На сборы у меня уходит полчаса, но когда я выхожу из подъезда с чемоданом в руках, ко крыльцу подкатывает еще одна знакомая машина. Кирсанов??? – Привет, Алиса! А, и Сашка тут? Это хорошо. Мне как раз с вами обоими поговорить нужно. Да что вы смотрите на меня как на привидение? Да, нас с Дашей отпустили под подписку о невыезде. Посчитали, что мы не представляем опасности для общества. Я как раз о нашем деле и хотел поговорить. Он мнется, но я не спешу ему помогать. – Мы обсудили стратегию защиты с адвокатом. Он полагает, что позиция обвинения весьма зыбка. Нет ни одного прямого доказательства, что Даша подсыпала снотворное в чашку Никиты. – Но она же сама призналась, – возражаю я. – Или это теперь не считается? – Да, призналась, – согласился он. – Но она сделала это в состоянии аффекта. Она вообразила себе, что это именно она виновата в смерти Никиты, очень переживала из-за этого, многое домыслила, напридумывала, ночами не спала. Ну, и выплеснулось всё это тогда, на кафедре. – Домыслила? – удивляется Давыдов. – Она умышленно положила снотворное и поменяла чашки. – Нет! – взвивается Кирсанов. – Всё было совсем не так! Из-за моей измены она уже нескольких недель страдала от бессонницы и вынуждена была пить тот самый препарат. А если его принимать длительно и в больших дозах, он плохо действует на нервную систему вплоть до появления галлюцинаций. В тот день, когда она сделала признание в присутствии майора полиции, она тоже его приняла и не вполне соображала, что говорит. Нелепые фантазии могли быть вызваны и действием успокоительного, и чувством вины из-за гибели Никиты. Она расстраивается из-за того, что Никита по ошибке выпил коньяк из ее чашки, а она даже не заметила этого. Тогда, на дне рождения Прудниковой, она решила выпить снотворное. Но она опустила его в свою чашку! В свою, понимаете? А Никита уже был пьян и чашки перепутал. Мы с Сашкой переглядываемся – мы ни на йоту не поверили в эту сказку. – Когда она узнала название препарата, который обнаружили в крови Квасцова, то сразу всё поняла и жутко испугалась, – Вадим переводит взгляд с меня на Давыдова. – Вы сомневаетесь, да? – Послушай, мы не полиция и не суд, – мягко говорит Сашка. – Какая разница, что мы думаем? Конечно, ты должен поддерживать Дашу, а она – тебя. Это нормально. Но от нас-то ты чего хочешь? Кирсанов теребит в руках перчатки. – Мне нужна ваша помощь. Адвокат считает, что в смерти Никиты ни меня, ни Дашу обвинять не будут. Но чтобы подкрепить свою версию, нам нужно снять обвинение в плагиате. Я, наконец, ставлю чемодан на снег, поправляю выбившуюся из-под шапки прядь волос. Переспрашиваю: – В плагиате? – Ну, да, в плагиате. Понимаете, если бы удалось доказать, что это не я позаимствовал идею у Никиты, а он у меня (неумышленно, конечно), то отпал бы сам мотив преступления. Я смотрю на него почти с восхищением. Это же надо ухитриться так перевернуть всё с ног на голову! – И как ты собираешься это доказывать? – любопытствует Сашка. – Мне нужны свидетели, которые подтвердят, что я обсуждал с ними основную идею своей диссертации еще пару лет назад. – Лжесвидетели? – уточняю я. – Какая разница? – повышает голос Вадим. – Никите теперь всё равно. А мне это позволит сохранить хоть какую-то репутацию в научных кругах. Да, я признаю – я оступился. Но неужели мои друзья и коллеги откажутся протянуть мне руку помощи? – А можно без торжественных речей? – усмехается Сашка. – Я так понимаю, на роль свидетелей ты приглашаешь нас с Алисой? Допустим, мы согласимся. А как ты будешь затыкать рты другим преподавателям кафедры? Уверен – они-то скажут другое. Вадим переступает с ноги на ногу. – Я уже обсудил это с Прудниковой – она согласна подтвердить мою версию. С другими девочками я встретиться не решился. Мне не очень удобно это делать. Я подумал – может быть, с ними поговорите вы? Кого он хочет убедить лжесвидетельствовать? Женю? Варю? Юлю Кондратюк? Мне даже странно, что я считала его когда-то умным, добрым, благородным. И я качаю головой: – Извини, но нет. Несмелая улыбка сбегает с его губ. – Ну, ладно, я попрошу поговорить с ними Аллу. Но хотя бы на вашу поддержку я рассчитывать могу? Сашка подхватывает мой чемодан и идет к своей машине. – Прости, Вадим, но мы уезжаем из города на несколько дней. Будет лучше, если ты оставишь девочек в покое. И не будешь порочить научное имя Квасцова. Он и сам себя уже достаточно опорочил. Ты сам говоришь – адвокат выпутает вас с Дашей из этой истории. Да, возможно, из-за плагиата ты лишишься возможности защитить эту докторскую диссертацию. Напишешь другую! Это сейчас не главное. – Много ты понимаешь! – возражает Вадим. Сашка хмыкает и садится в машину. – Алиса! – теперь Вадим буравит взглядом меня. – Ты же не сможешь просто так уехать. Мне нужна твоя помощь! Я не испытываю к нему ни ненависти, ни обиды. Но и любви уже тоже нет. И даже уважения. – Не принимай поспешных решений! – я пожимаю его заледеневшую руку. Я готова его поддержать – но не во всём. – Не усложняй ситуацию. Всё наладится, но, возможно, не сразу. Он смотрит на меня как на врага. Ему не нужны мои советы. Ну, что же, он – взрослый человек. Я разворачиваюсь и бегу к Сашкиной машине. Хлопаю дверцей. Как много времени иногда требуется, чтобы понять – в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Мы выезжаем со двора, и я даже не оборачиваюсь. – Надеюсь, он выпутается, – вздыхает Сашка. – Кажется, Вольтер говорил, что все почести этого мира не стоят одного хорошего друга. Я бурчу в ответ: – Ага, расскажи это Кирсанову! Должно быть, Сашка, как и я, всё еще жалеет Вадима. Но я гоню от себя эти мысли и включаю музыку. За окном – снег. Белый, пушистый. Мы едем к Деду Морозу, и ощущение счастья постепенно вытесняет всё остальное. Я будто возвращаюсь в детство. Вот первый класс, и мы с Сашкой играем в снежки. А из подъезда выходит девушка в костюме Снегурочки и протягивает нам по леденцу. Я до сих пор помню охвативший меня тогда восторг. А вот мы уже в старших классах, и Снегурочку изображаю я сама – на детском утреннике. А Сашка – в бороде и шубе Деда Мороза. Ребятишки водят хоровод, а Сашка вытирает рукавом струящийся по лбу пот и тоскливо смотрит на часы. Вот и сейчас – он отрывает взгляд от дороги и поворачивается ко мне. Я знаю – он вспоминает то же, что и я. Мы смеемся. Да, Вольтер прав. Все почести этого мира не стоят одного хорошего друга. И как же здорово, что такой друг у меня есть.