Размышляя, я вернулся к костру. С удовольствием поел горячего, ощущая, как силы вливаются в меня. Мы разжигали огонь, не скрываясь. Густой лес прекрасно маскировал небольшецкий дымок. А горячий чай из белых головок пушистой травы пах мёдом и был немножечко сладким. Как от такого откажешься? Мои старушки взяли из дома всю свою ценную утварь, вроде котлов, глиняной посуды, зимней одежды, войлочных подстилок и одеял. Я только сейчас понял, что в этот поход они уходили, как в могилу: вместе со всем нажитым немудрёным добром. И не надеялись вернуться. Наверное, они полагали, что идут на погибель, но всё равно шли. Вот только как умирать без котла, который несколько поколений передавался по наследству от матери к дочери? Человек привязывается к вещам. Куда от этого денешься? Но табор-то у нас вышел прямо-таки цыганский. — Лови его! Эй, лови! Я оглянулся. Петух был привязан на ночь за ногу к дереву, но как-то выкрутился и пустился бежать, а ребятишки за ним. Фыркнул: куры, козы, бараны, горшки, дети… Почему старушки пошли за мной? Поверили? Или просто умирать не хотелось? А ведь барс не тронул даже глупого петуха! Наверное, это всё-таки был дух, а не настоящий зверь? Увязав вещи и навесив их в перекидку на скотину, мы стали карабкаться вверх по узкой звериной тропе. Что меня удивляло больше всего — никто не жаловался. Ни один, даже самый мелкий малыш, и голоса не подал. Даже те, что сидели на руках у матерей, не хныкали. Впрочем, вот им-то путешествие, наверное, нравилось. И никто не спрашивал, а зачем мы куда-то прёмся по бездорожью, если рядом утоптанная человеческая тропа? Я и сам об этом думал, на руках перетаскивая через овраг детей. Почему я поверил барсу? Местные — ладно, у них такое, наверное, норма. Радовала только больная рука — я уже хватался ею за корни. Слабовато хватался, но сам факт обнадёживал. Тропинка то резко шла в гору, то вдруг — под откос. В какой-то момент она привела нас к обрыву, и я решил было что всё. Дальше пройти не сможем. Мы стали обустраиваться на днёвку, а самые старшие мальчишки пошли на разведку. — Что делать будем? — спросил я у шаманки, усаживаясь рядом с нею на камень. Она невозмутимо курила трубку. — Духи подскажут. — Ну, эту твою песню я уже слышал. А идти-то куда? — А ты не торопись. Слушай не меня, а себя. Ведь это тебя ведёт барс, а уж мы потом тащимся следом. — А-а… — протянул я, делая вид, что понял. — Так он меня ещё и ведёт. А куда? — Туда, где ты нужен. — А если к смерти? — Думаешь, путь вверх может быть дорогою в нижний мир? — удивилась шаманка. — Всяко бывает. — Я почесал щёку, укушенную какой-то летающей падлой. — А кто у вас управляет этим нижним миром? Бог какой-нибудь? — Нижним миром управляет нижний бог, — туманно пояснила шаманка. — А имя у него есть? — Имя его называть нельзя. Он услышит и заберёт нас к себе. А тебе — очень рано ещё. Твоя тропа едва протоптана. Видишь, как идти тяжело? Я хмыкнул: тут она в точку попала. Тяжело. И дальше, похоже, никак. — Спуск! Мы нашли спуск! — к нам бежали мальчишки. — Там старое русло ручья, а по нему — тропа! — Ну вот, — сказала шаманка, поднимаясь с камня. — Видишь: тропа твоя только ещё началась. Я пожал плечами: значит, сон в руку? Вещи мы не разгружали, а потому наш табор быстро пожевал лепёшек и поднялся на ноги. Небо вдруг потемнело. Хотя солнце недавно перевалило за полдень, тучи грозили приблизить вечер. — Спускаться надо немедленно, — предупредил я. — Если пойдёт дождь, камни станут скользкими. — А ну, быстрее! Быстрее! — поторопила шаманка старушек. Они устали, но безропотно поплелись вниз по тропе. — Спустимся, и будем устраиваться на ночлег под обрывом, — успокаивал я. — Тут гора козырьком нависает. Если дождь — какая-никакая крыша! К счастью, тропа вполне подходила и для людей, и для нашего маленького стада. Оно уверенно шло за козлом, которого вела в поводу Майа. В пути моя названая мать словно бы отдалилась от меня. Стала немного чужой. Малышне требовалось внимание, и она тащила на руках то одного, то другого. А я то шёл в середине отряда, то подгонял отставших. Даже не видел её почти. Спуск был долгим и трудным. Спускаться всегда труднее, чем подниматься. Зато внизу мы рассмотрели настоящий оазис — пушистое кедровое редколесье со всех сторон окружённое скалами. Был и обещанный мной скальный навес, способный укрыть от дождя. Оставалось совсем чуть-чуть. Старушки и дети уже едва передвигали ногами, но я был доволен. Здесь мы будем почти в безопасности. Сюда без проводника не добраться, уж больно запутанная тропа. И сверху не разглядеть. Молодец, барс. Привёл в настоящее убежище. Вот же хитрая морда! Сейчас мы разобьём лагерь, нагреем чаю и отдохнём. И пожрём курятины. Этого подлого петуха — сто процентов надо рубить! Ребятишки уже замучались за ним гоняться! — А ну, бодрее шагать! — прикрикнул я. — Почти пришли. Это отличное место для лагеря. Здесь и пересидим. А я пойду в разведку и… Стрела мелькнула прямо перед моим лицом и с глухим стуком воткнулась в дерево. — Стоять! — раздался хриплый мужской голос. — А ну — все назад! А то стрелами истыкаем! Говорили на нашем языке. Только сейчас до меня дошло, что я понимаю и язык захватчиков — немного иной, но похожий, и этот, мелодичный, родной. Язык Камая и Кая. — Ты кто такой? — я вышел вперёд, делая вид, что мне плевать на стрелы. — Чего как трус забился в кусты! Вылазь, блин! Кусты зашевелились, и навстречу мне шагнул крепкий парень в кожаной рубахе, как у названых братьев. В руках он держал изготовленный для стрельбы лук, а лицо покраснело от гнева. — А ты кто такой? — спросил он сердито. — Я — Кай из рода барса! — Кай умер, — отрезал он. — Убирайся! Сюда нельзя бабам и духам! — И почему это нам сюда нельзя? Глава 11 Военный лагерь