Тушка оказалась тяжёлая. Я поднатужился, толкнул посильнее, и зверь сдавленно застонал. Живой! Ах ты ж, мать твою! — Помогите! — я обернулся к воинам. — Рану надо зашить и перевязать! — Обряд не закончен, — строго сказал Ичин. — Знаки показывают нам, что ты — воин. Но огонь не принял тебя. Нужен обряд очищения. И твоё воинское имя тоже должно быть очищено. Ты помнишь своё воинское имя? Я обвёл глазами воинов. На этот раз возражений не возникло ни у кого. Видимо, события начали приобретать предсказуемый оборот. Но имя? Вот я попал. У Кая, наверное, было уже воинское имя? Или нет? Наверное, нет. Майа что-то говорила про то, что он всего лишь помогал отцу. А вот у Камая воинское имя имелось точно: мои руки и всё моё тело ощущали последствия очень серьёзных упражнений с оружием. Могу ли я сейчас сделать вид, что вспомнил воинское имя, не помня настоящего? Что для шамана важнее — память Кая или память его тела — неведомого юного воина появившегося непонятно откуда? Но… Если на моих руках выступили воинские знаки Камая и их признали здесь, значит, и имя должно быть его. Имени этого я не знаю, но и шаман не знает. Ну что ж, обойдусь своим. Уж позывной-то у меня есть. А врать лишнего, да забыть потом, что наврал… — Кесарь, — сказал я. — Моё воинское имя — Кесарь. Привычные звуки позывного прозвучали странно. Губам Камая чужие звуки оказались непривычны, я не смог выговорить, как надо. Вышло глухо и неразборчиво. — Хорошо, — кивнул шаман. — Гэсар с этого дня будет нашим братом барсом. Три дня ему нельзя есть мяса. Потом он пройдёт обряд очищения и будет жить вместе с молодыми воинами. Я услышал шёпот и смех среди парней — им понравился вердикт шамана и предводителя. Остальные равнодушно молчали. Только двое воинов остались недовольны — Ыйген и тот, с которым я дрался. Ну, это я потом разберусь. На сердитых воду возят. Только тут ещё об этом, похоже, не знают. Помахал рукой приятелю и показал на волка. Мне нужны были тряпки, чистая вода, иголка с ниткой. А есть ли у них вообще привычные мне иголки? Старшие воины потащили тушку жертвенного ягнёнка по охотничьей тропе. — Зачем? — спросил я одного из молодых, поджидая приятеля. Тот обещал принести что-нибудь для перевязки. — Они повесят тушу над пропастью. Это — пища для духов, — удивлённо ответил тот. — Гэсар, смотри! — приятель был уже тут как тут. Он принёс старую рубаху и указывал мне на коршунов над тропой. — Духи слетелись уже. Они приняли барана. Хорошо! Он стал помогать мне переворачивать волка, не переставая трещать. — Духи съедят барана, растащат косточки. Может, и бура тогда выживет. Или умрёт. Зашить нечем! — Почему? У вас что, иголок нет? — Раны зашивать умеет только Ичин. — Так попроси у него! — Шаман не будет зашивать дикого зверя! Это плохо! — Всё у тебя — то хорошо, то плохо, — пробурчал я и крикнул, разглядев рану: — Ичин! Дай иголку? Пожалуйста! Жалко тебе, что ли? Рана оказалась колотая, но небольшая. Похоже, я был прав — ударили под рёбра ножом, целясь в сердце. Но зверь крупный, может, и не достали до мотора? Шаман подошёл и мрачно уставился на меня. Он был занят, когда я его позвал. Чего-то втолковывал воинам насчёт того, как поправить испорченный обряд. Однако Ичин оставил своё занятие, сел рядом со мной на корточки. — Уйди, — оттолкнул меня плечом. Осмотрев рану, шаман покачал головой: — Не выживет зверь. — Выживет. Я ухаживать буду. Дай иглу, если есть, а? Сам зашью. — Тебе нельзя, — отмахнулся Ичин. — Ты грязный сейчас, рана от твоих рук воспалится. — Ну, так сам шей, б… лин! — я выругался, и Ичин посмотрел на меня с интересом, словно я озвучил какое-то незнакомое ему заклинание. Потом шаман снял с пояса мешочек, вынул оттуда костяные иголки и что-то, похожее на жилы или тонко нарезанные и скрученные кишки животных. Короткие такие «ниточки». — Истэчи! — позвал он. Мой приятель тут же всунулся между нами и умело прижал пальцами рану на боку волка. Тот всхлипнул совсем как человек. Я сел рядом, положил морду зверя себе на колени и стал гладить, уговаривая: — Ничего. Потерпи, братишка. Всё заживёт, ага? Раз сразу не помер, надо выкарабкиваться. Подумаешь — бок подрезали… Шаман принялся зашивать рану, ругая меня: — Какой тебе брат — волк, назначенный духам? Это бура — на нём духи должны ездить. Придётся большое очищение делать, ловить другого волка… — Ты шей, давай! — огрызнулся я. Истэчи, приятель мой, посмотрел на меня снизу вверх, сделав большие глаза. Мол, ну ты и дерзкий. Разве можно так на шамана кричать? — Я бы не закричал — он бы не подошёл. А братишка бы помер. — Значит, духи так захотели! — возразил Истэчи. — Духи его, что ли, ножом ткнули? — Я погладил волка между ушами. — Вот найду этого духа — оленьи рога ему обломаю! — Если бы духи захотели взять бура — нож не повредил бы ему! — не согласился Истэчи. — Человек не сможет взять то, что хотели взять духи. Значит — не понравился им твой волк. — Не взяли — мой будет! — рассердился я. — Бурка он или не Бурка — это потом разберёмся. — Бура! — поправил Истэчи. — Это он был бы бура, а теперь будет Сивка-бурка, — отшутился я. — Пусть оклемается, в общем. Тогда и решим. — Опасно давать ему жить, — включился в наш спор шаман. И пояснил, возясь с нитками. — Если зверь не смог улететь — духи не приняли дар. Они могут рассердиться на тебя. Не дать тебе крылатого волка. — Да меня и этот устраивает. — Я почесал Бурку за ухом. — Только он маленький ещё. Или другой породы? Истэчи засмеялся. — Нормальный он, — пояснил шаман, мрачно всматриваясь в меня: не шучу ли? — Волка, чтобы он вырос и смог носить на себе воина, нужно поить молоком белой горы. Ты забыл, что ли? — Забыл, — повинился я. — Очень много забыл. Руки что-то иногда помнят. Как меч держать, куда бить. А про волков — всё забыл. Как лечить-то его теперь? И где брать это горное молоко? Глава 14 Мерген На три дня мне выделили тот же аил, где я ждал обряда. Запретили выходить к общему костру, запретили есть что-то кроме кое-как смолотого ячменя и лесных ягод. И то, и другое мне выдали в небольших холщовых мешочках. К ручью — он был недалеко от охотничьей тропы — ходить было можно. На охоту — нет. Да я и не умел. Если бы меня забросило в лес, а не на поле боя, я бы уже давно умер от голода. Ну, грибы, конечно, собирать я могу, но съедобные ли они в этом мире?