Голос подать я боялся. Крикну, а старухи проснутся, и начнётся паника. Надо было как-то потихонечку вытащить меч. Я потянулся здоровой рукой к бедру, и барс оскалился, показывая мне ровные белые зубы. Мне бы твоего стоматолога, парень. — Тш-ш, — прошептал я чуть слышно. И обхватил рукоять меча. — Ну вот. Сейчас мы с тобой… Барс рыкнул. Догадался, зараза пушистая. Ну, а чего ты хотел, большой кот? Тут уже: или ты, или я. Извини, братишка. Я тут медведь, так вышло. Среагировали мы одновременно: я перекатился, вскочил и выхватил меч, а он вздыбился в прыжке, снова сбивая меня с ног… * * * Ну вот с одеждой — никак меня нейросеть не понимает) Глава 10 Убежище Барс кинулся на меня всей своей тяжеленой меховой тушей, и меч отлетел, звякая. Я схватил зверя за шею, пытаясь не придушить, так хотя бы отодвинуть от своего горла зубастую морду. И мы покатились по траве и камням. Он наседал, пытался подмять меня, я изворачивался и давил ему на горло, увязая пальцами в густой шерсти. И всё это в полной тишине, словно барс тоже не хотел разбудить детей и старушек. Мы перекатились раз, другой. Мне как-то удавалось удерживать оскаленную морду в паре сантиметров от своего лица, хотя запястья и кисти рук уже слабели от страшного усилия. В какой-то момент, когда онемевшие пальцы уже готовы были разжаться, я понял, что вцепился в барса обеими руками — и здоровой, и той, что все эти дни висела плетью. Да я же эту руку едва мог немного приподнимать! Удар мечом в грудь что-то повредил и в ней, не давал нормально двигаться! Выходит, что это? Сон? Мой сон? Мне просто снится сейчас, что оскаленная морда уже в паре сантиметров от моего лица! Но раз сон — мой, значит, если сейчас сумею наполовину проснуться, то смогу всё! Овладеть течением сна! Раздавить эту хитрую кошку! Превратить в беспомощного котёнка! Я зарычал, сдавливая горло барса с нечеловеческой силой пробуждающегося сознания. Это мой сон! Я в нём хозяин! Зверь зашипел, вывернулся, отпрыгнул и уставился на меня круглыми от удивления глазами. «Ну, иди же ко мне? — подумал я, понимая уже, что всё у меня получилось. Что я проснулся во сне, и барс теперь ничего мне не сделает. — Сейчас я тебе хвост откручу и в пасть затолкаю!» Я замер в боксёрской стойке, грозно уставившись на зверя. Он рыкнул, потряс мордой так, словно отплёвывался от противного человечьего запаха, и не спеша затрусил по склону. Туда, где между кедров появилась вдруг тоненькая тропинка. «Ну и уматывай!» — подумал я. И барс обернулся на полпути, но просто стоял и смотрел. Он словно бы проверял, смотрю ли я ему вслед. «Вали-вали, — предупредил я его мысленно. — А то сам поймаю и наваляю». Он сделал шаг, потом прыгнул. И пропал. Победа была чистая. Но, к сожалению, не настоящая. «Какой хороший сон», — подумал я. И проснулся. Над горой нависало серое предутреннее небо. Я лежал у разгорающегося костра, укрытый войлочным одеялом. Рядом хлопотали старушки — разогревали в котле загустевшие остатки вчерашнего супа. Приподнялся, оглядываясь. Детишки ещё спали, свернувшись клубками, как и в моём сне про барса. А вот шаманка куда-то слиняла. Интересно куда? Встал, опираясь на руку и вздрогнул. Это была левая рука! И она болела, конечно, но двигалась! Вскочил на ноги, распугав своих старушек. Уставился на проплешину в траве — вот тут мы катались с барсом! А вот тропинка, протоптанная зверьём! По ней он и ушёл во сне! А куда? Я точно помнил — вчера никакой тропинки тут не было, факт! Бросился по тропинке и чуть не столкнулся с шаманкой. Проснувшись раньше меня, она, видимо, решила обследовать новую локацию. — Хорошо ли тебе, названный Каем? — спросила она. Я уже привык к этому местному приветствию. Оно было вроде нашего «здравствуй». Шаманка не спрашивала, насколько мне «хорошо». Как и у нас, здороваясь, не очень-то и желают здоровья. Тем более что отвечать: «Хорошо» — полагалось, даже если тебе плохо. Но сегодня я проснулся именно хорошо. Бодрый и почти здоровый. Потому и ответил: — Просто отлично! Мне барс приснился. Здоровенный такой, мордатый. Он ушёл во сне по тропе. Просыпаюсь — и тут тропа. А тебе как спалось? — Хорошо! — ответила шаманка и указала на примятую траву. Я вгляделся. Над влажными от росы травинками, пробивающимися сквозь каменистую почву, чуть-чуть светились лёгкие призрачные следы огромной кошки. Моргнул — и следы пропали. Опять всякая хрень мерещится, теперь с барсами! Что же это всё-таки было? Ведь тут-то я точно спал! — Кто знает? — отозвалась на немой вопрос шаманка. — Может быть, дух горы пришёл к тебе во сне в облике барса. А может, его посланником был настоящий зверь. Он коснулся тебя, спящего, и наслал страшный сон. Но зато я знаю, что означают эти следы! — А что они означают? — Что гора зовёт нас. И мы пойдём по указанной ею тропе. — А у вас часто такое бывает? Когда… — я замялся: как же спросить? — Когда духи барсов снятся? Потёр занывшую левую руку. Ничего, главное — она теперь двигается, разработаю постепенно. — А как без духов? — удивилась шаманка. — У каждой горы и долины, у ручьев и деревьев — у всего в этом мире есть духи. — Даже у твоей трубки? — пошутил я. — А ты не смейся. Вот обидятся на тебя духи вещей, узнаешь, как оно — искать по полдня каждую мелочь! Неужели воины из рода медведя такие глупые, что не видят духов вещей? — Да откуда ж я знаю? — и добавил мрачно: — Не помню я ничего. Совсем не помню. Хотя на самом деле теперь я вспомнил всё, что случилось со мной после крушения вертолёта: чётко и полностью. И странный призрачный зал, и то, что в нём говорилось. Но мог ли я рассказать такое хотя бы шаманке? Вряд ли. Вот явись мне медведь, я бы, может, и рассказал. Ведь это была бы эта инфа по её профилю. Но откуда шаманке знать, что такое «синклит»? Слово это из моего мира. Кажется, греческое, да? Какой-то орган управления? Что-то религиозное, вроде?