– Я не получила эту жизнь, – отрезает Бернис. – В этом все и дело. А она получила – а теперь называет это «регрессивным»? Это как те богатенькие типы, которые притворяются бедными. Легко притворяться, будто ты выше чего-то, если это что-то у тебя уже есть. – Ты не ошибаешься, – подтверждает Рэйна. – У меня действительно есть та жизнь, которую тебе «предлагается заполучить», и это дает мне определенные привилегии. – А ты что, политик? – интересуется Руби, потом смотрит на Уилла. – Почему ей сходит с рук все это? – Давайте скажем как аргумент, что у Рэйны действительно идеальная жизнь, – говорит Уилл. – Богатство, любящий муж и все такое. Что в этом для тебя настолько невыносимого, Бернис? – Это показывает мне, кем я не могу стать. – Да, мы поняли, ты не твоя сестра, – соглашается Руби. – Мы все не можем стать королевами бала, которые не хотят идти на бал. – Но неужели я должна быть вот этим? – спрашивает Бернис, указывая на себя, голос ее делается выше. – Самой толстой девушкой, с какой когда-либо встречался Эштон? Такой уродливой, что это меня выставляют злодейкой? Годной только на то, чтобы стать оттоманкой? Это как хоррор-версия истории о том, как какой-нибудь подлец в шутку приглашает девушку на бал. – Тебя, Бернис, делает настолько несносной то, – заявляет Руби, – что на самом деле ты не такая уродливая и не такая тупая, как тебе кажется. – Круто, спасибо, – отвечает Бернис. Руби вздыхает: – Эштон выбрал тебя не ради шутки. Он выбрал тебя потому, что твоя самооценка ниже плинтуса, потому что ты завидуешь своей сестре. Рэйна здесь, вероятно, потому, что жизнь у нее поганая в каком-нибудь ужасном смысле, который мы даже представить не можем. Какой смысл завидовать и ей тоже? – Нет никакого смысла, – говорит Бернис, – я просто завидую. Эшли постукивает своими длинными ногтями один о другой. – Э-э-э, прошу прощения, – произносит она. – К слову о том, чему люди завидуют… может быть, мы вернемся к моей любовной истории? – Да, пожалуйста, – отвечает Бернис. – Может быть, тебе следует объяснить подробно условия этого шоу, Эшли, раз уж Гретель никогда его не видела, – предлагает Уилл. – Круто, – говорит Эшли, выпрямляясь. – Я могу начать с самого начала. Пересказ – это одно из тех умений, которое я освоила на этом шоу. Она прикладывает левую ладонь к груди и начинает заново. * * * Я известна как Эшли Е, если вы не прочли мой бейджик в первую неделю или не видели мой сезон шоу, или вообще не смотрели телевизор и не рассматривали обложки журналов в последние несколько месяцев, если у вас нет «Инстаграма»[18] или «Твиттера» или, может быть, вы не слушаете интересные подкасты, или что угодно. Мое имя пишется как A-s-h-l-e-e. Плюс еще одна «Е». Если вы думаете, что в этом имени слишком много «Е», я вас понимаю. На самом деле в моих инициалах нет никакой «Е». Но даже если б моя фамилия начиналась на «Е», это уже не имело бы никакого значения, потому что, выйдя замуж за Брэндона Ирисарри, я стану Эшли И. Моя титровая карточка с этого шоу больше не совсем верна. Титровая карточка – это типа как субтитры, которые плавают под твоим лицом, когда тебя показывают на экране. Ну, например, мне на самом деле уже двадцать два года, а не двадцать один – мой день рождения пришелся на середину сезона. И я действительно из Парк-Понд в Пенсильвании, но теперь живу в Бруклине – примерно с месяц. И я действительно была торговым консультантом, но уволилась для того, чтобы участвовать в этом шоу; шоу показали по телевизору, и теперь никто меня не возьмет на работу. Брэндон был выбран для шоу «Избранница» так же, как выбирают каждого мужчину-лидера для каждого сезона: через суперсекретное голосование и интервью. Мужчина – звезда шоу должен быть горячим и соблазнительным. Брэндон соответствует этому запросу: у него густые каштановые волосы, на удивление мужественная челюсть и невероятно накачанный пресс. Но мужчина-звезда должен быть не просто горячим. У него должна быть еще некая особенность, типа, он должен быть наследником большого состояния, или профессиональным спортсменом, или у него должна быть какая-нибудь трагическая история. Брэндон – это последний вариант. Его школьная любовь умерла у него на руках. И это, конечно, печалька, ставим грустный смайлик. В начале первой серии Брэндон навещает могилу своей девушки и плачет. Потом говорит на камеру: «И я помню, как подумал: она не просто мертва, мертва сама любовь». Что неправда. Любовь жива и здорова в квартире Ирисарри, где я живу целый месяц. Во время открывающих титров «Избранницы» холостяк в костюме всегда танцует с тридцатью женщинами в белом кружевном белье, и звучит песня диджея Мани – ремикс «Вот идет невеста» и «Я твой раб». Холостяк протягивает белые розы отказа танцовщицам, которые одна за другой уходят в печали. Последняя танцовщица получает красную розу. Она зажимает ее в зубах и прыгает в его объятия. Потом идет фото потрясающего особняка на склоне утеса возле Адриатического моря. Там мы жили, пока встречались с Брэндоном. В каждой серии холостяк раздает определенное количество красных, розовых, желтых и белых роз. Розы стоят в вазах по всему дому и во внутреннем дворике, а еще, особенно, в павильоне, куда вход только по приглашению. Вазы стоят так, чтобы холостяк мог типа как взять розу в любой момент, когда захочет, и бросить девушке. Немедленная оценка. Красная роза означает, что он о тебе суперского мнения. Розовая роза означает, что он начинает испытывать что-то. Желтая роза – это плохо. Либо ты сделала что-то не так, и он типа как пытается преподать тебе урок, или, что еще хуже, – ты теперь во френдзоне. Из френдзоны не возвращаются. Белая роза хуже всего: поцелуй смерти, прощальный дар, проваливай домой. Как только стебель касается ладони, девушка начинает плакать, и Джейк Джексон, ведущий шоу, появляется словно Мрачный жнец, – и я говорю так не только потому, что он старый. Это потому, что твое время вышло, и он такой: «Извини, ты не нашла любви. Ты должна уйти так же, как пришла – одна, одинокая и по-прежнему ищущая… Избранника». Я ехала на работу в своем старом «Форде Эспайре», когда увидела рекламный щит, объявляющий о кастинге. На нем было написано что-то типа «Ищешь любовь?» Ну да, я ее искала. В «Тиндере» я была на самом днище; получала одни и те же предложения повторно, меня пролистывали вправо те, кого я уже пролистала влево, меня отмечали мужчины, живущие в пятидесяти милях от меня. Мне присылали сплошь фотки членов и вопросы «Хочешь меня?» – то есть ничего подходящего для брака. Тем временем мои подруги получали новые фамилии и сказочные свадьбы с каретами, запряженными лошадьми, и в соцсеточках у них были фотографии в день свадьбы, в самые счастливые моменты. Так что если вы гадаете, то да: я действительно пришла в это шоу за любовью. Но я также думала, что если не найду любовь, то меня, по крайней мере, покажут по телевизору; может быть, я даже наберу несколько тысяч подписчиков в соцсетях; может быть, я смогу стать влиятельным пользователем – инфлюенсером – и зарабатывать деньги на рекламе жвачки для похудения, вместо того чтобы отскребать настоящую жвачку с полов примерочной в магазине подростковых шмоток. Так что я пошла на кастинг, потом прошла три раунда собеседований, за которыми последовали психологический тест, тест на ЗППП[19] и сценическая проверка. После этого мне показали кадры с Брэндоном. Мои ладони мигом вспотели, и я поняла, что влипла. Я подписала контракт на миллиард страниц, бросила свою работу, сдала в субаренду свою квартиру, перебралась к отцу и мачехе и купила на свою кредитную карточку всю одежду, которая была перечислена в списке. Мне были нужны тонны барахла, включая пять бикини и чертову прорву вечерних платьев для коктейльных вечеринок. На каждую вечеринку требовалось надевать новое платье. Вечеринки устраивались раз в неделю, а неделей считались четыре дня, то есть было в целом семь недель, если ты добиралась до финала. Довольно скоро я тащила свои чемоданы к дверям «Хилтона» в самой шикарной части Нью-Йорка, и мой продюсер, Хана, бежала по красно-коричневому ковру, чтобы встретить меня. Прическа у Ханы была совершенно не экранная, короткая и невыразительная – такие бывают у женщин, которые совершенно не ищут мужа – они замужем за своей работой. У нее были глубокие складки между бровями и у губ, отчего ее лицо всегда было недовольным. При виде этого лица мне сразу вспомнилась эмблема компании «Шеврон»[20] – две галочки одна над другой. Но потом она села напротив меня, и лицо ее смягчилось, а уголки губ изогнулись вверх – словно мы были подругами, сидящими за столиком в «Старбаксе» или типа того. В моем номере в отеле Хана проверила весь мой багаж и отложила то, что мне было нельзя оставить при себе – бумажник, ключи, любовные романы и семейные фото. Я уже знала, что она собирается забрать мой мобильник, но одно дело – знать, а другое дело – испытать на себе, понимаете? Я почувствовала себя реально обиженной, когда она выключила его, держа в одной руке и даже не взглянув на него, а потом положила на кровать. Телефон выглядел так, словно впал в кому. Хана потянулась за моими часами, но я прижала их к груди, и она сказала мне: – У вас не должно быть часов и вообще ничего, создающего шум и беспорядок. Я такая спрашиваю: – Почему? А она мне: – Монтаж, стыковка, непрерывность. Это все было в контракте. Я вяло протянула ей руку, и Хана расстегнула браслет моих часов, словно освобождая меня от оков цифрового мира, но при этом вроде как метафорически приковывая меня к аналоговому миру. По какой-то причине у меня в голове пронеслась картина: женщина-первопроходец, сбивающая масло в деревянном ведре. Когда ты живешь в Пенсильвании, то с первого по пятый класс практически все учатся быть первопроходцами. Хана задержала мою ладонь в руках и посмотрела мне в глаза. – Это. Будет. Стоить. Того, – сказала она. Я представила крошечные аплодирующие смайлики после каждого слова, и эти аплодисменты вернули меня в реальность, к шансу, который я получила. Она продолжила: – Ваша жизнь вот-вот изменится. Сказать по правде, вы точно во вкусе Брэндона. Хана спрятала в карман мою ключ-карту, обхватила одной рукой коробку с моими вещами и встала с кровати. – Ничто достойное не дается легко, – сказала она. – Любовь – это терпение и жертва. Если вы не можете начать сейчас, если не можете пожертвовать малым заранее, как вы вообще собираетесь пройти этот путь до конца? Мне было о чем подумать в следующие три дня, когда я сидела одна в номере отеля, заранее жертвуя малым. Нам не позволяли выходить из своих комнат – двери были опечатаны, как копы опечатывают место преступления. По телику крутили только спортивные передачи и романтические комедии, а по Си-эн-эн показывали сериал про убийство женщин. На ночном столике лежала Библия, и я прочитала ту главу, где Ева портит все, – и, позвольте сказать, это далеко не Даниэла Стил, не в обиду Богу будет сказано. Я извела все туалетные принадлежности, я пила питательный напиток «Эншуэр» из мини-холодильника и занималась бегом на месте, но без часов не могла подсчитать, сколько шагов сделала. Я постоянно ощупывала карманы, забыв, что телефона там нет. В первый вечер мой палец типа как сам по себе начал дергаться вверх-вниз, вверх-вниз, словно проматывая страницы на экране. Я пыталась открыть окна в номере, но они не открывались. Здесь не было даже радио или часов. Мне приходилось угадывать время по положению солнца, а потом сверяться с телевизором, чтобы проверить, правильно ли я угадала. Но я никогда не попадала в точку. По большей части я могла сказать только, день сейчас или ночь. Когда в дверь стучали, это значило, что либо принесли еду, либо пришла Хана. Ее визит был лучшей частью дня. Она тайком проносила мне холодные алкогольные коктейли, смузи и даже один из моих любовных романов. Хана видела во мне реальный потенциал в качестве партнерши для Брэндона. Она постоянно так и говорила: «Реальный потенциал». За весь тот год, пока я раскладывала одежду в магазине, моя начальница ни разу не сказала мне, что у меня есть потенциал для чего-нибудь. Она всегда только и твердила: «Эшли, ты вообще смотришь на схему выкладки?» Кстати, я не смотрела. Хана научила меня «визуализировать». Визуализация – это когда ты наглядно представляешь себе то, что ты хочешь, чтобы сделать это реальным. Она научилась этому у какого-то парня из своей студии йоги, который побывал в Индии. Я теребила в пальцах край простыни, чтобы сосредоточиться, а потом представляла себе Брэндона в верхнем конце извилистой, вымощенной брусчаткой дорожки, такой же, как показывали в шоу. В своем виде́нии я шла по этой дорожке к нему и думала: «Мой муж, мой муж, мой муж». – Представляй больше, – сказала мне Хана. И я представляла. Представляла, как он делает мне предложение, представляла вечеринку в честь помолвки, девичник и мальчишник, предсвадебный ужин, медовый месяц, праздник в честь рождения ребенка, который устроит моя мачеха – для первого из множества большеротых, пышноволосых, с твердыми чертами лица отпрысков семейства Ириссари. Я визуализировала все так ярко, что это начало ощущаться скорее не как выдумка, а как предвидение, и в этом, по сути, и заключается визуализация. К тому времени как должен был начаться первый вечер, я буквально бегала по стенкам. Но не буквально в смысле «буквально». Так буквально, чтобы совсем буквально, я сидела очень спокойно в своем шелковом вечернем платье, стараясь не испортить ни прическу, ни макияж и ожидая, пока Хана завяжет мне глаза. * * * – Прошу прощения, – произносит Гретель, – ты сказала, что тебе завязали глаза? – Да, – подтверждает Эшли. – Типа, каждый продюсер должен привезти своих девушек в особняк так, чтобы они не увиделись друг с другом, кроме как перед камерой. – Именно поэтому они монтируют эту часть, – говорит Рэйна. – Честно говоря, меня могут засудить за то, что я рассказала вам это, – сообщает Эшли. Она смотрит в угол комнаты и щурится. – Наверное, за все, что я вам рассказала. – Здесь безопасно, – говорит Уилл. Руби трет затылок, глядя в потолок. Сейчас она сидит на полу, скрестив ноги, полы ее шубы распластались по линолеуму вокруг нее. – Давай уточним, – говорит она и начинает считать пункты, загибая пальцы: – Тебя на три дня заперли в номере отеля, потом завязали тебе глаза, потом увезли в какое-то другое место… – В особняк, – поправляет Эшли. – Это совсем не то, как если бы меня заперли в какой-нибудь лачуге. – Но тебя все равно заперли, – говорит Бернис. – Я должна была сделать это. Я сказала, что сделаю это. Это было в контракте, который я подписала. – То, что ты на что-либо согласилась, не значит, что тобой не воспользовались, – говорит Рэйна. * * *