Женя сидел тихо, боясь нарушить тишину, привычную для хозяина кабинета. Прошел час, сидеть на одном месте надоело и Женя, встав со стула, начал рассматривать, висевшие на стенах картины. — Это, молодой человек, копия Шишкина, а это — копия самого Айвазовского, — пробурчал старичок, не поднимая глаз со стола. Посмотрев все картины, Женя снова сел на свой стул и начал подумывать, чтобы пойти в зал и посмотреть экспозиции музея, пока Загорский ищет фотографии. В этот момент дверь резко распахнулась и на пороге появился Загорский с большой папкой красного цвета. — Нашел, Илья Сергеевич, нашел, есть несколько фотографий из альбома той выставки, — возбужденно проговорил Загорский. Положив папку на стол Павлова, он раскрыл ее и оттуда посыпались старые поблекшие фотографии. Старичок очень быстро и ловко стал разбирать их и когда они почти закончились в папке, с самого дна извлек фотографию, на которой были запечатлены восемь картин, в середине которых находились две с изображением балерины. На первой картине был изображен портрет балерины в трико, стоящей у балетного станка, а на второй — портрет этой же балерины в прыжке. Под фотографией на французском языке отчетливо была видна фамилия автора — Модильяни. Женя вновь достал из кармана свою фотографию и сравнил ее с той, где балерина стояла у станка. Все подошли к нему и внимательно рассмотрели эти две фотографии. Сомнений не было, они оказались идентичны. Минут пять все молчали, потом Павлов вдруг оживился и произнес: — это поразительно! Но где же картина сейчас… ее надо непременно найти, товарищ милиционер, а уж я постараюсь выяснить судьбу второй картины. — Вы Евгений сразили меня, — медленно сказал Загорский, — сколько же лет шедевр лежал у нас под носом, а мы и не знали. — А какова приблизительно стоимость этой картины? — спросил Кудрин. — Если это действительно работа Модильяни, то, примерно, полмиллиона долларов, а две картины вместе — так целый миллион долларов, — сказал Павлов, засовывая в рот таблетку. Запахло валидолом. Женя подошел к столу, налил из графина стакан воды и протянул Павлову. — Спасибо, не надо, — сказал он, — я очень разволновался, простите, сейчас все пройдет. — Ну что же, спасибо Вам за консультацию, — сказал Женя, — мне пора идти искать эту картину. И Вам, Евгений, огромное спасибо, не каждый день такое происходит в нашем музее, — проговорил Загорский. И старичок долго тряс руку, и благодарил за содействие, хотя о каком содействии он говорил, Женя не совсем понял. Приехав в отделение милиции, Кудрин первым делом, пошел на доклад к Николаеву. — А я только что тебя вспоминал, — пробасил Павел Иванович, — позвонили ребята с Октябрьского райотдела, там в одну ювелирную мастерскую сегодня утром приносили похожую брошку для оценки. Мы договорились, что ты завтра с утра поедешь в райотдел и зайдешь к моему однокашнику майору Евсееву Степану Ильичу. Он опытный сыщик и подскажет тебе, как действовать дальше. А сейчас расскажи про твой поход в Пушкинский музей. Женя подробно рассказал ему о своих встречах и неожиданностях, произошедших в связи с пропавшей картиной. А самое главное — так это то, что картина, по всей вероятности, действительно, принадлежит кисти Модильяни и имеет баснословную цену. — Вот видишь, Женя, сколько нового ты для себя узнал: и про Модильяни, и про Бакста, и про Дягилева. Люди какие — глыбы искусства, — сказал Николаев, — только думаю я, что картина вряд ли где проявится, а вот брошка — вполне реально может появиться у каких-нибудь скупщиков. И вот она-то и будет той ниточкой, которая и приведет нас к похищенной картине. Целый вечер Женя обзванивал разные ателье, но такого номера квитанции ни в одном из них не существовало. Неудача немного обескуражила, но он понимал, что и такое бывает, когда версия, казавшаяся еще утром самой реальной, к вечеру не оправдала надежд. В конце концов, он устал и, откинувшись на спинку стула, закрыл глаза и задремал. — Что такое усталость? — подумал Женя, — по сути это естественный сигнал организма, что он нуждается в отдыхе. А поскольку, уже ни на что нет сил и невозможно сосредоточиться — пора идти домой. В этот момент в кабинет вошел его коллега — инспектор уголовного розыска Саша Блинов и прямо с порога, увидев склонившегося над столом Женю, громко проговорил, — ты что раскис, уже вечер, а мы еще ни в одном глазу. Блинов любил, иногда, в конце рабочего дня, как он говорил «пройтись по стопочке», но Женю это предложение мало вдохновляло, он больше воодушевлялся, слушая свой любимый джаз. — Может по маленькой стопочке? — спросил Блинов. — Да нет, не хочется Саша, я очень устал, — ответил он. — Ну, тогда хотя бы новый анекдот расскажи, — не унимался Блинов. Своим напором Саша немного раскачал Кудрина, усталость отступила и он даже как-то встрепенулся. — Значит так, — начал Женя, — пьяница зашел с бутылкой водки в автобус и плюхнулся на сиденье. — Эй, а за проезд, — крикнула контролерша. — Ну, за проезд, так за проезд, — сказал мужик и отхлебнул из горла. Блинов захохотал и от удовольствия захлопал в ладони, уж очень ему нравились анекдоты про алкашей; он, видимо, чувствовал в этих образах родственные души. А ты знаешь, Женька, что такое настоящая усталость? — спросил он. — Ну, поведай, — устало проговорил Кудрин. — Это когда ты входишь в комнату, — начал Блинов, — а там, на кровати, лежит обнаженная красотка. Ты подходишь к ней, раздеваешься, сбрасываешь ее на пол — и… ложишься спать. Женя улыбнулся и, поднявшись со своего стула, стал собираться домой. — Может все-таки по маленькой, — жалобным голосом проговорил Блинов. — Да нет Саша, в другой раз, — ответил Кудрин и, попрощавшись, вышел из кабинета. На следующий день, не заходя к себе на работу, он отправился в Октябрьский РОВД. Женя быстро нашел кабинет майора Евсеева и, постучавшись, открыл дверь. — Да, заходите — сказал немолодой человек, сидящий за столом. — Лейтенант милиции Кудрин Евгений, — представился он майору и показал свое удостоверение личности. — А, помню, мне вчера вечером Паша Николаев звонил, — проговорил майор, — проходи лейтенант и присаживайся на стул, а я пока попрошу зайти нашего инспектора БХСС Николая Зайцева, он звонил в твое отделение милиции по поводу брошки. Через несколько минут в кабинет зашел молодой мужчина с широкими плечами и короткой стрижкой на голове. — Знакомьтесь, — сказал Евсеев, — капитан милиции Зайцев Николай, а этот молодой человек — лейтенант милиции Кудрин Евгений из Красногвардейского РОВД. Это по поводу брошки. Зайцев не спеша сел и неторопливо начал рассказывать. — Несколько дней назад нам поступила сводка-ориентировка о краже картины и брошки из квартиры на Коломенском проезде, — сказал он, — мы в сою очередь проинформировали своих доверенных лиц об этом. И вот вчера вечером, один из них сообщил, что днем к директору ювелирной мастерской на Ленинском проспекте, приходил человек и просил оценить брошку, очень похожую на ту, которая была на рисунке ориентировки. — Вот как! — вырвалось у Кудрина, — а каким образом он увидел ту брошку, он что, на потолке сидел? Зайцев удивленно посмотрел на Женю и грубо ответил: «Тебе что, это очень важно, он случайно находился за стеллажом в этом помещении и успел рассмотреть эту брошку. Кстати, директор сам его попросил разобрать тот стеллаж, а потом просто забыл про моего человека. Он просил оценить эту брошку, но продавать не хотел. Директор ничего не сказал, а только попросил разговор продолжить на улице, после чего они вышли из мастерской. — Понял, — ответил Кудрин, — извините меня товарищ капитан за несдержанность. — Да ладно, — примирительно проговорил Зайцев. — Молодой еще парень, — сказал молчавший Евсеев, — но ничего, опыт приходит с годами, а вот то, что он попросил извинения за свою горячность — похвально, не каждому дано преступить через свою гордыню и извиниться. — Да забыли уже, — проговорил Зайцев, — я думаю, что надо сейчас посетить директора ювелирной мастерской и узнать, кто принес ему брошку. — А кто этот директор ювелирной мастерской? — спросил Женя. — Это некий Лайман Борис Моисеевич, — ответил Зайцев, — старый хитрый ювелир, который работает в этой мастерской еще с довоенных лет. Он несколько раз фигурировал в уголовных делах по хищению драгметаллов, но всякий раз выходил сухим из воды. — Крутой дядя! — воскликнул Женя. — Не то слово, — ответил Зайцев. — А Вы, товарищ капитан, не раскроете с нашим приходом своего человека? — спросил Кудрин. — Правильные вопросы задает лейтенант, — с улыбкой сказал Евсеев. — Да нет, когда директор с тем мужиком вышли на улицу, мой человек незаметно вышел оттуда. А потом, мы просто покажем Лайману рисунок и посмотрим на его реакцию; мой приход, по его разумению, ничего хорошего для него не сулит. Вот Лайман и будет в своей голове, как на весах взвешивать, говорить правду или молчать. У меня кое-что есть, что сказать ему, думаю, он будет сговорчив. Через несколько минут они уже шагали по Ленинскому проспекту в направлении ювелирной мастерской. Минут через двадцать они подошли к жилому дому, на первом этаже которого красовалась вывеска «Ювелирная мастерская». Они зашли в небольшую комнату, в центре которой стоял стол, на котором восседал грузный полный мужчина. — Добрый день, — сказал Зайцев, — мы к Борису Моисеевичу. — А Вы что, с ним договаривались? — спросил он. — Он всегда рад видеть меня, — ответил капитан, показывая свое удостоверение личности. — А, это меняет дело, — проговорил мужчина, — Вам тогда в последнюю комнату по коридору. Постучавшись, они зашли туда; за столом сидел человек и что-то писал. — Доброго здоровья Борис Моисеевич, — протяжно проговорил Зайцев. — И Вам не хворать, — ответил он, вставая со своего кресла. Женя с интересом посмотрел на него; это был пожилой мужчина с роскошным профилем: густыми вьющимися седыми волосами, ухоженной белой бородой и атлетическим строением без выраженных возрастных изменений. Одет он был в стильный темно-синий костюм, накрахмаленную белую рубашку и бабочку синего цвета. — Что Вас привело ко мне? — спросил он, указывая рукой на стулья, стоящие у стола.