– Вот и хорошо. Ты пообщайся с ним. Все, казалось бы, шло хорошо. И противник был обозначен, и расстояние до него известно. Осталось только воспользоваться своей подавляющей численностью и завершить дело. Но на душе у старшего лейтенанта Крушинина было как-то неспокойно. Словно он упустил нечто важное. Привычка анализировать свои ощущения помогла ему и в этот раз. Ибрагим Владимирович вспомнил все, что сегодня произошло, подумал о том, что еще должно было случиться, и понял, что его неуютное чувство было вызвано телефонным звонком отставного подполковника Крушинина, его приемного отца, к которому Анчар привык относиться как к родному. Именно этот человек воспитал в нем воина, то есть выбрал для мальчика тот единственный путь, на который он вступил бы и сам. Приемный отец дал ему военное образование, сделал офицером спецназа военной разведки. Он воспитал в нем ответственность перед близкими и далекими людьми, солдатами и их родителями и еще множество качеств, которыми можно было только гордиться. Например, он помнил старинные дагестанские традиции и научил Ибрагима никогда не стрелять в спину врагу, даже самому лютому и ненавистному. Это качество давно уже перестало считаться важным среди современных дагестанцев, но когда-то именно оно определяло принадлежность человека к данному народу. Как рассказывают легенды, в августе 1859 года имам Шамиль решил сдаться русским, осадившим его последнюю резиденцию, аул Гуниб. Он хотел так вот остановить войну и покинул пределы своей крепости. По дороге его несколько раз окликали местные мужчины, требовали, чтобы он обернулся. Но имам не стал этого делать. Он знал, что это грозит ему выстрелом. Однако стрелять в спину Шамилю тоже не решился никто. У дагестанцев тогда это считалось позором. Ибрагим Владимирович хорошо помнил слова Владимира Васильевича, который когда-то говорил: – Твоего отца часто обвиняли в том, что он не стреляет в спину врагу. Но он был настоящим аварцем и чтил честь горца. Подражай отцу, и тебя будут уважать так же, как уважали его. Старший лейтенант хорошо и прочно усвоил эти уроки. Ибрагим Владимирович при необходимости устраивал засады на противника. Он отдавал команду открыть по бандитам огонь, но никогда не стрелял первым. Этому его тоже научил приемный отец, уважающий законы горцев, к которым он и относил Ибрагима. Хотя тот был таковым только наполовину. Его родная мать была русской. Характером и внешностью она сильно походила на мать приемную, Людмилу Витальевну, женщину добрую и мягкую. Сам подполковник Крушинин усыновил Ибрагима сразу, как только забрал его из детского дома. Однако, при всей категоричности своего характера, он сначала оставил ему прежнее отчество, хотя и дал свою фамилию. Звали тогда приемного сына Крушининых Ибрагимом Аслановичем. Только после окончания школы, перед самым поступлением в военное училище Людмила Витальевна аккуратно завела разговор с приемным сыном о том, чтобы сменить отчество. К ее удивлению, Ибрагим не сильно противился. С тех пор он стал Владимировичем. Это вовсе не говорило о том, что парень решил вычеркнуть из своей жизни настоящего отца, подполковника спецназа МВД Аслана Надировича Ниязова, но свидетельствовало о том уважении, которое он испытывал к отцу приемному, манерами схожего с родным. По крайней мере, самому Ибрагиму отец запомнился именно таким – категоричным в суждениях, не признающим компромиссов, решительным и не отступающим от своих решений. Мысли о звонке приемного отца заставили Ибрагима Владимировича вспомнить родных отца и мать. Он в глубине души понимал, что такие воспоминания его в чем-то даже ослабляют, но всегда хотел быть похожим одновременно и на Владимира Васильевича, и на Аслана Надировича. Это укрепляло его решимость. Воспоминания приходили к нему в каком-то тумане, как будто в дыму от пылающего дома. Ведь Ибрагим уже задыхался, когда его нашел на горящей кровати брат Темирхан, схватил своими слабыми руками, взвалил на кривые, неравномерно поднятые плечи и вынес из дома, двери которого уже сгорели и не мешали выходу. Отец тогда еще бегал там же. Именно он вынес тело уже задохнувшегося старшего брата Вали, в ту пору готовящегося стать студентом Дагестанского государственного педагогического университета, мечтающего со временем, как и мать, преподавать химию в школе. Вали в доме вообще считался маменькиным сыночком, был таким же мягким, как мать, по характеру, и послушным, беспрекословно выполнял любое указание родителей. Когда в доме начался пожар, Вали в своей комнате как раз занимался с матерью. Его, старшего сына, свою надежду на поддержку в старости, Аслан Надирович вынес первым. Он многократно пытался сделать ему искусственное дыхание, но так и не смог спасти. После этого отец еще успел вынести из дома тело матери, тоже задохнувшейся. А потом Ибрагиму показалось, что он услышал крик. Продолжая кашлять, он закричал: – Дагират! Парень хотел было броситься в дом, но его удержал Темирхан, двумя руками ухватил за талию, оторвал от земли, не позволяя коснуться ее ногами и оттолкнуться, чтобы бежать в огонь. В дом тем временем бросился отец, тоже услышавший крик Дагират, своей дочери. В тот момент, когда братья уже ждали, что он вот-вот появится в дверях и на руках вынесет их сестру, дом обрушился. Сначала упала крыша. Она же своим весом, видимо, обрушила перекрытия второго этажа. От дома остались только обгорелые стены из силикатного кирпича. Как раз к этому моменту приехали пожарные и «Скорая помощь». Но спасти кого-то оказалось невозможно, и помощь оказывать было некому. Отец с сестрой остались под завалами, а мать со старшим братом лежали во дворе без признаков жизни. Ибрагима и Темирхана увез к себе домой начальник районной полиции. Но утром за ними уже приехали люди из районной администрации, чтобы надолго запереть в детский дом, который в сознании мальчиков ассоциировался с тюрьмой. Вспоминать все это было больно. Особенно тяжело было думать о том, что, как потом установило следствие, это был умышленный поджог. Но виновных тогда так и не нашли. Хотя люди поговаривали разное. Были выслушаны и версии о мести бандитов. Подполковник Ниязов слыл бескомпромиссным борцом с ними. Но найти по горячим следам никого не сумели. Потом рассматривалась версия о коллегах, стремящихся занять пост Аслана Надировича. Никаких доказательств опять не было найдено, а на пост назначили вообще человека, приехавшего из Дербента. В результате обвинение никому не было предъявлено, не с кого было спросить. При думах об этом кровь бурлила в груди мальчишки, как потом уже и взрослого офицера, и била в голову. Лицо его краснело и, видимо, поднималось давление. Ибрагим Владимирович иногда начинал кашлять, сперва легонько, а потом все громче и громче. По этому поводу он даже обращался к врачу, опасаясь, что кашель когда-нибудь может подвести его и выдать противнику. Кашель у спецназовца почти то же самое, что и храп – вещь совершенно ненужная и недопустимая. Хорошо еще, что он не был постоянным. Врач сказал, что это психосоматический кашель, а легкие у старшего лейтенанта, тогда еще командира взвода в разведывательной роте батальона специального назначения, чистые и развитые, и направил его к гипнологу. Тот сказал, что сеансов предстоит провести немало. Их будет как минимум двенадцать, и то только для начала. Лишь потом доктору, может быть, и станет ясно, что тут да как. Однако такое лечение офицеру спецназа было противопоказано. Оно пробивало психику и делало его внушаемым, что конечно же является недопустимым для любого военного человека. К счастью, со временем психосоматический кашель стал проходить. Теперь этот недуг подступал к Ибрагиму Владимировичу лишь изредка, когда его что-то подталкивало к воспоминаниям о том трагическом вечере. Глава 9 – Идем той галереей, – распорядился Ибрагим Владимирович, указал на тоннель, где сам только что захватил пару пленных, и обосновал свой выбор: – Эмир может не дождаться людей, посланных на склад за продуктами, и отправит туда еще кого-то. Нам навстречу. Потому идти будем тихо, желательно с минимальным использованием света. По двум другим галереям пойдут по два человека – сапер с бойцом. – Это самый дальний путь, – то ли сообщил командиру роты, то ли возразил ему старший лейтенант Соколовский. При этом он протягивал Крушинину чертеж подземных ходов, кое-как выполненный двумя пленниками. – Анчар, ответь! Нурсултанов тебя вызывает! – раздалось в наушниках. Видимо, Латиф Абдулмеджидович напялил на голову шлем ефрейтора Ногаева, а связь тот подключил на своем КРУСе. У подполковника юстиции, как помнил Крушинин, была очень мелкая голова, просто до неестественности, прямо как у ребенка. Да и плечи были детской ширины. Поэтому солдатский шлем должен был смотреться на нем комично. Представляя это, Ибрагим Владимирович улыбнулся. Хорошо, что было темно, и ему никому не пришлось объяснять причину своей улыбчивости. Но, памятуя кошачью способность глаз лейтенанта Кротова, командир роты еще и рукой лицо прикрыл, словно бы микрофон поправлял. – Я – Анчар! Слушаю вас внимательно, Латиф Абдулмеджидович. Проблемы возникли? – Нет, старлей. У меня все нормально. Если и есть проблемы, то у тебя. Снайпер Росгвардии быстро отыскал наблюдателя. У него винтовка с хорошим тепловизором. Но это произошло как раз в тот момент, когда твои парни привели ко мне на допрос пару пленников. Снайпер говорит, что наблюдатель их рассмотрел, потом убрал в сторону бинокль и сразу начал что-то докладывать кому-то по связи. Снайпер думает, что он говорил именно о пленниках. И я так же считаю. – Надо было наблюдателя сразу снимать! Винтовка-то позволяет? – Позволяет. Крупнокалиберная, «Сумрак» называется, самая дальнобойная в мире. – Пусть тогда сейчас снимает, иначе он еще что-то доложить успеет. Прикажите ему посматривать. Туда, наверх, бандитский снайпер с «Кордом» просился. Эмир его пока не пустил. «Корд» стреляет слишком громко. Главарь банды опасается, что вы услышите пальбу и место определите. Кстати, наблюдателя он тоже может подменить. Снимать надо любого, кто там появится. – Снайпер говорит, что дистанция больше километра. – Для «Корда» это не проблема. – Для «Сумрака» тем более. Подполковник юстиции был так уверен в снайпере Росгвардии, словно хорошо знал его. – Ну так и пусть отработает. Чем быстрее, тем лучше. Подполковник юстиции, видимо, зажал в ладони микрофон и отдал снайперу распоряжение. Выстрел прозвучал через три секунды. Когда снайперу не нужно производить поиск цели, три секунды на выстрел – это его норматив, даже если винтовка не самозарядная. – Готово. Нет больше наблюдателя. Пуля голову ему оторвала, – сообщил командиру разведывательной роты подполковник Нурсултанов. – Вместе с переговорным устройством. – Всего и дел-то. А столько разговоров было. Надо было сразу стрелять, Латиф Абдулмеджидович. Тогда мы смогли бы подойти неожиданно. А теперь эмир, скорее всего, будет нас ждать. Он предупрежден, значит, вооружен. – Ты же, Анчар, сразу не подсказал. И кто вас поймет, когда следует стрелять, когда не следует. У меня все. Конец связи. – Подполковник юстиции ворчал, был явно недоволен общением, хотя ему стоило бы радоваться, что по подсказке Крушинина снайпер снял наблюдателя бандитов. Проблемы и в самом деле возникли только у роты спецназа военной разведки. Видимо, Латиф Абдулмеджидович, говорил последние слова и одновременно снимал шлем, великоватый для его головы, вместе с гарнитурой. Поэтому старшему лейтенанту Крушинину пришлось сказать уже в пустой эфир: – Конец связи. Но он все же по армейской привычке произнес эти слова, дал стандартное подтверждение очевидного факта. Итак, наблюдателя снайпер ликвидировал. Это было уже хорошо. Количество противников уменьшилось на одну, но довольно важную единицу. Этот наблюдатель, видимо, занял свой пост еще до ухода банды в подземелья. Иначе как он видел бы прибытие роты спецназа? Учитывая ликвидацию повара и захват двух пленников, это означало, что в банде теперь насчитывалось только тридцать человек. Тридцать стволов, как принято говорить в современной армии. Но при этом оставался открытым один достаточно важный вопрос. Что сумел наблюдатель рассмотреть в свой бинокль? Понял ли он, что на допрос к подполковнику юстиции привели пленников. С километровой дистанции трудно даже при помощи бинокля рассмотреть наручники на запястьях. Хотя это, конечно, зависит и от мощности прибора. Что этот тип сообщил эмиру? Если он сообразил, что к чему, то Крушинину следовало менять весь план передвижений своих бойцов. Эмир будет ждать атаки. Она окажется успешной только в том случае, если будет иметь насколько направлений главного удара. Все они должны быть использованы одновременно. Ведь бандитам перекрыть одну галерею гораздо проще, чем целых три. Держать оборону на единственном направлении, тем более в достаточно узком подземном тоннеле, им будет несравненно проще. Значит, командиру роты следует отменить первый приказ о передвижении всей группы по первой галерее, по той самой, от которой ответвляется боковой проход, ведущий на продовольственный склад. Конечно, хорошо было бы этот склад уничтожить. Взорвать, к примеру. Но ведь любой взрыв в подземных галереях опасен прежде всего образованием завалов в самых неподходящих местах. Никто не знает, как под землей располагаются тектонические пласты и в какую сторону пожелает тот или иной из них. Каждый взрыв СВУ или мины чреват непредсказуемыми последствиями такого рода. Только вот бандиты почему-то этих последствий не боялись. Данный вопрос тоже не был прояснен до конца. Взрывные устройства они выставили только в самом начале проходов, вдалеке от гротов, в которых укрылись. Боевики могли рассчитывать, что сдвиг тектонических пластов их не коснется. Впрочем, в банде вполне мог быть какой-то специалист-геолог или сейсмолог. То есть человек, хорошо разбирающийся в этих процессах. А вот старшему лейтенанту Крушинину знаний в данной области откровенно не хватало. Но ведь все знания держать в одной голове невозможно. Для того и существуют специалисты. Может быть, они еще здесь. Или уже улетели?.. – Ефрейтор Ногаев! – строго позвал Ибрагим Владимирович по связи. – Слушаю вас, товарищ старший лейтенант! – сразу отозвался тот, узнав голос командира роты. – Спроси там подполковника Нурсултанова, не в курсе ли он, легкий вертолет, на котором прибывали сюда спелеологи и полковник ФСБ, уже улетел? – Я сам видел, как он минут двадцать назад в воздух поднялся и строго в сторону Махачкалы направился, – ответил Ногаев. – Прямо над хребтами прошел. Можно не спрашивать товарища подполковника?