женщина. ​— Достаточно ли я напилась? — Задаю вопрос. Боже, я так давно его не видела. Он красивый. ​— Вполне. ​— Почему ты так холоден и серьезен? — Интересуюсь. — Видно же, что ты сюда сам приехал, так что будь милым. Он улыбается. Наконец-то. Затем встает и садится рядом со мной. ​— Почему ты здесь, во Флориде? — спрашивает он. — А не в своем любимом Вашингтоне? — Он произносит это так забавно, и я смеюсь. Мой любимый Вашингтон. ​— Здесь находятся два человека, которых я очень люблю, — говорю ему. — Я приехала, чтобы… ​— Чтобы что? — Перебивает Кит. — Остановить мою свадьбу? Очень самонадеянно с твоей стороны. А потом добавляет: — Но я и сам об этом думал. — Правда? ​— Я передумал. Мне не нравится выражение его лица. Выражение его лица, полное надежды? Если он не хочет жениться на Делле, ему нужно самому отменить свадьбу. Боже, что со мной такое, что заставляет так себя чувствовать? ​— Насчет меня? Или что ты чувствуешь? Я качаю головой. — Откуда ты знаешь, что я чувствую? ​— Потому что я тоже это чувствую. ​— Отлично, — говорю я. — Да, я передумала насчет тебя. Потому что ты трус. И ты женишься на той, кто тебе даже не нравится. И теперь я не уверена, нравишься ли ты мне. Он медленно кивает, его брови приподняты, а улыбка стерта. ​— Но ты любишь меня. Для любви внешний вид неважен. Я хмурюсь. Он прав. Но если чувств нет — этого достаточно, чтобы бросить его. Любви, где есть только ссоры, не бывает. ​— Попроси меня бросить ее, — выпаливает он. Его слова обескураживают. Я не хочу умолять его делать это. Это все неправильно. Приезжать сюда — было ошибкой. Я качаю головой. — Нет, Кит. Я не стану этого делать. Если хочешь бросить ее, сделай это сам. С твоей стороны нечестно просить меня об этом. ​— Элена, однажды я приехал к тебе; последовал за тобой в Порт-Таунсенд. Никто не тащил меня туда насильно. В некотором роде — это правда. Я подношу руку ко рту и надкусываю один из проводов. Хочу освободится от них, но боюсь, будут неприятности. Грир, вероятно, в этот момент ужинает. Может быть, лососем с ризотто… ​— Элена! Я знаю, что ты делаешь. Сфокусируйся. ​— О боже, боже, боже! — Я потираю виски. — Где медсестра? Разве она не должна была проверить меня? Он касается моего лица и это успокаивает. Не могу сдержать слез, когда смотрю на него. ​— Ты думаешь, что я сдался, потому что тогда ты сможешь сбежать и быть с хорошим парнем. ​— Нет, — протестую я, но слабо. ​— Элена, остановись… — Он убирает мою руку ото рта и хватает меня за подбородок, заставляя посмотреть на него. ​— Скажи, наконец, мне правду. Я отстраняюсь. — Нет! — В этот раз увереннее. Он наклоняется и прижимается своим лбом к моему, закрывая глаза. ​— Элена… пожалуйста. И я сдаюсь. ​— Я должна была стать художником-иллюстратором, — шепчу я. — И твоей женой. И мы должны были уехать на чертовом синем поезде! Я до сих пор вижу тот проклятый сон, Кит. Но я хочу проснуться, слышишь? — Я рыдаю, словно маленький капризный ребенок. Он прижимается лбом к моему. ​—Так, почему ты пытаешься проснуться? Как мне ответить на это? ​— Я кое-кого встретила, — говорю я. Кит напрягается. Он не смотрит на меня, отстраняясь. ​— Кто же он? — Тот, кто завтра не женится на моей бывшей лучшей подруге. Он сидит, все ещё зажав руки между колен, и смотрит на стену. ​— Как его зовут? ​— Какая разница, Кит? ​— Для меня это важно. Сама знаешь. ​— Он на многое открыл мне глаза. Мне не нужно объяснять ему, почему я приехала сюда, к тебе. Я больше не хочу убеждать кого-то быть со мной. Меня и убеждать не надо было. Это был вопрос времени. Нам просто его не хватило. Он медленно кивает. — Значит, ты не хочешь быть со мной? Ты это пытаешься сказать? ​— Говорю, как есть. Я выбираю его. Не могу поверить, что сказала это. Я была неправа, что приехала. Здесь у него есть Энни, Делла, семья. Я бы не стала причинять им боль.