– Прежде чем убить вас, – сказала она, указывая острием кинжала на д’Агосту, – я хочу получить объяснения. Д’Агоста никак не мог подобрать слова. Констанс подошла ближе, и он со странным равнодушием подумал, что сейчас она перережет ему горло. Но тут где-то далеко застучали копыта скакавшей галопом лошади… А затем послышался настойчивый стук в дверь, куда более громкий. – Откройте! – раздался крик с улицы. – Быстрее! Это был голос Пендергаста. Все еще глядя на д’Агосту, Констанс поднялась, прошла через приемную и распахнула входную дверь. На пороге, тяжело дыша от усталости, стоял Пендергаст. – Ты? – только и смогла сказать Констанс. Пендергаст проскользнул мимо нее, увидел д’Агосту, быстро подошел к нему и опустился на колени. – Они забрали Белку? – спросил он. Д’Агоста нашел в себе силы кивнуть. Пендергаст бережно ощупал его с головы до ног и осмотрел раны, одновременно обращаясь сквозь зубы к Констанс: – Мы не должны были встретиться в этом мире. Но раз уж это случилось, будет лучше, если ты выслушаешь все… и как можно скорее. Ленг знает о приборе. Он знает, кто ты такая. Он знает, что ты явилась из будущего, чтобы убить его. Он знает все. Констанс уставилась на него: – Это невозможно. – Еще как возможно, – ответил Пендергаст. – Нам нужно подготовиться. Нельзя терять время. – Он похитил Белку… – Он опережает тебя на каждом повороте. На балу, за чаем… И поверь, это только начало. Мраморный вестибюль наполнился тишиной, слуги полукольцом встали вокруг побледневшей Констанс. Стоя неподвижно, она смотрела, как Пендергаст поднимается и отходит от д’Агосты. Констанс не произнесла ни слова, но выражение ее лица непрерывно менялось, одна неведомая эмоция сменяла другую. – Надо будет проверить, нет ли у вас признаков субдурального кровоизлияния, – предупредил д’Агосту Пендергаст. Обернувшись, он протянул руку Констанс, но та оттолкнула ее. – Ты не можешь позволить себе роскошь злиться на меня, – сказал Пендергаст. – Нам нужно подготовиться. Твоей сестре грозит смертельная опасность. Нам нужно… Стук в дверь, осторожный и робкий, не дал ему договорить. Все повернули голову в ту сторону. – Похоже, это доставка, ваша светлость, – заглянув в глазок, сказал дворецкий, к которому уже вернулось самообладание. Пендергаст отошел в сторону, достал пистолет и нацелил его на дверь. – Откройте, – кивнул он дворецкому. На пороге стоял молодой посыльный в богатой ливрее, держа в руках красивую подарочную коробку, перевязанную лентой и украшенную благоухающими белыми лилиями. – Посылка для ее светлости герцогини Иглабронз, – объявил он. Констанс недоуменно уставилась на него: – Что это за дрянь? – Там записка, мадам, – ответил посыльный, выпучив глаза при виде забинтованных рук Констанс и лежавшего на полу д’Агосты. Констанс вырвала у посыльного сверток, тот развернулся и выскочил на улицу. Держа коробку одной рукой, Констанс выдернула конверт из-под золотой ленточки, разорвала его и достала открытку с черной рамкой. Лицо ее посерело. Она выронила открытку и разорвала золотистую упаковку, разбросав цветы по полу. Внутри была маленькая шкатулка из красного дерева. Констанс потянула за крышку, и д’Агоста уловил серебристый отблеск. Констанс достала серебряную урну, шкатулка упала на пол. Взяв урну обеими руками, Констанс поднесла ее к лицу, разглядывая выгравированную на стенке надпись. Мгновение-другое стояла тишина… Потом урна выпала из ее онемевших пальцев, с громким стуком ударилась в пол так, что крышка отскочила в сторону и покатилась по комнате, рассыпая струйки серого пепла. Урна остановилась у ног д’Агосты, надпись оказалась наверху. Он прищурился. В его глазах все еще стоял туман, но выгравированные буквы были глубокими и читались хорошо: МЭРИ ГРИН Умерла 26 декабря 1880 года в возрасте 19 лет. Пепел к пеплу, прах к праху[153]. 77 Специальный агент Армстронг Колдмун лежал на диване в офисе службы безопасности северного терминала Международного аэропорта Майами. Снаружи было еще темно: солнцу предстояло взойти только через час. Он рассчитывал, что прибытие самолета в пять утра позволит провести задержание без лишнего шума. Но идея себя не оправдала. Огромный, длиной чуть ли не в милю, зал ожидания северного терминала с почти пятью десятками посадочных ворот уже заполнили толпы пассажиров. Это был центральный транспортный узел для прилетавших в Майами иностранных туристов. Колдмун с тревожным предчувствием прислушивался к обрывкам бесед пассажиров, что доносились из-за двери. Парень не должен был иметь при себе оружия, но поднять переполох все-таки мог. Армендарис владел частным самолетом, и Колдмун предложил встретиться на уединенном аэродроме в Северной Дакоте: там арест не привлек бы особого внимания. Но Армендарис наотрез отказался. Дескать, его самолет не предназначен для международных перелетов – так почему бы ему не воспользоваться услугами «Америкен эйрлайнз»? Он ничего не имеет против коммерческих рейсов. Должно быть, в толпе он чувствовал себя спокойнее. Идея арестовать Армендариса в таком многолюдном месте не вызвала у Колдмуна особого восторга, но Том Торрес дал ему в помощь двух агентов в штатском, которые летели тем же рейсом, на случай если бы парень выкинул какой-нибудь трюк. Опять же, арест в охраняемой части терминала гарантировал, что ни сам Армендарис, ни его телохранители не будут вооружены. Но, в конце концов, это было не так уж важно. Первое крупное международное дело Колдмуна прошло идеально. Ловля на живца превзошла его ожидания. Колдмун предполагал, что пробудет в образе несколько дней, пока богатый коллекционер будет прицениваться: поболтает с Армендарисом о том о сем, покатается на лошадях, попробует вина из его погребов – чем там развлекаются миллиардеры? Но он никак не ожидал того, что Армендарис охотно согласится приобрести «счет зим». Они отобедали вместе, выпили по бокалу-другому… и ударили по рукам. Армендарис рвался немедленно увидеть «счет зим» – у него чуть ли не слюнки текли. Он велел Колдмуну возвращаться в Штаты и подготовить сделку, а сам обещал прилететь через два дня – после того, как соберет два миллиона долларов. Если все пойдет так, как они договаривались, он переведет деньги и улетит обратно на асьенду, чтобы поместить предмет в свою коллекцию. Главная прелесть заключалась в легальности сделки. Витко был (якобы) законным владельцем, прямым потомком самого Бешеного Коня. Не существовало никаких ограничений на вывоз. Армендарис же так стремился приобрести «счет зим», что без колебаний решился лететь в Штаты, а ведь это был основной пункт в плане Колдмуна. Колдмун был потрясен тем, насколько не соответствовал Армендарис сложившемуся у него в уме образу безжалостного, хищного коллекционера с миллиардным состоянием. Чувство опасности, которое Колдмун испытал при въезде на роскошную асьенду, оказалось плодом его воображения. Армендарис был несовместим с грубостью и угрозами. Разговорчивый и гостеприимный, он держал себя с достоинством и обаянием, присущими жителям Старого Света. Этот человек больше напоминал интеллектуала – профессора или, может быть, журналиста, – чем богатого, безжалостного преступника. Он извинился перед Колдмуном за свое стремление поскорее завершить сделку и не стал тащить его в гараж, полный сверкающих суперавтомобилей, или в комнаты, уставленные золоченой мебелью, или к бассейну, вокруг которого крутятся сексапильные блондинки. Он проводил Колдмуна в свой музей и показал множество поистине великолепных предметов, относившихся к культуре лакота. Однако Колдмун, к своему разочарованию, не увидел ни знаменитой трубки, ни рубахи для Пляски духов. В этом смысле парень явно осторожничал. Размышления Колдмуна оборвал местный агент ФБР, сидевший неподалеку, за столом: – Посадка через десять минут. – Все на своих местах? – Шестеро на взлетном поле, – после паузы ответил агент. – Еще четверо за периметром безопасности, на всякий случай. – Хорошо. Колдмун потянулся за чашкой с кофе рядом с диваном, но передумал. За последние трое суток он проглотил столько кофеина, что даже у ленивца случилась бы тахикардия. Но при таком нетерпении покупателя был только один способ провернуть дело: лететь прямиком в Майами и провести следующие двадцать часов в местном отделении, координируя операцию по захвату. Только на обратном пути в Майами он понял: Армендарис и в самом деле был интеллектуалом. Станет ли кровожадный главарь наркокартеля коллекционировать артефакты коренных американцев? А он, хотя и довел до бешенства кое-кого из политиков приютившей его страны, в остальном, похоже, держался тише воды ниже травы. По крайней мере, так объяснили Колдмуну в отделе международных операций, откуда он получал всю информацию. Армендарис задал ему много вопросов о семье, о прапрадеде, о жизни в резервации. Его интерес выглядел вполне искренним. Трудно было не влюбиться в этого парня… Но Колдмун напомнил себе, что это убийца и вор, присваивавший сокровища чужой культуры. «Присваивавший сокровища чужой культуры». Колдмун знал, что такое страсть к коллекционированию. Еще мальчишкой он собирал все «бешеные шары»[154], какие мог достать. Эти отвратительные на вид штуковины были чуть ли не единственными игрушками, которые продавались в резервации, потому что они заменяли бейсбольные мячи. И когда какой-нибудь говнюк попадал в него, было ужасно больно. Всего насчитывалось около дюжины разновидностей, и Колдмун отчетливо помнил, что готов был заполучить шар Окулус Орбус[155] любым путем, законным или не совсем. Но таким людям, как Армендарис, будь они хоть трижды интеллектуалами, было наплевать на последние почести и соблюдение договоров, на возвращение хребта Блэк-Хиллз народу лакота и создание рабочих мест в резервации. Нет, этот парень собирался потратить миллионы на приобретение вещи, которую он не создал, с которой ничем не был связан и которая по праву принадлежала самим лакота. Колдмун посмотрел на часы. – Что с самолетом? – спросил он у сидевшего за столом агента. – Выпустил шасси. Выруливает на полосу. – Порядок. – Он оглядел собравшихся. – За работу! Колдмун встал, надел куртку, пристегнул к поясу браунинг и вышел на свежий воздух. Благодарение богу, в офисе службы безопасности, как обычно, пахло старыми носками, человеческим потом и подгоревшим в микроволновке попкорном. В зале ожидания оказалось даже больше народу, чем он опасался. Следуя за небольшой процессией – двое местных агентов, двое сотрудников транспортной безопасности и двое полицейских в штатском, – Колдмун прошел через зал мимо поста контроля, магазинов дьюти-фри и выхода к скайтрейну[156] к двери без знаков и надписей. Открыв ее, они спустились на один пролет в таможенную зону зала «Д» для пассажиров международных рейсов. Динамики аэропорта звучали на разные голоса. Далеко впереди Колдмун увидел большую группу людей, которые шли навстречу им: они только что прилетели и направлялись к пункту таможенного контроля. Его маленький отряд обошел заграждения и выстроился треугольником в том месте, где пассажиры замедлили ход и встали в очередь. Колдмун огляделся и остался доволен расположением своих людей. Неподалеку от него стояли два сотрудника таможенной полиции, которым предстояло арестовать Армендариса. Колдмун рассчитывал, что у него еще будет время поговорить с ним… немного позднее. Колдмун глубоко вдохнул, стараясь насладиться моментом. Это была крупная операция, которой руководил лично он. Его переполняло желание взять этого парня за шиворот. …А потом он обернулся и, как по заказу, увидел Армендариса, чья высокая стройная фигура выделялась в толпе. На нем был строгий испанский костюм, черные волосы даже после долгого перелета выглядели безупречно. В руке он держал кожаный дорожный чемоданчик, а темный плащ перекинул через локоть. Телохранителей Армендарис, судя по всему, не взял, но в любом случае это была забота людей Торреса, а не самого Колдмуна. Армендарис подошел ближе, узнал Колдмуна, и на его лице засияла улыбка. – Мистер Витко! – сказал он, протягивая руку в приветствии. – Buenos días![157] Колдмун шагнул вперед, улыбнулся в ответ, сжал протянутую руку и крепко держал ее, пока не подошли сотрудники таможенной полиции. Остальные встали на подстраховке. – Рамон Армендарис-и-Уриас, – сказала одна из «таможенников», латиноамериканка с волосами цвета красного дерева, – вы арестованы за убийство и кражу в крупном размере, а также за другие тяжкие преступления. Другой агент плавным движением надел на Армендариса наручники и надежно застегнул их. Армендарис заморгал глазами в полном недоумении. Он выглядел до странности беззащитно, как человек, проснувшийся оттого, что с него грубо сдернули одеяло. – В частности, – прибавил Колдмун, – по подозрению в убийстве Грейсона Туигла и Юджина Мэнкоу. Секунду-другую Армендарис разглядывал окружавшие его суровые лица, а затем обернулся к Колдмуну. – Армстронг, что здесь происходит? – спросил Армендарис. – Уведите его, – сказал Колдмун.