– Не надо… – Почему? Скажи мне, почему ты не заслуживаешь этого? – Потому что я не сделала ничего плохого. Ты убил… – Я снова икнула. Он засмеялся. – Значит, ты невинная жертва? – Солнечный свет лился в узкое окно рядом с дверью, озаряя его со спины длинным треугольником света. Это было похоже на тщательно поставленную экранную сцену: синие кожаные туфли Эштона ярко сверкали, его смарт-часы отбрасывали блики. – Не говори мне, что ты любила меня за личные качества, не говори, что ты не использовала меня. Где было все это женское внимание, когда я был пухлым подростком в компьютерном лагере? – Он вздохнул. – Я поведал тебе свою философию в самую первую нашу встречу. Ты совсем меня не слушала? – Указал на мою синюю янтарную подвеску, на мой закрытый синий ноутбук, стоящий на столе. – Заслужила ли ты все это? Чем ты заслужила плоды моей работы? Неужели ты думаешь, что можешь получить все ключи от моего королевства, хотя не сделала для этого ничего? Я почувствовала на своих щеках горячие слезы. До меня вдруг дошло, что я считала – в каком-то смысле, – будто отношения с Эштоном были сами по себе достаточным трудом. – Ты сам дал мне все это, – сказала я. – Ты дал мне ключи. – Ты точно такая же, как и все остальные. Ты говоришь мне в лицо «да, да, да», а потом отворачиваешься и делаешь все, что хочешь. Делаешь, по сути, именно то, чего я просил тебя не делать. Ты не уважаешь меня. – Нет, уважаю, – дрожащим голосом возразила я. Эштон ухмыльнулся: – В чем заключается моя работа, Бернис? – Ты предприниматель. – Ты даже не знаешь, чем я занимаюсь, и думаешь, будто заслуживаешь тех денег, которые я зарабатываю? – Ты крадешь данные у масс. – О, значит, все еще хуже, чем я думал!.. Ты хочешь моих денег, но не хочешь быть замешанной в моих преступлениях? Ты ничем не лучше жены нациста, которая изображает невинность, сверкая золотыми украшениями, снятыми с мертвых, и читая книгу в теплом свете лампы под кожаным абажуром, в то время как ветерок доносит в окно запах горелой плоти. Я, по крайней мере, не притворяюсь хорошим. «Мужчинам и не надо притворяться хорошими, – подумала я. – По сути, от них ждут некоторой брутальности». Эштон начал речь, которую, как я была уверена, много раз повторял до того, перед множеством девушек, которых он убил. Помимо всего прочего, эта речь была об аристократии, меритократии, лицемерии, технологии, морали, нарушениях оной и его ассоциациях с синим цветом. – Моя борода на самом деле не просто синяя, она циановая. Циановый символизирует собой букву C в аббревиатуре CMYK – четырехцветной полиграфической модели, которая переводит цифровую суть обратно в физическую. Слово «циановый» происходит от «цианида». Проверь раствор на цианид при помощи сульфата железа, и ты получишь «берлинскую лазурь», первый из современных красителей. Ты это знаешь? – риторически спросил Эштон, хотя я это знала. Глубокий темно-синий цвет, словно «королевский синий», рассматриваемый в полумраке. – Гидроген цианида в газообразном виде – это «Циклон Б», который нацисты использовали в газовых камерах. «Б» означает синильную кислоту, blausäure. – Он выговорил это слово, тщательно воспроизводя немецкий акцент. Эштон старательно вырабатывал некое ядро внутренней логики, но пытаться следовать этой логике было все равно что искать смысл в спаме. Я то слушала его речь, то переставала слушать. Сквозь окно увидела человека, направляющегося к дому. Он был одет в коричневую униформу и держал в руках большую картонную коробку. Доставка UPS. Моя модель корабля. Доставщик остановился в нескольких футах от узкого окошка, и прямоугольник солнечного света, лежавший на полу, исчез, но Эштон продолжал говорить. Я пыталась поймать взгляд курьера, я хотела, чтобы он прочитал ужас у меня на лице. – В моем королевстве, – разглагольствовал Эштон, – такие преступления, как твое, караются смертью. Если ты хочешь наслаждаться моим богатством, не делая ничего, ты с тем же успехом можешь быть неодушевленным предметом. Доставщик вообще не увидел ужас на моем лице. Он просто улыбнулся и жестом показал, что принес посылку. Повернул ручку. И дверь… просто отворилась. Доставка день в день, deus ex machina[7]. Эштон повернулся на звук, и я пнула его в пах. На краткий момент уловила выражение его лица: не гнев и не ужас, а потрясение – потрясение от того, что именно я могла так поступить с ним. Согнувшись пополам, он схватил меня за ступню. Я дернула ногой, вырвалась и выскочила за дверь. К тому времени как прибыла полиция, озаряя синими проблесковыми маячками синий дом – словно решив напоследок добавить синевы, – Эштон был мертв. Яд. Цианид. Прощальный красивый жест. * * * Снаружи уже вечереет, но подвал освещен ярко, словно сцена. Голова Бернис склонена вперед, плечи поникли. Уилл по-прежнему кивает, всегда кивает, словно болванчик, не знающий покоя. Рот Эшли широко раскрыт, словно отверстие водостока. – Мне очень жаль, – шепчет Рэйна. «Доставка день в день, deus ex machina». Бернис нравилась эта фраза, которую она проговаривала по ночам под одеялом, репетируя свою речь. Эти слова казались эффектными до тех пор, пока она не произнесла их вслух – и они неожиданно прозвучали нелепо. Может быть, сама фраза и была умной, но вот Бернис умной себя совсем не чувствует. Она полагала, что к тому времени, когда завершит свой рассказ, с ее души свалится тяжесть. Но ошиблась. – Это ужасно грустная история, – говорит Эшли, грустно кривя губы. – Честно говоря, я даже не предполагала, что он едва не убил и тебя тоже. – Да ладно, – хмыкает Руби с преувеличенно выразительным вздохом. – По статьям в СМИ такого не поймешь, – парирует Эшли. – В основном там писали что-то типа «Особняк миллиардера Синей Бороды – место убийства!» Или вроде того. – И слово «убийство» тебе ни на что не намекнуло? – спрашивает Руби. Эшли хмурится. – То, что писали в новостях, было полной бессмыслицей, – говорит Бернис. – Они полагали, что я недостаточно привлекательна, чтобы встречаться с ним, так что я, должно быть, помогала ему – но как? Заманивала женщин? Обеспечивала прикрытие? Даже полиция не пришла ни к какому выводу. Они прекратили допрашивать меня уже давно. – Она делает паузу. – Знаете, когда люди узнают меня, то переходят на другую сторону улицы. Не из страха. Просто из отвращения. Без него я не представляю собой ничего, даже угрозы. Уильям постукивает пальцами по колену, размышляя. – Ты проделала очень хорошую работу, рассказывая нам свою историю, – говорит он. – Для меня это прозвучало так, словно ты могла бы рассказать ее где угодно; однако ты отказалась от публичных интервью. Я пытаюсь понять почему. – Как будто интервью помогут разгрести эту хрень, – бормочет Руби. – Мне это казалось неправильным, – отвечает Бернис. – Те мертвые женщины не могут дать интервью. Они ничего не могут сказать. – А разве они не были типа как просто стриптизершами и охотницами за богатством? – интересуется Эшли. – Я имею в виду, без обид. – Эшли, – мягко произносит Рэйна, – они мертвы. Эшли скрещивает руки на груди. – Сначала меня стыдят за то, что я не читаю новости, – фыркает она, – теперь меня стыдят за то, что я их читаю. – Чего я добьюсь, если сяду и расскажу свою историю? – спрашивает Бернис. – Почему я должна выкладывать ее перед слушателями? Я имею в виду – даже здесь. Почему я должна сидеть здесь и рассказывать это все вам? – Из глаз ее текут слезы. Она смотрит на свои руки и трет указательным пальцем о большой. Рэйна достает из своей сумочки упаковку бумажных платочков. – Потому что ты все еще жива, – говорит Уилл. – Я вполне могла бы стать одной из них, – возражает Бернис. Она достает платочек и мнет его в кулаке. Уилл чешет плечо. – Я вот думаю… – Неожиданно он встает, вытаскивает два стула в середину круга, устанавливая их один напротив другого. – Небольшая ролевая игра. Руби стонет. Гретель хмурится. Уилл объясняет, что Бернис должна сесть на один из стульев и выбрать из группы кого-то, кто займет второй, чтобы та сыграла роль одной из погибших женщин. – Я не уверена, что это хорошая идея, – отвечает Бернис. – Выбирать тебе, конечно, – Уилл кивает. Она колеблется, смотрит, как тот снимает со своих брюк катышек ворса и бросает его на пол. – Да, – говорит она. – Хорошо. Уилл улыбается. Она занимает свое место на одном стуле и – ко всеобщему удивлению – выбирает Эшли, чтобы та села на второй. Эшли сияет и заявляет: – Я в этом чертовски хороша. По сути, это как групповое свидание. – Она показательно растекается по стулу напротив Бернис, откинув голову назад и закрыв глаза. Рэйна смотрит на Уилла, который ходит по кругу. – Ты уверен, что она должна сидеть вот так? – спрашивает она у него. – Давай просто посмотрим, как пойдут дела. Бернис, что бы ты ей сказала? – Полагаю, я сказала бы, что мне жаль, – отвечает Бернис. – Скажи это. – Мне очень жаль, – произносит Бернис. Эшли поднимает голову. – Ну да, мне тоже, – отзывается она. – Потому что я умерла. – Ты хочешь поговорить о том, как ты умерла? – спрашивает Бернис. – От ножа, от молотка или от чего-нибудь еще? – предполагает Эшли. – Какой от этого толк? – спрашивает Гретель.