Часть 30 из 61 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Да нет, около восьми часов вечера приехал в пансионат, поужинал и пошел в бильярдную. Там и отключился, ну перебрал в тот вечер, а на следующий день оказался в КПЗ. Ну ничего не помню, как будто крышу снесло…
— А кто играл с тобой в бильярд? — продолжал Кудрин.
— Да много там было народу, играл с каким-то мужиком, его я не знаю, из отдыхающих кто-то, — ответил Прыгунов.
В этот момент в кабинет зашел Васильев и положил перед Кудриным сафьяновый мешочек и пакетик с часами.
— Зайди, Сергей, попозже, тогда и доложишь, — сказал подполковник.
Когда Васильев вышел, Кудрин продолжил:
— Как у тебя в комнате оказался вот этот сафьяновый мешочек? — Он показал мешочек Зайчику, тот уставился, вытаращив глаза.
— В первый раз вижу его, — пробормотал Прыгунов.
— А знаешь, что в мешочке? — спросил Кудрин и вытряхнул содержимое на стол. Первой выпала монета, а за ней золотая печатка.
— Узнаешь? — резко спросил Кудрин.
— Да не знаю ничего, что ты, начальник, шьешь мне? — пробурчал Зайчик.
— А ведь эта печатка с пальца руки Свирского, он, кстати, скончался вчера, — сказал Кудрин.
— Да пьяный я был и спал в номере, все могут подтвердить, — запричитал Прыгунов.
— А что с ним, убили что ли? — спросил он.
— Да нет, Свирский умер от инфаркта, но, возможно, ему кто-то помог, например, напугал, — ответил Кудрин.
— Больше говорить ничего не буду, — вдруг заявил Зайчик, — только в присутствии адвоката.
Когда Прыгунова увели, Кудрин задумался и мысленно стал прокручивать события, произошедшие в доме Свирского.
Через час в кабинет вошел Сергей Васильев. Он проинформировал, что дочь Свирского опознала и красный сафьяновый мешочек, и печатку с руки отца, и золотые часы с гравировкой. Свирский, по ее словам, никогда не снимал печатку с пальца, это был подарок его матери. А по поводу часов она сказала, что после своего юбилея Свирский долго искал эти часы — подарок от сослуживцев, — но так и не нашел.
— Я все запротоколировал, — сказал Васильев.
— Спасибо, Сергей, молодец, — похвалил он своего подчиненного.
— И еще, — продолжил Евгений Сергеевич, — нужно будет тебе подготовить все для проведения опознания Прыгунова. Свидетели, которые видели в пятницу вечером его у дома Свирского, вызваны к семнадцати часам, и Зайчика приведут к кабинету для допросов. Я тоже поприсутствую на опознании.
Ровно в 17 часов и состоялось опознание. Свидетели из троих похожих по росту и комплекции мужчин сразу же показали на Прыгунова, что именно он был в пятницу вечером у дома Свирского.
— Ну вот, теперь уже есть что докладывать начальнику управления, — подумал Кудрин, входя в свой кабинет.
Евгений Сергеевич посмотрел на часы и вспомнил, что сегодня обещал жене прийти пораньше домой; их пригласил сосед на день рождения. Он надел плащ, вышел из кабинета и пошел в направлении выхода из здания.
Утром следующего дня в кабинет Кудрина вошел эксперт-криминалист Балабанов, держа в руках знакомую коробку.
— Рад тебе, Геннадий Сергеевич, удалось что-нибудь прояснить с коробкой? — спросил Кудрин. Задавая вопрос, он знал, что эксперт Балабанов, по зову сердца посвятивший себя в «рыцари криминалистики», физик по профессии, не раз ювелирно подавал свои изыскания, проявляя любознательность и методичность.
— Тут такая непростая история, ключик проворачивался не просто так; когда я посмотрел под микроскопом на замочное отверстие, то увидел, что внутри его металлический стерженек был разрезан на мелкие кусочки, а само отверстие — обожжено. Такое бывает, когда работает сварочный аппарат, но это невозможно. Еще не придумали такую микроскопическую сварку; прямо-таки фантастика какая-то! Не найдя объяснения этому, я поехал к своему брату, он преподает в МИФИ на кафедре теплофизики. У них в лаборатории более мощные микроскопы и новейшие приборы.
— Часа два брат возился с этой коробкой, — продолжал Балабанов, — а потом сказал, что, по его мнению, замочное отверстие могло быть разрушено в результате использования узконаправленного потока излучения, а проще — оптического квантового генератора. Иными словами — это похоже на применение тончайшего лазерного луча. Он был сфокусирован на маленький ригелек замка диаметром в половину миллиметра, а высокая плотность энергии позволила сделать локальную термическую обработку, то есть этот крохотный ригелек был мгновенно разрезан на более мелкие кусочки. Вот почему в замочном отверстии была заметна термическая деформация. В то же время, такого аппарата с микроскопическим лучом еще никто в мире не сделал, и брат сам был ошарашен увиденным.
— Слушай, Геннадий Сергеевич, — воскликнул Кудрин, — а может быть, мы тут с тобой сидим и не знаем, что где-то еще один инженер Гарин с гиперболоидом объявился. И потом, ну на хрена кому-то использовать лазер, чтобы открыть эту несчастную коробку.
— Да я сам от этого всего обалдел, — продолжал Балабанов, — брат тогда высказал одно предположение: лет пять тому назад на кафедре физики плазмы был один аспирант — Слава Гагарин, который успешно защитил закрытую кандидатскую диссертацию как раз в области лазерных технологий, брат ему как-то даже помогал в математических выкладках.
— Я уже второй раз слышу за эти дни фамилию Гагарин, — пришло на ум Кудрину.
— Так вот, — продолжал эксперт, — по словам брата, это была единственная такого рода работа, и на защите ему сразу же присудили степень доктора наук. Так бывает очень редко, если работа уникальна и тянет на открытие.
— А где сейчас этот Гагарин? — перебил его Евгений Сергеевич.
— Я тоже задавал ему этот вопрос, на что брат ответил, что примерно год назад он его встретил на научной конференции в МГУ. Как он понял из краткого общения с Гагариным, тот работает в лаборатории одного из НИИ Министерства обороны в закрытом подмосковном городе Краснознаменске. Вот, Евгений Сергеевич, и все, что могу сказать, — закончил свой рассказ Балабанов и, попрощавшись, вышел из кабинета Кудрина.
Кудрин взял трубку телефона и позвонил в Центральное адресное бюро, назвав Вячеслава Павловича Гагарина, его приблизительный возраст и адрес на Шаболовской улице. Но в бюро сказали, что данных на этого человека у них никаких нет.
«Вот это история с географией, — про себя подумал Евгений Сергеевич, — нужно обязательно найти этого парня и пообщаться с ним. Что-то во всем этом какой-то мистикой попахивает, что-то здесь накручено, а что?»
К шести часам вечера для уточнения деталей хода расследования Кудрин вызвал к себе Вольского и Васильева. Он частенько использовал с сотрудниками так называемый «метод мозговой атаки», где каждый мог щегольнуть своим мнением по расследованию дела. В результате все доводы и сомнения Евгения Сергеевича выходили наружу, приобретали окрепшую резкого очертания форму или отступали, погружаясь глубже в вязкую тину сознания, создавая пространство для новых неожиданных вариантов, вплоть до иррациональных. Главное — вычислить преступника, идентифицировать и доказать его вину.
— Итак, уважаемые сыщики, — начал Кудрин, — прошу высказываться, какие соображения по данному делу и какие могут быть версии.
— Все понятно, хотя и ничего не понятно, — заспешил, взяв инициативу в свои руки, Вольский, — первое: Свирский умер естественной смертью от инфаркта, пожизненных повреждений на теле не было — это факт. В доме ничего не украдено, все на месте, и ничто не говорит о вторжении неизвестных или неизвестного лица, да и отпечатков пальцев, кроме хозяйских, не обнаружено — это тоже факт. Помощник Свирского мог поскользнуться, упасть головой о плитку и потерять сознание — шел дождь, и такое случается, — а потом придумать, что на него напали…
— С другой стороны, — напористо продолжал Вольский, глядя чистым и ясным взором юношеского максимализма, — случайные свидетели видели у дома Свирского в этот вечер Прыгунова и узнали его на опознании. Его же отпечатки пальцев и обнаружены на скомканной пачке сигарет и зажигалке.
— Ну а если эту сигаретную пачку и зажигалку он обронил ранее, не в этот день, ведь он же бывал в доме Свирского, — перебил Романа Васильев, — косвенные улики, и только…
— А как же сафьяновый мешочек, обнаруженный в комнате Прыгунова в пансионате? — вмешался в диалог Кудрин.
— Тоже косвенная улика, Евгений Сергеевич, — дипломатично возразил Васильев, — мешочек мог дать Зайчику сам Свирский.
— Но когда я спросил Прыгунова о мешочке, — охладил взглядом Кудрин, — он сказал, что видит его в первый раз.
— Судя по старым делам, от Зайчика можно ожидать чего угодно, — сказал Вольский, — а как вам насчет золотой печатки в этом мешочке? Ведь, по словам Зотовой, которая ее опознала, Свирский никогда печатку не снимал с пальца.
— Получается так, — тихо произнес Васильев, — что Зайчик ограбил Свирского, думая, что в мешочке лежит ценная монета, а потом из-за жадности и печатку с его пальца снял. Печатка ведь — прямая улика против Прыгунова…
— Так ему и даст Свирский снять печатку со своего пальца! — воскликнул Вольский.
— А может, в тот момент Свирский уже был в бессознательном состоянии, — задумчиво произнес Кудрин.
— А может быть, когда мешочек оказался в руках Прыгунова, — сказал нерешительно Васильев, — Свирского хватил сердечный приступ, может, монета там какая-то ценная была…
— Да никакая не ценная, — ответил Вольский, — там был гривенник 1961 года.
— Но Зайчик ведь мог об этом не знать, — заметил Васильев.
— Ну, хорошо, — не унимался Вольский, — мешочек, по словам дочери Свирского, был в его кабинете, а шифр на пульте знал только сам хозяин и Зотова. Ну как мог Зайчик туда проникнуть, или сам Свирский ему дверь открыл?..
— И к тому же, — отметил Кудрин, — судя по словам Зотовой, хозяин никого туда не пускал.
— А вдруг Свирский сам отдал мешочек Зайчику? — воскликнул Вольский.
«Излишне торопится Рома, — подумал Кудрин, — эмоциональность надо убирать».
— Ну да, предварительно снял печатку с пальца и так аккуратненько положил ее в мешочек, — съязвил Васильев, поскребывая пальцами серую щетину на щеке.
— Ну, хорошо, — примирительно сказал Кудрин, — допустим, что мешочек был не в кабинете, а у Свирского, например, в кармане, но как вы прокомментируете золотые часы Свирского, найденные при обыске в квартире Прыгунова?..
— Ну, это уже прямая улика, — ответил Вольский, — стащил верный пес у своего хозяина золотые дорогущие часы. Но не в прошлую пятницу, а гораздо раньше. Эту улику ни один адвокат не отмажет, а я уверен, что у Зайчика будет хороший адвокат.
В этот момент в кабинет зашел капитан Сорокин.
— Разрешите войти, товарищ подполковник? — обратился по-военному он.
— Да, конечно, Иван Данилович, — ответил Кудрин.
Сорокин присел на стул и стал монотонно докладывать:
— По вашему указанию мною были опрошены все, кто в тот вечер был в бильярдной. Они подтвердили, что Прыгунов был в сильной степени опьянения и разлегся на столе во время игры. Его два человека буквально на себе отнесли в номер. Более того, медсестра Захарова, которая в тот вечер дежурила в пансионате, показала, что в начале десятого вечера ее вызвали в люкс к мужчине, у которого было сильное алкогольное опьянение. Она осмотрела его и, убедившись, что медицинского вмешательства не требуется, сказала, чтобы его не трогали, к утру проспится, и все будет в порядке. С этим она и ушла из люкса. Я опросил и горничную Елену Семеновну Ильину, которая также подтвердила факт сильного опьянения Прыгунова. Бармен показал, что Прыгунов заказывал в тот вечер три раза по двести коктейль «Кровавая Мэри». Он всегда много выпивал, когда приезжал в пансионат, но в тот вечер пил меньше обычного. Буквально после третьего стакана, по словам бармена, он разлегся на бильярдном столе, и его какие-то мужики волоком потащили из бильярдной комнаты. Вот практически и все, все объяснения я принес в этой папке…
Сорокин положил папку на стол и спросил:
— Есть ли еще вопросы?
— Да нет, спасибо, — ответил Кудрин.
С этими словами Сорокин, попрощавшись со всеми, вышел из кабинета.
— Как это прозвучало у капитана: «После третьего стакана лег на стол», — подпустил шпильку Вольский.
В кабинете воцарилась тишина, несколько минут все смотрели друг на друга, соображая, что сказать.
Первым отозвался Вольский: