Д’Агоста стоял перед железной решеткой, уставившись на открытое окно и занавеску, колыхавшуюся на холодном декабрьском ветру, словно сигнал бедствия. Манк взобрался по решетке и проник в дом. Другого варианта не было. Но что собирался делать этот мерзавец? Провести ночную разведку… Или что-нибудь похуже? А главное, что должен был делать сам д’Агоста? Пендергаст строго наказал ему не вспугнуть Констанс, но было ясно, что нужно войти внутрь. Нельзя позволить этой твари свободно бродить по дому. Но он не может просто постучать в парадную дверь и потребовать, чтобы ему открыли. Это будет безумием… К тому же поднимется шум, Манк поймет, что за ним пришли, и успеет причинить много вреда, прежде чем д’Агосту впустят после уговоров. Если уж на то пошло, Манк мог причинить много вреда уже сейчас. Оставалось одно: попасть в дом тем же путем, что и Манк. Д’Агоста поднял взгляд на железные прутья решетки с изогнутыми шипами. Он давно растерял форму, почти вышел из среднего возраста, носил на животе бандаж и никогда не перелезал через решетку. И все же он без промедления сбросил тяжелое пальто, мгновенно почувствовав бодрящий холод – за неимением чего-нибудь другого это подхлестнуло его, – и ухватился за железные прутья. Благодарение богу, между ними было достаточно места, чтобы установить подбитую гвоздями подошву ботинка. Он подтянулся на руках, еще раз и еще, ботинки немного проскальзывали. Еще один рывок, и он ухватился за изгиб железного шипа, снова дернулся и вцепился другой рукой в соседний. Царапая гвоздями кованое железо, д’Агоста со стоном втащил себя наверх, лицо его нависло над кончиками шипов, покрытых пятнами ржавчины. Шипов, загнутых в его сторону. Что дальше? Не давая себе времени отдохнуть или подумать, он оттолкнулся ногами и перебросил свое тело через шипы, жестко приземлившись на их выгнутую часть. Одной ногой он все же зацепился за острие, пропорол брючину и заработал глубокий разрез на бедре. Но все-таки ему удалось забраться наверх. Теперь он глядел на землю в двенадцати футах под собой, хотя казалось, что этих самых футов не меньше тысячи. Д’Агоста помедлил, переводя дух. Затем, стараясь не потерять равновесие, сбросил ноги вниз и, отчаянно цепляясь за решетку, заскользил, пока не сумел снова закрепить ботинок между соседними прутьями. Он начал спускаться, высвобождая поочередно одну руку или ногу и каждый раз слегка проскальзывая вниз. Но едва д’Агоста поймал ритм, как ботинок сорвался с упора и рука проехалась по ржавому железу; острые заусенцы стали сдирать кожу. Вторая нога тоже соскочила… и он упал. Ужас длился долю секунды, затем д’Агоста встретился с землей, инстинктивно перекатившись через бок. От удара у него вышибло воздух из легких, он лежал и судорожно пытался сделать вдох. «Господи, что же я себе сломал? Или все сразу?» Минуту спустя он поднялся на колени, а потом, опираясь на решетку, как на костыль, – на ноги. Бережно, по одному, подвигал суставами. Вроде бы все цело. Только полдюжины гематом. Д’Агоста напомнил себе, что чем дольше он здесь прохлаждается, тем больше времени проведет в особняке Манк. Он встал под открытым окном. Стена плавно переходила в земляную насыпь, снизу казалось, что второй этаж находится на высоте мансарды. «Мать моя, неужели я вправду собираюсь туда залезть?» Естественно, потолки в особняке были не девятифутовой высоты, как в миленьких крохотных квартирках двадцать первого века. Д’Агоста понимал, что из-за этого забираться на второй этаж придется еще дольше. Он заметил ряд декоративных каменных карнизов, или как там называется эта хрень? Над каждым из них задняя стена была сложена из глыб песчаника со множеством небольших горизонтальных выступов. Около минуты д’Агоста смотрел вверх, ощущая чистый, леденящий ужас. А потом грубо сказал себе: «Шевели своей жирной задницей!» Он вцепился обеими руками в карниз, поставил на него ботинок и подтянулся. Затем повторил то же самое на очередном карнизе: забросил другую ногу и поднялся к новому декоративному выступу. Пока подошвы с гвоздями стояли на выступах, те казались вполне надежной опорой. Но мышцы рук и ног уже заныли от напряжения. Нечаянно взглянув на землю под собой, д’Агоста внезапно ощутил панику. «Там всего десять футов, – сказал он себе. – Дальше будет хуже. Продолжай и не смотри вниз». Но ему приходилось смотреть хотя бы для того, чтобы надежно поставить ногу, и с каждым взглядом, пока д’Агоста поднимался все выше и выше, живот его сжимался от страха. Добравшись до главного выступа первого этажа, он остановился и перевел дух, с благодарностью ухватившись за решетку окна. Но нельзя было терять времени, и он продолжил подниматься к следующему этажу, опираясь на выступы сначала руками, а потом ногами, пока не достиг того участка стены, где мог рассчитывать только на грубые неровности камня и наплывы строительного раствора. Стараясь не думать о том, как малы эти импровизированные ступеньки, он подтягивался, находил новую опору и опять поднимался, не отводя взгляда от окна на втором этаже. И вдруг остановился. Что делать дальше? Дальше стена на протяжении пяти футов была абсолютно гладкой, каменные блоки не давали возможности ухватиться или опереться на них. Мышцы бедер горели, обе руки дрожали от напряжения, хотя теперь он просто пытался удержаться на месте. Однако он знал, что нужно ползти дальше, иначе он потеряет последние силы и сорвется. Д’Агоста невольно опустил взгляд вниз. «Черт! Большая ошибка». Нужно было сдвинуться правее. Там из стены торчало кольцо для блока, оставшееся после облицовочных работ. Но дотянуться до него с ненадежного выступа никак не получалось. Не дав себе времени придумать что-нибудь получше, д’Агоста выпрямился, собрался с силами, чуть-чуть подпрыгнул и сумел ухватиться за кольцо. Мышцы бедер растянулись так, что взвыли от боли. Он вцепился в выступающий камень, завел ногу в кольцо, оттолкнулся от него и ухватился за нижний край открытого окна. Потом нащупал покатый подоконник, протянул руку, крепко сжал деревянную раму, взялся за нее другой рукой, оперся ногой на наплыв раствора, перенес на него всю тяжесть тела и медленно поднял вторую ногу. Раствор посыпался, подошвы соскользнули, и он внезапно повис на одних руках. Сердце вырывалось из груди, ноги болтались, лихорадочно пытаясь что-нибудь найти. Объятый паникой д’Агоста нечеловеческим усилием затащил себя на подоконник и сполз в темную комнату головой вперед. Он лежал на полу, хватая ртом воздух, сердце бухало, как тамтам, мышцы дергались, содранные пальцы и колени невыносимо жгло. Д’Агоста дал себе шестьдесят секунд отдыха – ни мгновения больше. Затем быстро осмотрелся – комната была пустой. Он вытащил из кармана револьвер, кольт сорок пятого калибра с полным барабаном, поднялся на ноги и с трудом поплелся к двери. Послышался какой-то шум. Д’Агоста приоткрыл дверь, выглянул в коридор… И окаменел, увидев скорчившееся на полу тело со странно вывернутой головой. Кровь стекала по стене и пропитала ковер. Манк уже приступил к работе. «Боже милостивый, а вдруг он…» Внезапно соседняя дверь отворилась, и в коридор вышел человек в плаще – Манк, державший за шею маленькую девочку с кляпом во рту и круглыми от страха глазами. Увидев д’Агосту, Манк мгновенно поднес шестидюймовое лезвие ножа к ее горлу. – Брось оружие, – шепотом сказал он д’Агосте. – Ни звука, или я сделаю с ней то же, что с учителем. 75 Д’Агоста замер. Возможно – просто предположим, – он успел бы выстрелить из револьвера, прежде чем Манк перережет девочке горло. Но сорок пятый кольт – не самое точное оружие, а этот парень мог прикрыться ребенком как щитом. «Вы ни при каких обстоятельствах не должны показываться на глаза Констанс». – Живо! – сказал Манк и проколол кончиком ножа кожу девочки, несильно, так чтобы выступила лишь капля крови. Д’Агоста поднял руки, и револьвер закачался на спусковой дужке. – На пол! Д’Агоста подчинился, мысли его бешено метались. Это уже не разведка: убит учитель. А девочка – нет. Он вдруг понял, что Манк не взял ее в заложники, а пытался похитить. Значит, Ленг хочет получить девочку живой. Манк не обязательно убьет ее – все зависит от того, насколько строгие указания дал ему Ленг. – Я ухожу, – сказал Манк. – Если ты поднимешь тревогу до того, как я выйду на улицу, я перережу ей горло. Он убрал нож от шеи девочки и попятился к лестнице. И в то же мгновение д’Агоста понял: какие бы приказы он ни получил и какой бы непредвиденной ни была ситуация, выбора нет – нужно действовать. Он бросился на мерзавца, но тот отпрыгнул в сторону и ударил его ножом. Д’Агоста прикрылся рукой, и лезвие полоснуло по предплечью, а сам он с разбега столкнулся с Манком. Но не сумел повалить противника на землю: при низком росте тот был крепким, как скала. Он лишь покачнулся и снова попробовал всадить лезвие в спину д’Агосте. Однако девочка мешала ему замахнуться как следует, и д’Агоста успел толкнуть снизу опускавшуюся руку. Та по инерции ударилась в стену, а нож отлетел в сторону. Манк снова попятился к лестнице, волоча девочку за собой. Декоративная драпировка на стене разошлась, из потайной двери выскочила женщина с кочергой в руке и направилась к Манку. – Meurs, salaud![152] – крикнула она. Манк прижал к себе девочку и поднял левую руку в странном воинском приветствии, вывернув при этом запястье. Лязгнула сталь… И вдруг между его пальцев показались три длинных тонких лезвия – огромные подпружиненные когти, прятавшиеся в рукаве. Пораженный д’Агоста отскочил прочь. Француженка взмахнула кочергой, но Манк пригнулся и провел когтями широкую дугу, распоров ей живот. Женщина упала, а Манк со звериной быстротой бросился на д’Агосту, нацелившись ему в глаза. Д’Агоста сделал разворот в отчаянной попытке уклониться, но Манк вывернул запястье, и хотя сами когти прошли мимо цели, металлическое крепление жестоко оцарапало д’Агосте висок. Перед глазами д’Агосты вспыхнул яркий свет, он пошатнулся, и его обволокла теплая пелена беспамятства. Манк кинулся вниз по лестнице, грубо таща за собой девочку, а д’Агоста, сражаясь с обмороком, нагнулся за пистолетом и едва не упал от чрезмерного напряжения. Начав спускаться по лестнице, он заметил, как Манк молнией проскочил по нижней площадке и исчез. Дом понемногу просыпался. У подножия лестницы д’Агоста снова увидел Манка, бежавшего к парадному входу, поднял револьвер, но пошатнулся и не смог взять негодяя на мушку. Внезапно из темной гостиной выскочила женщина – Констанс – и с наводящим ужас безмолвием подняла стилет. Манк уже ухватился за ручку и рванул наружную дверь на себя, но Констанс толкнула ее и снова закрыла. Сверкнула сталь, и Манк отскочил с глубоким порезом на лице. Мгновенно придя в себя, он прыгнул к Констанс и зацепил своим кошмарным оружием ее руку. Потом открыл дверь и вместе с девочкой нырнул в холодную декабрьскую ночь. Не обращая внимания на кровь, хлеставшую из разрезанного рукава, Констанс ринулась в погоню. Д’Агоста хотел помочь ей, но волна слабости остановила его уже на пороге. При этом он отчетливо видел, как Манк вскочил в двуколку, запряженную холеным жеребцом. Очевидно, та поджидала его где-то поблизости и подъехала к особняку, как только появился Манк. Из кабины высунулась чья-то рука в перчатке и помогла ему подняться. Жеребец галопом помчался по Пятой авеню и пропал в зимних сумерках. Д’Агоста снова поднял револьвер, но попасть в цель не было никаких шансов. Он только переполошил бы весь квартал и привлек внимание полиции. Констанс сбежала по ступенькам крыльца и бросилась к углу дома… И вдруг опустилась на колени в грязный снег, издав нечленораздельный крик ярости и боли и вытянув окровавленные руки в непроглядную ночь. Перед глазами д’Агосты все закружилось, и он то ли осел, то ли рухнул на мраморный пол у самого входа. Темнота, не имевшая ничего общего со временем суток, сомкнулась над ним, и он прекратил хвататься за ускользавшее сознание. 76 Д’Агоста не знал, сколько времени пробыл без сознания, но наверняка не очень долго. Он лежал на полу в гостиной, Констанс стояла над ним с искаженным от ярости лицом и горящими фиалковыми глазами. Громко топоча сапогами, в комнату вбежал кучер и быстро осмотрелся. – Ваша светлость, вы ранены! – закричал он с грубым ирландским акцентом. – Какой сукин сын?.. Словно не заметив его, Констанс продолжала смотреть на д’Агосту. Кучер тоже взглянул на него. – Это сделал он? Лицо кучера помрачнело, он подошел ближе. – Мёрфи, позаботьтесь о Фелин, – сказала Констанс. – Она там, наверху. Разыщите Джо и не спускайте с него глаз. Велите прислуге запереть вход в дом. – Хотите, я подгоню экипаж, и… – Их уже не догнать, – ответила Констанс. – Так что присмотрите за Фелин и… Боюсь, этот монстр убил Мозли. Мёрфи направился к лестнице. Начала сбегаться прислуга, но Констанс все смотрела и смотрела на д’Агосту, прожигая его взглядом, настолько пугающим, что он позабыл о раскалывающейся голове, ужасном положении… и всем остальном. Д’Агосте хотелось что-то сказать, как-то объясниться, но его сознание еще недостаточно просветлело. Он с трудом сел, в голове все плыло после тяжелого удара. Горничная перевязала раненую руку Констанс льняной тканью, но она по-прежнему сжимала стилет в другой руке.