Да, черт возьми! Мэнкоу и есть убийца, или, по крайней мере, он тесно связан с убийцей. Это очевидный, единственно возможный ответ. Мэнкоу хорошо знаком со здешней жизнью. Ему было известно, где Туигл собирает камни. Вероятно, он знал Раннинга, знал, что тот должен Туиглу, и сообразил, что этого парня можно подставить. И уж конечно, Мэнкоу, хранитель музея, имел хорошие связи с той стороны – с коллекционерами, готовыми заплатить миллионы за предмет, который невозможно продать или выставить публично. Мэнкоу знал еще кое-что: один лишь Туигл мог изготовить такую точную копию, что никто никогда не заметил бы подмены. Так или иначе, он был ключевой фигурой этого преступления – кражи и убийства. «Мэнкоу». Миссис Туигл не уточнила, имя это или фамилия. Слава богу, то и другое встречается редко. Колдмун быстро вошел в единую базу данных ФБР со сведениями о преступности, чтобы проверить, нет ли там других дел, связанных с Мэнкоу. Через мгновение система дала ответ. Колдмун не поверил собственным глазам: база сообщала об убийстве, случившемся всего три дня назад в Нью-Йорке, в Музее естественной истории. Жертвой стал некто Юджин Мэнкоу, почтенный хранитель секции этнологии в отделе антропологии. «Сучье племя», – подумал Колдмун. Туигл убит, Мэнкоу тоже убит – все признаки зачистки свидетелей. Он открыл дверь в спальню и оглядел развалившегося на кровати Полонью. Стоило постучать кулаком по стене, как агент вскочил на ноги. – Какого черта? – Одевайся, напарник. Похоже, мы сваливаем. – Господи, наконец-то, – сонно ответил Полонья. – Обратно в Денвер? – Да, но только для того, чтобы я пересел на самолет до Нью-Йорка. 32 6 декабря 1880 года, четверг Констанс стояла у окна на втором этаже фабрики картонных коробок и смотрела на площадь Миссии в самом сердце трущоб Файв-Пойнтс, где пересекались Уорт и Парк-стрит. Окно было заляпано грязью и засижено мухами, но все это помогало Констанс оставаться незаметной. Уже опустился вечер, однако покров темноты лишь усиливал ощущение убожества. По сумрачной улице шагал тощий человек и зажигал газовые фонари, стоявшие гораздо реже, чем в богатых районах дальше на север. Тусклые мерцающие огни появились и в окнах винных лавок, публичных домов, игорных притонов, ночлежек. На фоне этих неярких пятнышек света темные проемы ветхих зданий в переулках казались еще более опасными. Снова пошел мелкий снег. Даже за закрытыми окнами Констанс чувствовала, как в комнату просачивается зловонная смесь запахов разложения, гнили и мочи. Позади нее под чьими-то шагами тихо заскрипели половицы. Обернувшись, Констанс увидела коренастого мужчину по имени Бейнбридж, хозяина фабрики. Вместе с ним пришел еще один человек, вероятно ночной сторож. – Собираетесь остаться здесь на всю ночь? – грубым голосом спросил Бейнбридж. Она покачала головой: – Нет, только на час, может быть, на два. Бейнбридж сплюнул на пол струю бурого табачного сока. – Приглядывай за ней, – сказал он сторожу и, что-то ворча себе под нос, грузно спустился по лестнице. Снова заскрипели половицы, хлопнула входная дверь. Констанс смотрела на сторожа до тех пор, пока тот не отвернулся и не отправился в обход, время от времени подозрительно оглядываясь на нее. Констанс понимала, что не может просто так бродить по улицам, разыскивая маленькую себя. Ее непременно приняли бы за уличную женщину, начали приставать с непристойными предложениями или даже арестовали. И Констанс выбрала другой способ наблюдать за окрестностями: предложила Бейнбриджу доллар в обмен на разрешение побыть в этой комнате с видом на Файв-Пойнтс. Она притворилась художницей и принесла с собой потертую папку с рисунками углем. Бейнбриджу Констанс сказала, что хочет посмотреть на улицы до и после заката. Если ей понравится вид и она захочет рисовать дальше, то предложит два доллара за неделю. Владелец фабрики, наверняка повидавший на своем веку все мыслимые виды преступлений и мошенничества, принял это предложение с понятной настороженностью. Но она заплатила вперед и надеялась, что ее история выглядит достаточно необычной и может сойти за правду. Час назад Бейнбридж привел Констанс в комнату с нужным ей видом, предупредив, чтобы она ничего не трогала и не заговаривала с рабочим. Констанс осталась на своем посту. Когда шаги сторожа затихли, а сам он скрылся за стопками бумаги и полусобранных коробок, Констанс снова повернулась к окну. Лучшего места для наблюдения нельзя было желать. Здание фабрики тянулось вдоль западной стороны площади, выходя и на Уорт, и на Парк-стрит. Слева стоял работный дом, где она неделю назад лишь самую малость разминулась со своей старшей сестрой. Это сюда Констанс приходила в детстве каждый вечер, оставив одно из полудюжины убежищ, где пережидала день, чтобы увидеть в подвальном окне лицо Мэри и получить запретное лакомство: кусок черствого хлеба, полусгнившее яблоко или засохшую морковку… и пару слов утешения. Маленькая, девятилетняя Констанс не знала, что Мэри забрал доктор Ленг. Прошло одиннадцать дней с тех пор, как старшая сестра в последний раз показалась в зарешеченном окне работного дома, но девочка продолжала приходить сюда с постепенно гаснувшей надеждой. Констанс прекрасно помнила, как появлялась здесь ночь за ночью, замерзшая и голодная, не понимая, почему Мэри не отвечает на стук по стеклу. Еще неделю, две недели, три недели она будет разыскивать сестру, но в конце концов смирится. Больше она никогда не увидит Мэри и будет медленно умирать от голода, холода и одиночества. Констанс знала все это наверняка… потому что помнила. Нет, в этой временно`й линии случится иначе. Все изменится – и это она все изменит. У них будут совершенно разные судьбы. Констанс не смогла бы отыскать девочку днем. У нее было множество тайных норок и закутков: невозможно припомнить, в каком убежище она пряталась этой ночью. Лучше поджидать ее здесь, у окна, выходящего на площадь, – терзаемая голодом, но по-прежнему цепляющаяся за надежду маленькая Констанс непременно должна появиться. Мёрфи с экипажем поджидал на Уайт-стрит, в нескольких кварталах к северу, возле Томбс. Вокруг было тихо. Ночной сторож ушел куда-то далеко. Констанс не смотрела на часы, интуитивно чувствуя, что сейчас около восьми. Четыре часа до полуночи. Завтра будет седьмое декабря. Через тридцать один день Мэри ляжет на операционный стон в адской лаборатории доктора Ленга и умрет, если только… Констанс замерла. Поток мыслей оборвался при виде маленькой девочки, появившейся из-за угла, с Бакстер-стрит. Сердце забилось быстрее под наплывом странных, чуждых эмоций, совсем не похожих на те, что она ощутила, впервые увидев Джо в грязной камере. Девочка проворно бежала по улице, огибая проституток, пьяниц и воров. Она почти незаметно перепархивала от одной двери к другой, пугающе худая, такая маленькая и хрупкая, что, казалось, могла раствориться в падавших с неба снежных хлопьях. Констанс смотрела и смотрела; рассудок ненадолго парализовала жуткая смесь воспоминаний и переживаемого ужаса, давно прошедшего, но в то же время еще предстоящего… Она бросилась бегом от окна к лестнице. Худющее, как бездомная собака, существо уже подобралось к работному дому, и теперь, увидев девочку, Констанс не вынесла бы, если бы та снова исчезла. – Эй, куда это ты спешишь? – рявкнул появившийся из темноты сторож в полной уверенности, что она что-нибудь стащила. Констанс оттолкнула его, слетела вниз по ступенькам, открыла дверь и побежала через зловонную площадь к работному дому, где маленькая девочка уже склонилась к окну подвальной кухни. – Констанс! – не сдержавшись, крикнула она. Услышав свое имя, девочка отпрыгнула с быстротой, отточенной инстинктом самосохранения, и пустилась наутек. Но взрослая Констанс уже подбежала к ней, едва не опрокинув их обоих на мостовую, и обхватила страшно тонкое тельце. – Не пугайся, Констанс, – сказала она. Девочка не испугалась, она ужаснулась и пронзительно закричала. Констанс еще крепче прижала ее к себе, приговаривая: – Все хорошо, Белка, все хорошо. – Девочка удивилась, услышав ласковое прозвище, которым ее наделили родные, но продолжала отчаянно вырываться. – Я твой друг, я не сделаю тебе ничего плохого… Теперь тебя никто не тронет… Констанс пыталась говорить тихим, успокаивающим голосом, но поняла, что задыхается от эмоций. Наконец девочка перестала вырваться и посмотрела на нее. Выражение перемазанного грязью лица было трудно разобрать, но широко раскрытые глаза не могли обмануть – то был жалобный взгляд, полный страха и покорности. Констанс сделала глубокий вдох, потом другой, протянула руку и убрала спутанные волосы со лба девочки, не ослабляя хватки. Глядя на это лицо, свое собственное лицо, она на мгновение позабыла все слова – просто смотрела на девочку, а та – на нее. Наконец голос вернулся: – Констанс, дорогая… Я искала тебя. Пожалуйста, не убегай. Я пришла помочь тебе. Меня послала Мэри. При упоминании сестры в испуганных глазах девочки мелькнул проблеск надежды. – Мэри? – произнесла она первое за все это время слово. – Да, Мэри. Твоя сестра. Ее больше нет здесь, Мэри увезли далеко отсюда. Но если ты пойдешь со мной, все будет хорошо. Мимо проходила орава особенно горластых мужчин. Один из них остановился, пошатываясь, и потянулся к Констанс, но, к счастью, товарищи оттащили его, глумливо смеясь при этом. Нужно было уходить оттуда как можно быстрее. – Я была знакома с твоими родителями. И очень долго искала тебя. У меня есть свой дом, большой дом, где тебе будет тепло и уютно. – Она отчаянно старалась не слишком сжимать тонкие, как спички, ручонки. – Джо уже там. Он ждет тебя. Я забрала его с Блэквелла. А теперь пришла, чтобы отвести домой и тебя. На перепачканном лице девочки читались растерянность и надежда. Констанс поднялась на ноги и помогла малышке встать, по-прежнему крепко держа ее за руку. – Идем, нам нужно спешить. У меня есть экипаж, он стоит в паре кварталов отсюда. Сердце Констанс разрывалось, когда она смотрела на маленькую себя, лихорадочно гадавшую, не позвать ли на помощь, не сбежать ли. Но вот девочка смирилась. Что бы там ни было, какая бы судьба ни ожидала ее, добрая или злая, придется идти. Плечи девочки покорно поникли, и она дала увести себя в грязную черноту ночи. 33 Когда «роллс-ройс» подкатил к темному зданию в западной части Манхэттена, обращенному фасадом к реке, над городом разразилась гроза. Зигзаги молний разрезали небо. Именно так Ференц и представлял себе дом с привидениями. В какую темную историю он вляпался? Но пути назад не было. «Роллс-ройс» скользнул под навес крыльца, и почти в то же мгновение открылась крепкая дубовая дверь, за которой стояла столь же крепкая пожилая женщина. – Заходите же скорей, мистер Проктор! – сказала она. – И уводите вашего гостя из-под этого противного дождя. Они вошли, и женщина сразу же закрыла дверь на запор. – Я здешняя экономка, миссис Траск, – обратилась женщина к Ференцу и отступила, пропуская его. Проктор проскочил мимо, не удосужившись представить гостя. Ференц не мог отделаться от мысли, что он очутился в странном фильме ужасов, снятом Уэсом Крэйвеном или, скорее, Херком Харви. За все время полета Проктор не произнес ни слова, только велел пристегнуть ремни, когда погода испортилась. Они приземлились в аэропорту Тетерборо, и самолет вырулил в самый дальний угол, где прямо на полосе, как будто так и надо, их ждал старомодный «роллс-ройс», словно речь шла об очередной голливудской премьере. И вот теперь путешествие закончилось в особняке, которым могла бы гордиться сама семейка Аддамс. Ощущение нереальности и угрозы усилилось, когда Ференц прошел вслед за Проктором по тускло освещенному коридору в огромный зал со сводчатым потолком, где стояли ряды витрин с образцами горных пород, костями, окаменелостями и драгоценными камнями. Это больше напоминало музей, чем комнату в частном доме. – Что это за место? – спросил он Проктора, но не получил ответа. Тот остановился в дверях помещения, служившего, вероятно, библиотекой. – Доктор Ференц, – объявил он, обращаясь к человеку, сидевшему возле камина, затем развернулся и вышел. Ференц стоял на пороге изящно обставленной комнаты. С кресла поднялся худой, удивительно бледный мужчина. – Как хорошо, что вы приехали, доктор Ференц, – произнес он с медовым южным акцентом и протянул руку. – Меня зовут Пендергаст. Ференц пожал руку, холодную, как мрамор. – Прошу вас, садитесь, – предложил хозяин, указав на кресло. – Миссис Траск принесет что-нибудь выпить. Что вы предпочитаете? Я буду абсент, но он не всем по вкусу.