– Не знаю. Но когда история просочится в прессу, если только уже не просочилась, музей ожидают большие неприятности. Д’Агоста достал из кармана визитку и передал хранителю. – Не стесняйтесь звонить мне, если будет новая информация. Днем и ночью. Ах да, последний вопрос: помимо обязанностей начальника отдела, в какой еще области вы работаете? – Эволюция рода Rattus. – Простите? – Крысы. – Ясно. Спасибо. «Не хуже чего-нибудь другого, – подумал д’Агоста. – Крысы появились раньше Homo sapiens. И когда-нибудь станут доминирующим видом. В последнее время все чаще кажется, что это случится очень скоро». Полтора часа спустя бригада криминалистов закончила работу. Дверь морозильной камеры сняли с петель и упаковали как улику. Музейные рабочие установили временную защиту из досок шесть на два дюйма и фанеры, тщательно залив герметиком. – Готов к встрече с голодными волками? – шепнул Карузо, наклонившись к уху д’Агосты, когда вся команда снова собралась на первом этаже. Новость об убийстве и в самом деле быстро разлетелась. Сентрал-Парк-Вест запрудили фургоны прессы, а толпа репортеров ощетинилась микрофонами и камерами. – Не тревожься, друг мой, я уже убегал отсюда, – ответил д’Агоста. – Мистер Арчер? – Начальник службы безопасности подошел ближе. – Не могли бы вы поручить одному из своих людей проводить нас через подвальный выход к служебной парковке? Не хочется проходить сквозь строй. – С удовольствием, – ответил Арчер и повернулся к охраннику. В подвал они спустились на другом лифте. Охранник провел их по темному каменному лабиринту, где с потолка местами свисали сталактиты. – Господи! – охнул Карузо. – Прямо как в фильмах ужасов. – Однажды так и было, – сухо усмехнулся д’Агоста. Прошли годы, но воспоминания о жутком бегстве по подвалам и подземным ходам оставались все такими же свежими. Они завернули за угол, где проход частично преграждали близко поставленные стальные колонны. – Видишь эти столбы? – спросил д’Агоста у Карузо. – Они идут из-под пола и проходят сквозь потолок. Знаешь, что они поддерживают? – Окаменевший член тираннозавра? Д’Агоста рассмеялся: – Самый большой в мире метеорит. Его нашел в Гренландии Роберт Пири, во время той самой экспедиции, когда он достиг Северного полюса. – Прикалываешься надо мной, да? – Когда это я над тобой прикалывался, Карузо? Охранник вывел их на небольшую парковочную площадку посреди мешанины музейных зданий, и они прошли по подъездной дорожке мимо поста охраны на Коламбус-авеню. – А теперь что? – спросил Карузо. – Все равно придется вернуться к нашим машинам у главного входа. – Мы же не в форме, и, когда нас опознают, будет уже поздно. Они зашагали по Восемьдесят первой улице. Вечерний свет струился на восток, в сторону Гудзона, цепляя верхушки деревьев Центрального парка. И тут зазвонил телефон д’Агосты. К его удивлению, определитель показывал номер Пендергаста. – Ух ты! – сказал д’Агоста. – Извини, я должен ответить. Пендергаст? – Алло, это лейтенант Винсент д’Агоста? – послышался срывающийся от напряжения голос. Д’Агоста узнал экономку Пендергаста, и у него екнуло сердце. Она никогда ему не звонила. Ни разу. – Миссис Траск? Что-то случилось? – Я… боюсь, что да. – Что-то связанное с агентом Пендергастом? Он вернулся? – Да, вернулся, но… Ой, простите, что побеспокоила вас. Просто я так встревожена. – С ним все в порядке? – Не сказала бы. Он вернулся один, без Констанс. И не похож на себя. Д’Агосту накрыла волна облегчения. По крайней мере, Пендергаст жив и не взялся за наркотики. – Не похож на себя? А что с ним? – Я была бы очень признательна, если бы вы заглянули к нам, – неуверенно ответила она после короткой паузы. – Просто дружеский визит, узнать, как дела. Только, прошу вас, не говорите ему, что я вам звонила. Ведь вы знаете его едва ли не лучше всех на свете. Возможно, я просто навоображала себе бог весть что, и вы меня успокоите. – Конечно зайду. Когда? Снова короткое молчание. Потом дрожащий голос спросил: – Завтра никак не сможете? 19 Поселение Пармели оказалось кучкой трейлеров и одноэтажных домов на семи ветрах, в богом забытой глуши. Ветер ворошил заросли бурьяна и раскачивал ветки дерева – единственного на всю округу, да и то засохшего. Кучка лошадей щипала траву на заброшенном поле. Раннинг обитал в обычной сборной хижине, низкой, прямоугольной, с рифленой металлической кровлей и серым сайдингом. Перед входом валялась куча дров, из трубы текла тонкая струйка дыма. – Драная задница мира, – проворчал Полонья, оглядевшись. Колдмун не ответил. Это место напомнило ему деревню Поркьюпайн, в которой он вырос, и вовсе не в плохом смысле. Люди в резервации жили бедно. Но, кроме нужды и забвения в наркотиках, тут находилось место для семейного тепла, а кофейник на дровяной плите был готов встретить любого гостя. А еще лошади – они являли собой священную связь с прошлым. От одного их вида у Колдмуна посветлело на душе. Они подошли к дому по грунтовой дорожке, и Колдмун позвонил в дверь. Через мгновение на пороге появилась грузная женщина с приветливым морщинистым лицом. – Hau![41] Я специальный агент Колдмун, ФБР. – Он показал жетон. – А это мой напарник, агент Полонья. Мы хотели бы поговорить с вашим супругом, задать ему два-три вопроса. Немного помедлив, женщина ответила: – Tanyán yahí[42]. – Потом обернулась и крикнула: – Клейтон! К тебе копы пришли. Из глубины дома донеслось ворчанье: – Ладно, веди их сюда. Женщина посторонилась, и они вошли. Колдмун понял, что комната одновременно служит мастерской. Посередине стоял длинный стол со множеством коробочек, где лежали кусочки бирюзы, азурита и оникса, серебряные пластины и стержни, стопка ракушек «морские ушки», пучок перьев, бусы и полированные ветки кораллов. Дровяная печь дышала теплом, и на ней, конечно же, стоял эмалированный кофейник в синюю крапинку. За столом сидел поджарый мужчина с типичным лицом индейца-лакота, в рубахе из оленьей кожи, украшенной бахромой и бусами. Красная бандана удерживала длинные седые волосы. Он словно изображал классического индейского старейшину, и Колдмуна мгновенно унесло в далекое детство. Мужчина прищурился, разглядывая Колдмуна. – Вы ведь из лакота? Колдмун кивнул: – Из Пайн-Ридж. Wíyuškiŋyaŋ waŋčhíŋyaŋke ló[43]. Хозяин поднялся, протянул руку и поприветствовал его на безупречно правильном языке лакота, а затем проводил гостей в жилую часть комнаты. – Садитесь, пожалуйста, – приглашающе повел он рукой. – Кофе хотите? – О да, – ответил Колдмун. – Конечно, – без особой уверенности согласился Полонья. Раннинг взял кофейник с плиты и поставил на столик из клееной фанеры. Его жена принесла чашки с отбитыми краями и наполнила горячим напитком. – Сахар, молоко? – Нет, спасибо.