Противно было даже думать о том, насколько не хочется умирать. Что я не видел в той смерти? Стоп. Но ведь я же — не новичок. Я же уже был один раз посвящён в воины! Рванул рукав — но знаки на запястье побледнели и просто так показываться не собирались. Как же их вызвать? А если попросить барсов подождать до первого боя? Наврать им что-нибудь про мою неготовность к обряду, пока не срублю своего первого врага? Будет кровь — и загорится узор. А он — прямое свидетельство того, что я уже проходил воинский ритуал. Однако пока я раздумывал и подбирал слова, Ичин кивнул тем, кто прилетел вместе с ним, и двое незнакомых воинов взяли меня за руки и повели в отдельно стоящий аил. Не стали они меня слушать. Даже с назваными братьями поговорить не дали, хоть я и просил. Заторопились. Ещё немного — и силой бы потащили, а росту и весу во мне теперь чуть. По озабоченным лицам барсов я видел, что после слов Ичина — меня как бы вообще не стало. Воинам надо было подготовиться к сложному обряду, они тут вообще-то не каждый день сослуживцев хоронят. Вот же засада. Меня не заперли. Я же был свой, и сам должен был понимать, что выходить из аила, куда отвели — табу. Посадили тебя — и сиди, пока не разрешат выйти. А убежишь — сам виноват, не возьмут тебя в воины. Я приоткрыл дверь так, чтобы получилась щёлочка, лёг на землю и стал наблюдать за лагерем. Видел, куда увели крылатых волков — по той же тропе мы с приятелем уходили охотиться. Наверное, волков просто отпустили «пастись», чтобы они сами добывали себе еду. Потом воины начали таскать дрова и ветки можжевельника. Они даже не отдохнули с дороги и не поели ничего. Злятся, поди на меня… Ичин ушёл в самый большой аил и затаился там на пару часов. За это время барсы собрали целую кучу сухостоя: молодых сосёнок и кедров. Ловко наломали их на дрова. Сложили здоровенное кострище. На нём и вправду можно было бы сжечь мёртвого человека. Потом Ичин вышел из аила, и я его еле узнал. Он снял свои кожаные доспехи, расшитые железными бляшками. Надел длинную рубаху с верёвочками на поясе и по низу, вроде той, что носила шаманка. И тут меня осенило — Ичин был не только воином, но и чем-то вроде жреца в военном лагере! Может, и не профессиональным шаманом, но нужные обряды умел проводить. Иначе барсам пришлось бы таскать с собою балласт — человека, умеющего камлать, но не умеющего сражаться. Без шамана они не могли. Неверующих и у нас на фронте было немного, а тут — то ли ещё родовой строй не закончился, то ли уже начался феодальный, но без богов — никуда. Ичин первым делом зажёг можжевеловый веник и стал ходить кругами и махать им — окуривать лагерь. Приятель-барс рассказывал мне, что так положено делать, чтобы очистить территорию после нарушения табу. Я засмеялся, вспомнив своё пенсионерское воинство. Бедные барсы! Видно, мои старушки осквернили им тут всю малину! Ну, извините, братья! Это я только начал подрывную деятельность в вашем магическом мире. Раз я — человек неверующий, то не по нутру мне, когда мужики в лесу прячутся, оставляя врагам детишек и матерей. Если в вашем мире так принято, то в моём — всё иначе. Ничего личного, так уж меня воспитали. Ичин несколько раз обошёл вокруг лагеря, окуривая его можжевельником. Принёс из аила бубен. Здоровенный, гораздо больше того, что был у шаманки. Прогрел над костром. Кама делала так же, наверное, в этом был какой-нибудь музыкальный смысл. Однако прыгать вокруг огня Ичин не стал. Сел и начал тихонько постукивать в бубен палочкой, заунывно напевая что-то малоразборчивое. Часть воинов ушла по охотничьей тропе, часть занялась непонятными приготовлениями, а остальные уселись возле шамана, слушая его песню. У меня слушать не выходило — слишком тихо Ичин бурчал себе под нос. Я от скуки тоже подобрал палочку и отметил на ней дни, которые провёл в этом мире, сделав себе что-то вроде календаря. Потом сообразил, что всё моё «старое» имущество могут сжечь вовремя обряда. Закопал в углу нож, мешок колдуна, что подобрал на поле боя, амулет, подаренный Майей — костяную фигурку барса. Ну и этот самый «календарь». Пока возился — стемнело. Воины не стали готовить еду, не пошли спать. Они так и сидели у костра, слушая шамана, пока я не задремал. Проснулся ещё до восхода солнца — от шума, возни и хлопанья крыльев. Жизнь в лагере кипела! Охотники вернулись на крылатых волках и притащили с собой их дикого собрата. Живьём! Волк был некрупный — вполовину меньше прирученных. Тощий, совсем другого окраса. Не пепельный, а темно-коричневый с чёрным ремнём по спине. Пасть ему связали, крылья, похоже, и вовсе помяли — так жутко они были вывернуты и стянуты верёвками. Но сдаваться зверь не собирался. Он прижимал уши, рычал, пытался броситься на врагов. Вот только аркан на горле сразу затягивался, и волк валился на землю полузадушенный. Прирученные волки не принимали дикаря за товарища. На его страдания они взирали равнодушно и с некоторым испугом. А Ичин, дождавшись, пока зверь окончательно вымотается, крикнул, чтобы поспешили за мной. Четверо воинов молча связали мне руки и ноги, вынесли из аила на руках. Наверное, так здесь и хоронили. Неужели случалось, что убегали от них покойнички? Меня уложили на кучу дров. Рядом со мной пристроили меч, который я забрал у воина терия Вердена. Прежде, чем положить меч в костёр, его «убили» — варварски сломали, воткнув в бревно. Ну, это ладно, этого меча мне было не жалко. А вот волка я очень жалел. Боялся, что его должны принести в жертву. И когда кровь брызнула на меня сверху, решил, что это его. Обзора-то у меня не было никакого. Но потом полузадушенного волка выволокли и уложили перед кострищем. И разрезали верёвки, стягивающие пасть и крылья. Зверь был измучен и тяжело дышал, не в силах подняться на лапы. Ичин подпалил дрова, на которых я лежал, начал кружиться вокруг меня и волка, постукивая в свой бубен и заунывно подпевая. Воины столпились вокруг «погребального» костра, нисколько не опасаясь, что волк оклемается и кинется на них. И тут же выяснилось, чьей кровью меня полили. Оказывается, над моей головой перерезали горло ягнёнку. Теперь его положили у моих ног, рядом с волком. Кровью воняло сильно, даже я чуял. Но бедняга-волк даже не смотрел в сторону ягнёнка, так сильно ему досталось. Дрова разгорались, и я забеспокоился. Чего ждут барсы? Чтобы я подкоптился слегка? Но действий ждали не от меня. Ичин кивнул одному из воинов, и тот подошёл к волку, взял его за морду и начал говорить с ним: — Смотри, брат! Это пришёл в наш отряд новый воин из рода барса. Он должен взять себе крылатого волка. Лети же, бура! Пусть на тебе летают духи так, как воин будет летать на своём волке! Волк глухо зарычал и попытался встать, но не сумел. — Лети! — повторил воин. — Возьми наш дар! Пускай духи на тебе будут ездить добрые! Пусть добро охраняет нового барса! Я понял, что убивать волка не собираются, наоборот, ягнёнок предназначался ему. Крылатый волк был гипотетическим «конём» для духов. Платой за то, что, став барсом, я возьму себе ездовое животное. Но что если волк просто не сможет взлететь? Вытащат меня тогда из этого костра или нет? Или — типа не получилось? Я поёрзал, примериваясь, чтобы половчее скатиться с поленницы. Ичин поджёг дрова с самого краю, но они были сухие, смолистые. Я уже ощущал, как в щёку дышит жаром, да и снизу пошло тепло. Это что, я тут, изжариться должен? Или они моё терпение проверяют? Огонь разгорался всё сильнее, когда волк наконец поднялся, шатаясь. — Он не взлетит! — выкрикнул тут же один из воинов. — Смотри, кровь! — Кровь! Кровь! — закричали уже многие голоса. Я подался вперёд и сел, чтобы видеть уже, что происходит. Мы встретились с волком глазами. Он смотрел затравленно и мутно. А на земле под ним растекалась лужа крови!