– Да, прямо сейчас. Между прочим, к этому уступу легко подняться справа, вот отсюда. Колдмун пошел первым, остальные двинулись следом с неохотой. С большой неохотой. Это начало порядком раздражать Колдмуна. Когда они достигли основания утесов по другую сторону каньона, откуда по гребню скалы можно было добраться до уступа, Лапойнт вдруг заявил: – У меня больное сердце. Не возражаете, если я останусь внизу? Колдмун окинул его взглядом. Лапойнт вовсе не был похож на человека с больным сердцем. – Хорошо. – Он посмотрел на Уилкокс. – А у вас со здоровьем все в порядке? Женщина тоже выглядела обеспокоенной. – Я могла бы остаться с капитаном Лапойнтом. Кажется, это довольно опасно. Колдмун оглянулся на широкий пологий склон и покачал головой: – Ваше дело. А как вы, Полонья? – Я в порядке. Они начали подъем и быстро добрались до песчаной площадки с отчетливыми отпечатками ног, за два дня слегка заметенными ветром. Следы принадлежали одному человеку. Но они были слишком расплывчатыми для хорошего слепка. Колдмун сделал несколько снимков и двинулся дальше. Слой трубочного камня проступал все сильнее, и наконец они уперлись в огромный обломок скалы, упавший сверху. За ним оказалась еще одна песчаная площадка со множеством следов. Колдмун сфотографировал и их, потом присел на корточки рядом с обломком и вгляделся в обнажения трубочного камня по другую сторону каньона – отличная точка для наблюдения. – Здесь и сидел наш стрелок, – сказал он, осматривая скалы в поисках других улик: волос, ниток, окурков. – Никаких сомнений, – согласился Полонья и тоже огляделся. – Эй! Колдмун обернулся. Полонья наклонился к застрявшему в песке предмету. Колдмун подошел ближе. Вот она, гильза. – Ух ты! Давайте сначала сфотографируем эту штуковину. – Правильно. Колдмун сделал ряд снимков с разных сторон, потом поднял гильзу пинцетом с резиновыми накладками и опустил в пробирку. – Отличная работа, напарник, – сказал он, радуясь, что именно Полонья совершил это открытие. Возможно, оно вызовет у агента больше интереса к делу, чем тот проявлял до сих пор. Во всяком случае, Колдмун высоко ценил молчаливость этого парня. Болтающий без остановки напарник был бы сущим кошмаром. – Спасибо. – А где живет этот Раннинг? Полонья пожевал губу. – Сейчас узнаем. 18 Д’Агоста осторожно втянул носом воздух. Что правда, то правда – он постепенно привыкал к вони в музее. – Мы должны забрать всю эту штуку, – сказал он Картрайту, показывая на дверь морозильника. – Это улика. – Ни в коем случае! – воскликнул Картрайт. – То, что здесь хранится, нельзя размораживать. Слоновьи шкуры держали в замороженном состоянии больше ста лет! – Мне очень жаль, – ответил д’Агоста. – Но нам придется установить оцепление вокруг этой двери, и как можно скорее. Вы можете перевезти свои запасы в другой морозильник? – Каждая шкура весит больше тонны. Картрайт повернулся к одному из сотрудников, стоявшему по ту сторону коридора. – Иван, подойдите, пожалуйста! Приблизился Иван, маленький и круглый, со взъерошенными волосами, в помятом костюме и очках с толстыми линзами. Высокий лоб был гладким, как полированная слоновая кость. – Это доктор Иван Мусоргски, заведующий отделом млекопитающих, – представил его Картрайт. – Капитан желает забрать эту дверь. Я попытался объяснить ему, насколько важно сохранять режим заморозки. Глаза Мусоргски, пугающе увеличенные очками, обратились на д’Агосту. Его голос поражал глубиной и спокойной властностью: – Никаких проблем. Уверен, что наши работники сумеют установить временную дверь. Этого должно хватить, пока я не закажу новую. Д’Агоста был благодарен этому невысокому растрепанному человеку, который действительно старался помочь следствию. – Спасибо, – сказал он. – Это очень ценно. Картрайт вдруг энергично закивал: – Вот, вот, прекрасное решение! Мы сделаем все, что от нас зависит, лейтенант. – Доктор Мусоргски, могу я задать вам несколько вопросов, раз уж вы здесь? – спросил д’Агоста. – Официальный допрос свидетелей мы проведем позже, но кое-что, думаю, можно прояснить прямо сейчас. – Да, пожалуйста. Д’Агоста отозвал его в сторону. Картрайт двинулся следом, но полицейский покачал головой. Они зашли за угол, подальше от остальных, и д’Агоста достал телефон. – Не возражаете, если я буду записывать? – Как пожелаете. – Вы знакомы с покойным? – спросил д’Агоста. Мимо пронесли большой мешок со скорченным, промороженным трупом. – Да, знаком. – Мусоргски поправил очки. – Точнее говоря, был знаком. Доктор Мэнкоу был хранителем отдела антропологии. – Каким он был человеком? – Общительным и доброжелательным. Я нечасто с ним общался, но, похоже, он прекрасно ладил со всеми. – У вас нет никаких предположений насчет того, что он здесь делал? – Нет. – Как часто он сюда заходил? – Насколько мне известно, Мэнкоу ни разу не появлялся в зоне препарации. Это не самое приятное место из-за запаха. Только техники и помощники хранителя часто работают здесь, но по ночам и они заходят редко. – Видимо, он зашел в морозильник без плаща, а дверной механизм повредили, чтобы не дать ему выбраться. Все указывает на убийство. Не знаете, за что его могли убить? – Совершенно не представляю. Это ужасное потрясение. – Может быть, он крепко дружил с кем-то в отделе млекопитающих? – По моим наблюдениям, нет, но лучше спросить у кого-нибудь еще. – А в какой области он работал? – Кажется, изучал этнологию Северной Америки. Но я бы посоветовал обратиться с этим вопросом в отдел антропологии. – Можете добавить еще что-нибудь полезное, по вашему мнению? Мусоргски помедлил с ответом. – Позволите высказать одно предположение? – Прошу вас. – Это какой-то странный способ убийства. Почему бы не застрелить человека на улице, или в ресторане, или в темном уголке на станции метро? Убийца сильно рисковал, заводя доктора Мэнкоу в морозильную камеру. Если его не накачали наркотиками, он должен был колотить в дверь до тех пор, пока не погиб от холода. По ночам в музее достаточно народа: хранители, охранники и так далее. Поэтому я предполагаю, что это было своего рода предупреждение. Д’Агосту удивило, что доктор Мусоргски думает почти так же, как он сам. Но постарался не показать вида. – Интересно… И что же это за предупреждение?