Мое сердце колотилось как сумасшедшее, когда Хана вела меня через вестибюль, направляя теплой твердой ладонью, лежащей на моем плече. Я сделала три глотка воздуха на парковке, прежде чем меня усадили в фургон, бок о бок с какой-то другой девушкой. В фургоне было жарко, точно под одеялом, пахло лаком для волос и средством для загара. Никто не говорил, зато все учащенно дышали. Резинка от повязки оттягивала мои уши, отчего все звуки становились странными, точно из воронки. Повязку закрепили за уши на резинке, чтобы не портить прическу. Девушка, сидящая напротив меня – Пейтон, как я узнала позже, – произнесла: – Я чувствую себя так, словно мы идем по канату. Голос слева от меня, тихий и искренний: – Помолимся? Пальцы девушки нашарили мою ладонь, но я стряхнула их. – В Древнем Риме, – продолжила Пейтон уже громче, – львов в Колизее по нескольку дней держали в темной комнате без еды и света, перед тем как напустить их на преступников: христиан, гладиаторов или кого они там должны были съесть. Знаете почему? – Она сделала драматическую паузу. – Чтобы сделать зрелище лучше. Хана типа как утихомирила нас: «Девушки, пожалуйста», – а потом завелся мотор, и я почувствовала, как из решетки у меня над головой дует холодный воздух. На секунду мне примерещилась душегубка с выхлопными газами. Но нет, это был просто кондиционер. Потом в фургоне наступила тишина, не считая шипения кондиционера и шелковистого шелеста платьев, а еще тихого мурлыканья Ханы в гарнитуру и наших слабых вскриков, когда фургон резко поворачивал; в такие моменты меня с силой прижимало к двери и сильно подташнивало. Мне казалось, будто Хана – моя лучшая и единственная подруга, которая типа как пригласила восемь других неудачниц пообедать с нами. Здесь, в этом фургоне, ничего не видя из-за повязки, я ощутила сомнение; оно разрасталось – так трещина на телефоне приводит к паутине трещин, а потом сенсорный экран перестает работать, и ты рассылаешь бессмысленные сообщения людям, с которыми даже не знаком. Что, если мы с Брэндоном действительно родственные души, но он этого не знает? Что, если его принудят «двигаться в другом направлении»? Я слышала такое прежде, когда однажды попыталась податься в модельный бизнес, а мне сказали: «У вас слишком большой рот. Мы движемся в другом направлении». Я могу стать одной из тех девушек, которых унизительно исключат в первый же вечер. Я смеялась над этими девушками в других сезонах, но никогда не думала, что могу стать одной из них – что буду брести, пьяно спотыкаясь, по выложенной брусчаткой дорожке и волочить за собой свой чемодан, и на лице моем будут потеки туши, а в зубах зажата белая роза, ранящая шипами мой язык… И что тогда? Обратно в Пенсильванию, в Парк-Понд, без работы, без жилья, с несколькими тысячами долга по кредитке и с чемоданом, полным вечерних платьев? Я имею в виду, куда вообще надевать эти платья? Фургон остановился с включенным двигателем; потом тот умолк. Никто ничего не сказал. Все просто дышали. Мы слышали, как открылась пассажирская дверь, Хана вылезла наружу. Как долго мы ехали? – Сколько времени? – спросила я в тишине, и девушка рядом со мной вздрогнула. – Может, машина сломалась, как вы думаете? – спросил кто-то. – Да кто, на хрен, знает? – отозвалась Пейтон. – У меня такое чувство, что сейчас нас поставят перед долбаной расстрельной командой. – Не надо говорить плохие слова, – попросила девушка рядом со мной. Когда дверь фургона наконец отъехала в сторону, мы принялись жадно глотать воздух. Я прямо слышала, как все жадно дышат. Хана раздала нам рюмки. – За Брэндона! – сказала она, и мы все повторили: – За Брэндона! Водка обожгла мне горло. Голос Ханы произнес: – Эшли, вставай. Я начала подниматься со скамьи и почувствовала, что девушка рядом со мной, та молитвенница, тоже начала вставать. – Верно, – сказала Хана. – Две Эшли. – Я Эшли Ф., – сообщила я. – Я тоже, – пискнула другая Эшли. Я почувствовала, как Хана берет мою руку. – Я имела в виду вас, с буквами «e» в имени. – Сколько «e»? – спросила другая Эшли. – Две, – сказала я, опираясь на руку Ханы. – A-s-h-l-e-e. – А ваше имя пишется A-s-h-l-e-y, – напомнила Хана другой девушке. Вот так две Эшли Ф стали Эшли Е и Эшли И. Хана повела меня прочь от фургона; из-за высоких каблуков мои ноги подламывались, словно у новорожденного жирафа. Потом меня оставили стоять – как я предполагала, в начале мощенной брусчаткой дорожки – с повязкой на глазах, с руками, скрещенными на груди. – Знаете, почему я вызвала вас первой? – спросила Хана. Я покачала головой. – Потому что я думаю, что вы можете выиграть это состязание. – Вы наверняка говорите это каждой. Хана вложила мне в руку еще одну рюмку, и я, запрокинув голову, проглотила водку. Хана такая, типа: – Знаю, для вас странно то, что я занимаюсь и другими девушками тоже, но я хочу сказать… Эшли И? Она милая, но… что тут скажешь? Это моя работа, и я занимаюсь теми, кого мне выдали. Но иногда мне везет. Иногда мне дают участницу, которая действительно может выиграть – как вы. – Ее теплые ладони легли на мои обнаженные плечи. – Эшли, вам нужны эти другие девушки. Они составляют наше шоу. Но все равно – плевать на этих девушек. Если вы будете вести себя уверенно, они не будут иметь никакого значения; они просто второстепенные персонажи в вашем путешествии. Если вы пройдете через это, вся ваша жизнь может измениться. Вы сможете получить счастливый финал, который всегда хотели. – Она сжала мои плечи и посоветовала: – Ведите себя как звезда, потому что вы и есть звезда. Хана стояла позади меня, держа пальцы возле моих ушей, готовая отцепить эластичные петли повязки, говорила: – Не оглядывайтесь назад. Имею в виду – и буквально, и в переносном смысле. Просто идите вперед по дорожке, ладно? И все время помните о том, что вы визуализировали, к чему вы идете. Она сняла повязку, давая мне возможность видеть. Все, что я визуализировала, теперь возникло передо мной в реальности, как ожившая сказка: вымощенная брусчаткой покатая дорожка, обрамленная розовыми кустами и фонарями. Извиваясь, она вела все дальше, дальше, дальше, вверх, к главной награде, к смутно виднеющейся фигуре мужчины в костюме. Я сделала шаг еще до того, как Хана прошептала: «Идите». Неожиданно я почувствовала себя очень уверенно. Каждый булыжник оказывался именно там, где я ожидала, и мои каблуки ни разу не застряли между ними, несмотря на водку. Я еще не видела Брэндона, но он представлялся мне высоким, крепким, в хорошо скроенном костюме. «Мой муж, мой муж, мой муж», – думала я. Вот только потом я начала себя чувствовать странно, словно оказалась не в своей мечте, а в реальности – но типа как даже не в обычной реальности, а в какой-то странной, точно в павильоне смеха в парке развлечений, где полы и зеркала определенно полы и зеркала, просто не такие, как от них ожидаешь. В моих визуализациях всегда были только мы с Брэндоном и брусчатка, но теперь я вдруг осознала все окружающее. Я типа как чувствовала других девушек, ждущих в других фургонах, словно хор за сценой, я видела белые шатры, установленные на траве. Я заметила съемочные группы, толпящиеся повсюду; некоторые были так близко, что объектив камеры находился примерно в футе от моей головы – как будто меня преследовали роботы или я шла на свидание в будущем, где какая-то машина постоянно оценивала мою пригодность в качестве романтической партнерши. (Но это все равно лучше, чем идти на свидание в прошлом, верно? Когда женщины были просто объектами и не могли выбирать так свободно?) Подъем по крутой булыжной дорожке к награде – это было первым испытанием, тестом на выносливость. Голени мои горели, и я пыталась сделать вид, будто вовсе не запыхалась. Я чувствовала что-то вроде головокружения или, может быть, ошеломления – все, что приходит с выбросом адреналина, наложенным на алкоголь и выработку молочной кислоты и всего прочего. Я слышала, что некоторые девушки тренировались, поднимаясь на холмы или выставляя на степ-тренажере максимальную нагрузку. Однажды девушка при подъеме по этой дорожке подвернула лодыжку, но продолжала хромать к мужчине, с улыбкой-гримасой на лице, неотрывно глядя на грядущую награду. Я была достаточно близко к особняку, чтобы различить мрачные лица, смотрящие на меня из окон – девушки из других фургонов, у которых были другие продюсеры и которые прибыли раньше. Теперь я отчетливо видела Брэндона, во всех подробностях его высокой и сильной красоты. Свет был ярким и белым. Мужественная челюсть Брэндона была затенена ровно в нужной степени. Волосы падали ему на лоб, подрагивали над его макушкой. Я уже могла сказать, что он ничуть не был похож на тех мужчин, с которыми я была до того. Эти парни часто были горячими, но они не были, ну, понимаете, красивыми. Во время обеда я пила смузи на парковке торгового центра, а они несли покупки к своим машинам, пытаясь подцепить меня заодно с упаковкой недорогой туалетной бумаги. Однажды мне приснилось, что один такой мужчина пригласил меня в «Вафле-хаус» и запек кольцо прямо в вафле. В то время этот сон даже не показался мне плохим, но теперь я понимала, что это сон неудачницы. Хана сказала, что я как раз во вкусе Брэндона. Она сказала, что моя уверенность проложит мне путь, если я позволю ей это сделать. «Будь уверенной», – сказала я себе, и я была уверенной. Я видела белки его глаз. Я видела разноцветные розы в вазе, стоящей на подиуме позади него: белые, желтые, розовые, красные. – Здравствуй! – сказал Брэндон, улыбаясь. Он выглядел как парень из телерекламы. Я имею в виду – он и был парнем из телерекламы, рекламы этого шоу. – Ты выглядишь очень красивым, – сказала я ему и добавила: – Честно говоря, мне следовало как-то подготовиться к этому. Брэндон засмеялся, взял меня за руку и покружил. Потом сказал: – Ты очень красивая. Нервничаешь? Потом из темноты раздался мужской голос: – Эй, вы можете сделать это еще раз? Я моргала против яркого света, но никого не видела, только слышала, как люди перемещаются вокруг нас. Когда я снова посмотрела на Брэндона, он исчез. Ну то есть он был, но я его не видела, потому что посмотрела на яркий свет. Он отпустил мою руку и произнес: – Ты абсолютно потрясающая. Нервничаешь? Он взял меня за руку и покружил… – Нет, не то, – снова раздался голос из света. – Может она повторить то, что сказала, а вы повторите то, что сказали? Брэндон выпустил мою руку и поправил свой галстук. Я моргнула на свет и спросила: – А что я сказала? Брэндон произнес: – Эй, не надо нервничать, ладно? Я улыбнулась: – Ладно, ладно, кажется, я помню. – Потом произнесла фразу, которую потом много цитировали: – Наверное, мне следовало как-то подготовиться. Я не ждала, что ты на самом деле окажешься таким горячим. Брэндон засмеялся, взял меня за руку и покружил. – Я тоже не ожидал, что ты окажешься такой горячей.