- Так я слушаю ваше дело, - еще раз напомнил Пирогов. Старик крякнул, снова оглянулся на карту. - От ведь прет, стерва! Нет, ведь как прет! Он придвинул к себе стул, сел бочком, шапку зажал в ладонях, а руки сунул между колен - согнулся, сжался, как под тяжестью непосильной ноши, и только глаза быстрые-быстрые, прямо молодые, продолжали насмешливо лучиться. - Дело у меня такое, дорогой. Месяц назад вакуированных привезли. И до того были. Сто семей, если не поболе. Ага? А кто эти люди? Нет, ты скажи, кто эти люди? Докажи, что среди них нет лазутчика… - Все? - Да ведь как? Сам вчера слыхал, похвалялась одна: «Герман придет, всех перевешает». И раньше слыхал. И выходит, не все базированные. Есть подосланные. Вон! - старик повернулся к карте. - Осталось-то до нас - шиш! Он был или не совсем нормальный или подлец. А скорее всего и то у другое. - Как ваша фамилия? - Моя?.. Моя - Сахаров. Тут я… На берегу… Во-он… - Хорошо, товарищ Сахаров, я сейчас же поручу проверить ваш сигнал. Корней Павлович поднялся. Встал и старик. «Пожалуй, что ненормальный, - подумал Пирогов. - Ведь я даже не спросил, кого он подозревает». - Проверьте, проверьте, - сказал Сахаров, медленно натянул шапку, снова подошел к карте. - Как прет, стерва. На вороных. Ничем не остановить. Ага? - Остановят. - Дай-то бог. Отчего так гадко на душе. От очередных проводов? Или старик своими вздохами… Надо же, черт волосатый! ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Суматошно мчалось время. Будто не было дня, - утро и сразу вечер. Утро - вечер. Допоздна светились окна в райкоме партии и в райисполкоме. Жег керосин и Корней Павлович, чтоб как-то за счет ночи растянуть сутки, растянуть рабочее время. Пришла телеграмма из управления. Научно-технический отдел подтверждал, что бумага от «бычка» и бумага, взятая у Козазаева, идентичны, а по дополнительным внешним признакам имеют много общего. Не исключено, что и тот и другой листы были в одном переплете, на это указывает одинаковый износ, а главное, сходство жировых отложений на поверхности. Корней Павлович заперся в кабинете. Два дня назад он справлялся у военного комиссара о Козазаеве. Тот подтвердил, что Козазаев действительно прибыл на излечение после госпиталя, о чем свидетельствуют документы. Корней Павлович задал несколько пустяшных на вид вопросов, записал ответы. Теперь, по получении телеграммы, он вынул записи. Дата прибытия минус дата убытия. Потянулся к карте, узнал расстояние. Получалось слишком много дней. Так много, что самому не понравилось. Один из этих дней совпадал с роковым для убитых на повороте в Ыло. С досадой хлопнув ладонью по столу, будто внезапно оттолкнувшись от него, Пирогов быстро встал, распахнул дверь. - Меня не спрашивал сегодня раненый? Этот… Козазаев? - Нет, Корней Павлович, - отозвалась дежурная. Он помедлил, думая, не послать ли за ним, решил, что потерпит, пока развиднеется на дворе. Затворил дверь, устало взял со стола трехдневной давности газету - почта приходила нерегулярно, новости старели раньше, чем их успевали прочесть. У Сталинграда шли бои. Немцы приближались к Волге. Наши цеплялись за каждый клочок земли, но где-то между строк угадывалось, что земли этой осталась узенькая полоска, местами простреливаемая из пулеметов… Военные новости трехдневной давности. А ты, лейтенант Пирогов? Ты ходишь тут, в тылу… Умом он понимал, что нужен солдаткам для их безопасности и покоя, а неприятное ощущение виноватости перед ними не проходило. Хуже того, в последние дни, когда стало очевидным, что в горах скрываются лихие людишки, виноватость его сделалась почти физическим ощущением. Он искал случая, который должен, по его мнению, оправдать его пребывание в тылу. Вытянув под столом ноги и рассуждая таким образом, он и не заметил, что засыпает, когда раздался громкий стук в дверь. Дежурная бросилась к двери, но быстро вернулась. - Корней Павлович, там стучат. - Откройте, - сказал он. Дежурная откинула засов. - Начальник здесь? - услышал Пирогов Варькин голос. - У себя сидит. Варька влетела в кабинет, как пожарный в горящий дом. - Корней Павлович… - она рывком сбросила на затылок цветастую шаль. - Корней Павлович, там… Козазаев поймал одного в солдатском… - Где? - Пирогов поднялся, расправил гимнастерку, пощупал кобуру. - Пошли мы прогуляться… А он из леса. Грязный, с бородищей. Ну, мой-то: «Стой!» А тот бежать… Варька с тонким присвистом шмыгнула носом, крупные слезы выкатились на щеки. - Ты чего? - насторожился Корней Павлович. Обычно суховатый в обращении с сотрудницами, он незаметно для себя сказал «ты», и в голосе его откровенно зазвучало человеческое участие. - Говори же, что случилось? - Да… - круглые блестящие бусинки нырнули по подбородку. - Да… догнал этого-то… И сгоряча больной рукой как даст. - Зашиб до смерти? - подсказал Пирогов. - Не-е, - спешно поправила Варька. - Ему-то ничего. Козазаев… Все швы на ранах расползлись… - Худо… Неизвестный задержан? - Привели. Меня за вами послали. - Ай да Козазаев! Ай да милиционер! Пошли. Козазаев сидел между дверью и столом, морщась и баюкая руку. На пороге пристроился дед лет семидесяти, низкорослый, легковесный, как сушеный чабачишко. Увидев Пирогова, Козазаев поднялся. - Сиди, - остановил Корней Павлович. Подошел к неизвестному, прижатому в угол столом. - Документы. Незнакомец не шевельнулся. Худое лицо в коричневой щетине не вздрогнуло, не выразило страха или откровенного упрямства. Он неподвижно и тускло смотрел на крышку стола. - Встаньте. Едва просунувшись в щель между столом и стеной, незнакомец поднялся, уперся спиной в угол, нетвердо подогнув под столом ноги. - Выверните карманы. Зорко следя за руками, Пирогов отмечал каждую подробность содержимого карманов: не понравилось, что коричневый курил свежий самосад, значит, кто-то снабжал с грядки, обломок напильника для кресала тоже был свежий, не успел засалиться жгут из цветастой хлопчатобумажной ткани. - Все, - сказал неизвестный, хлопая по вывернутым карманам, будто стряхивая с них пыль. - Нагрудные, - подсказал Пирогов. Коричневый расстегнул пуговицы, достал книжечку раскурочной бумаги. Корней Павлович нетерпеливо взял ее. Узкие, как на «бычке», буквы шли через страницу. - Теперь уже точно все, - сказал неизвестный. - Видите.