— А этот — дурачок местный. Как упал во младенчестве темечком вниз, так и заговаривается. Воин хмыкнул, шагнул к выходу, но вдруг обернулся и пристально посмотрел мне в лицо: — А ну, отвечай, с какими духами ты говоришь, шаманское отродье? А вдруг ты воин из горных дружин? Те, что на крылатых волках, говорят, совсем малолетки! — Не может он говорить! — вскрикнула Майя. — Он и имени своего не помнит! — Ничего, — осклабился воин. — Жить захочет — вспомнит. А ну? — Он приставил меч к моему горлу. — Отвечай, какого ты рода? Глава 3 Кость Барса Меч у горла казался мне совсем не киношным. Да и вообще происходящее всё меньше напоминало кошмар. Все эти звуки, запахи, тени по стенам — производили впечатление вполне настоящих. Разве может присниться так чётко? Да и страха я не ощущал. А это был очень тревожный звоночек. Говорят, что в кошмарных снах пугаются даже люди бесстрашные, потому что механизм воздействия сновидения на мозг — ирреален. Просыпаются детские страхи, из подсознания лезет всякая муть: кровавые мертвецы, гоблины или Ктулху из розовой невинной юности, осенённой Лавкрафтом и «Варкрафтом». А я прямо-таки облегчение получил, когда меч ткнулся в шею. У меня в бою всегда так. Поначалу вроде мандраж, а потом звяк в башке — и я уже весь как стёклышко. Мог бы руку поднять — засадил бы сейчас этому «воину» в немытую челюсть! Но правая рука двигалась еле-еле, а левая — вовсе не поднималась, скованная болью где-то под мышкой. Хотя я могу врезать и с правой, и с левой — почти с одинаковой силой. Мог. Но я только смотрел в чёрные узковатые глаза воина и думал спокойно так, как бы про между прочим: «А интересно, вот убьют меня здесь и что? Я умру, и всё кончится? Или „Дерсу Узала“ продолжится уже без моего участия, как нормальный сон?». А может, я вернусь в этот странный зал, и прозрачные тени скажут мне: «Всё, не справился ты с заданием, Женька!» И подсунут новый кошмар? Не дождавшись ответа, воин оскалился, замахнулся. Я смотрел на него спокойно. Хотелось уже понять: проснусь сейчас или нет? Воин подался вперёд. Меч дёрнулся, описывая дугу. И тут же раздался странный глухой стук — с таким нож с размаху втыкается в баранью тушу! Майа завизжала, а размахнувшийся, чтобы зарубить меня, воин рухнул со всего маху на земляной пол. В спине у него торчала рукоять ножа. Массивная, костяная, обмотанная полосками кожи. Меч отлетел и воткнулся в деревянный настил лежанки в паре сантиметров от моего бока. Кто-то коротко вскрикнул. Я поднял глаза. Второй воин корчился на полу, захлёбываясь кровью. А два парня, такие же темноволосые, в похожих кожаных доспехах, помогали ему побыстрее залезть в лодку к Харону. Прямо-таки пихали его туда — один копьём, а второй мечом. А вот Майа кричать перестала. Она смотрела на парней с такой ясной улыбкой, как будто они сейчас старушку через дорогу переводили. И как только воин на полу перестал дёргать ногами, кинулась к пришельцам с объятьями: — Сыночки мои! — Она повисла на шее у того, что был выше и плечистее. — Ойгон! Темир! — Обняла второго. — Я думала — погибли! Сгинули! А где отец? Где Кай? — Отец до последнего защищал правителя Юри, — пояснил старший Ойгон. — Или погиб с ним, или ушёл за пылающий перевал вместе с Эргеном. Кай был возле отца. Если боги спасли младшего — тоже уцелел. И мы следом пойдём. На перевал. Прощаться пришли. — Живы, жи-вы! — нараспев повторяла Майа, всплёскивая руками. — А это у тебя кто? — спросил старший, Ойгон, кивая на меня. Он наклонился к нарам, на которых я лежал, выдернул меч. Попробовал рассмотреть, хорошее ли досталось оружие, но не сумел — в аиле вдруг резко стало темно. «Так быстро темнеет только в горах! — осенило меня. — Рядом горы!» — Не спрашивай его, сынок, — сказала Майа и захлопотала, разжигая очаг. — Он потерял душу. Не говорит по-нашему, только бормочет что-то своё. Шаманка сказала — с нижними духами беседы ведёт. Майа оглянулась, ища подтверждения у старухи, но той в аиле уже не было. У меня глаза округлились, как хитро бабка слиняла. Была — и нету, как испарилась. Вот же шустрая! И бритый предатель тоже удрал под шумок. — А если он враг нам? — спросил Ойгон, вглядываясь в моё лицо. — Кама сказала, что на нём нет крови воинов нашего рода, — отозвалась Майа. — Может, он из волков или из воинов горных племён? — Или слишком мал, чтобы убивать! — отрезал Ойгон. Огонь света добавил немного. Ойгон поднёс к очагу меч, поцокал языком, оценивая качество стали. Синеватая, чистая, она казалась здесь странной. Шалаш из дерьма и палок, и вдруг — такое оружие. Совсем режиссёры книжек по истории не читают. — Смотри-ка, — сказал старший брат младшему, водя пальцем по навершию меча. — Видишь знак змеи? Злой меч, магами закалён. Придётся нижнему богу белок послать в дар, чтобы откупить. Темир оценил его трофей, вздохнул с завистью — меч второго воина оказался похуже. Ойгон кивнул брату на тела воинов, и они за ноги потащили убитых на улицу. Послышался тихий разговор: сплошь низкие мужские голоса, и я догадался, что парни вернулись не одни, а с отрядом. И перерезали тех, кто пришёл сюда махать мечами да распоряжаться. — Чего натворили-то, гуси безголовые! — раздался в дверях грозный голос шаманки. — Вы-то уйдёте за перевал, а воины терия Вердена снова вернутся в деревню! Вырежут в отместку детей и женщин! Уносите трупы, бросьте в ущелье! Кровь засыпайте песком, чтобы никто не знал, где они сгинули! Она вошла в аил с кожаным мешком и стала сыпать на пол песок. Майа захлопотала, собирая детям припасы в дорогу. Под нарами нашлись, завешанные шкурами сундуки. В них — сухая колбаса, мешочки с чем-то сыпучим. Я сглотнул слюну: теперь мне ещё и есть захотелось. Да проснусь я уже или нет! Зажмурился, потряс головой и… застонал от боли. Я всё время забывал, что лежу раненый и двигаться мне никак. Выругался сквозь зубы. Шёпотом, чтобы «не привлекать внимания санитаров». Особенно сильно болела грудь: слева, там, где должно бы быть сердце. Но его стук я слышал в ушах, если сильно дёргался — значит, по рёбрам прошло. Осколок? Ещё оттуда? До сна? Ойгон тоже вернулся в аил. Теперь он отнимал у матери припасы и снова совал в сундук, приговаривая: — Всё у нас есть, мама. А чего нету — охотой добудем. Сумеем найти путь через перевал — вернёмся за вами. Если что — уходите в горы, прячьтесь там. Сурлан уводит своих. И Байсур. — Я останусь в деревне, — отрезала Майа. — Ему нужен уход. — Она кивнула на меня. — Зачем тебе одержимый? — нахмурился Ойгон. — Он не одержимый! — пристыдила брата шаманка. — Говорящие с духами нижнего мира всегда могут вернуться в мир средний. — Найманы терия Вердена не верят, что душа может покинуть владения нижнего бога. — Ойгон увязывал в мешок немногие вещи, что согласился принять у матери. — Если кто-то из воинов теряет свой разум — он теряет и жизнь. Найманы вернутся и убьют его. Они даже своих раненых добивают, если нет надежды снова поставить их в строй. — Не убьют. — Шаманка разогнулась, высыпав весь песок. — Крови вы сегодня пролили довольно для большого камлания. Нижний бог сыт. Ночью я сама пойду за его душой в нижний мир. От ран он уже не умрёт, и духи его сегодня меньше мучают. Смотри, как глядит? Будто уже узнаёт нас, людей. Отличает от слуг нижнего бога. — А что за раны на нём? — От меча и когтей, словно дикие барсы терзали тело. — Барс не будет рвать человека когтями, — покачал головой Темир. Но Ойгон не стал спорить с шаманкой. Он снял со стены кожу, покрытую рисунками кошек и непонятными значками. Подошёл ко мне. — Если хочешь уцелеть — смотри сюда, — сказал он, тыча мне в лицо эту кожу. — Вот наша кость* — Белый Барс. Для чужих — ты теперь Кай, мой младший брат, что за перевал ушёл. Кай из рода Белого Барса, красная кость, запомнил? Я кивнул против воли.