Дом располагался возле сельскохозяйственных угодий, одни из которых напоминали луга, другие были засажены картофелем, а остальные только начинали цвести кислотно-желтым цветом. Эдмунд говорит, что это рапс, который используют для приготовления рапсового масла. Тетя Пенн всегда занята важными делами, связанными с Процессом по Установлению Мира, таким образом, она не знает даже элементарных вещей о ведении хозяйства, как и Эдмунд. Но есть фермер, который регулярно приходит и берет заботы о плантациях на себя. Несмотря на это, семейство содержит овец, коз, кошек, собак и цыплят. Возможно, это покажется вам забавным, но они держат их «для украшения», как сказал Осберт. В этом плане мой кузен напоминает мне моих знакомых из Нью-Йорка. На кухню пожаловала некая процессия, включавшая Эдмунда, Пайпер, Айзека, Осберта, двух собак — Джет и Джин (одна собака была белой, другая — черной) и вереницу кошек. Кто-то разлил чай по кружкам, и мы все сели за стол. Компания уставилась на меня как на диковинную зверюшку из зоопарка, но вслед за любопытными взглядами на меня посыпались вопросы. Хотя, признаться, разговор протекал намного любезнее, чем, если бы это было в Нью-Йорке, где взрослые с натянутой улыбочкой кладут вам печенье в тарелку и просят представиться. Отвечая на многочисленные вопросы, я чувствовала себя буквально ошалевшей. Мне жутко хотелось холодной воды, дабы немного освежиться после событий сегодняшнего дня. Я взглянула на Эдмунда, который все это время весело поглядывал на меня. В руке он держал стакан с водой, в которой плавали кубики льда. Я также заметила, что Айзек с ухмылкой смотрит на Эдмунда. Вскоре Осберт вышел из кухни (если я забыла сказать, что ему 16, на год больше, чем мне, и он здесь самый старший). Пайпер спросила, хочу ли я поглазеть на животных или предпочту полежать и отдохнуть, и, конечно же, я выбрала второе, потому что даже перед тем, как я покинула Нью-Йорк, я не могла похвастаться особой бодростью. На миг на лице Пайпер мелькнуло разочарование, но я настолько устала, что меня это не сильно заботило. Она проводила меня в комнату наверху, похожую на монашескую келью, дверь в которую находилась в конце коридора. Комнатка была самой обыкновенной, маленькой, с тонкими белыми стенами, которые отнюдь не выглядели новыми. Там было большое окно с витражом из зеленых и желтых стеклышек. Большой полосатый кот выглядывал из-под кровати, а рядом в старой бутылке стояли нарциссы. Мне вдруг стало казаться, что эта комната — самое безопасное место из тех, где я успела побывать. Мы поместили мой чемодан в углу, затем Пайпер принесла кучу старых одеял и со смущением поведала мне, что много лет назад черные одеяла спряли из шерсти черных овец. Я выбрала черное одеяло и накрылась им с головой, без какой-либо причины, думая о том, что я всегда была частью этого дома. Но, к сожалению, я принимала желаемое за действительное. И тогда я уснула. Глава 4 Мне не хотелось спать день и ночь напролет, но в итоге вышло иначе. Когда я проснулась, меня накрыло то самое странное чувство, которое испытываешь, просыпаясь в чужой кровати в нескольких сотнях миль от дома. В окружении царившего в комнате сероватого света я слушала таинственную тишину, какой никогда не было и не будет в Нью-Йорке, жизнь в котором днем и ночью бьет ключом. Первым делом я проверила смс-сообщения, но всё, что я увидела, это НЕТ СИГНАЛА. «Ну и цивилизация», — подумала я. К тому же в моей голове всплыла пугающая реплика из одного фильма: «Никто не услышит твой крик». Но я отбросила все это в дальний угол своего сознания и выглянула в окно. На улице было тихо и прекрасно. Небо заливалось рассветным румянцем, бледно-серый туман окутывал сарай, поля и сады. Я ожидала увидеть оленя или, может быть, единорога, рысцой возвращающегося домой после тяжелой ночи. Но увидела только каких-то птиц. Мне стало холодно, и я юркнула обратно под одеяла. Я слишком стеснялась, чтобы выйти из комнаты, так что осталась там и думала о своем старом родном доме, который, к сожалению, напоминал мне Давину Дьяболику, которая высасывала душу моего отца через его… ну, вы сами знаете что. Позже она залетела, а когда родит, Лия и я собираемся называть ребенка Дамиан, даже если это будет девочка. Если верить моей лучше подруге Лие, то ДД хотела отравить меня и наблюдать, как я медленно чернею и разбухаю как свинья, а потом умираю в агонии. Но, полагаю, ее план провалился, когда я отказалась что-либо есть. В конце концов, она отправила меня жить как можно дальше от дома в компанию родственников, которых я никогда не видела, в то время как она, папа и их новая игрушка будут жить счастливо. Если бы она обратила хоть малейшее внимание на то, как справляются другие мачехи, то была бы оценена Большим Жирным Нулем. Прежде чем я успела привести себя в порядок, я услышала едва слышный скрип двери. Это снова была Пайпер. Она заглянула в комнату и взвизгнула, как радостная мышка, увидев, что я проснулась. Девочка спросила, не желаю ли я чаю. — Да, — приняла предложение я. — Спасибо, — я старалась быть вежливой с Пайпер, потому что она мне понравилась еще вчера вечером. Девочка мгновенно кинулась на кухню. Я снова подошла к окну и выглянула наружу: туман уже рассеялся, и все вокруг зеленело. Я оделась и, по пути забредя в пару прехорошеньких комнат, нашла кухню. Айзек и Эдмунд были уже там, поедая тосты с джемом, а Пайпер делала мне чай, выглядя обеспокоенной, что я выбралась из кровати и сама пришла за ним. В Нью-Йорке девятилетние девочки такими вещами не занимаются, а ждут, когда взрослые сделают это для них, так что я была весьма впечатлена ее трепетным отношением ко мне. Однако в то же время меня посетила мысль, не умерла ли старая добрая тетя Пенн, а окружающие просто не знали, как мне это сказать. — Мама работала всю ночь, — сказал Эдмунд. — Она спит, но появится здесь к обеду. Тогда ты ее и увидишь. — Спасибо за информацию, — ответила я. Пока я допивала чай, Пайпер неловко шаталась вокруг, явно желая сказать что-то. Поглядывая на Эдмунда и Айзека, она, наконец, произнесла: — Пожалуйста, пойдем в ангар, Дейзи. И это «пожалуйста» звучало больше не как просьба, а как команда. Затем она посмотрела на братьев, как будто говоря «Я просто не могу держаться!». Когда я встала, чтобы пойти с Пайпер, она поступила очень мило, взяв меня за руку, мне даже захотелось ее обнять, особенно с тех пор, как Быть Милой с Дейзи не было чьим-либо хобби. В ангаре, который хоть и пах животными, но не слишком неприятно, она показала мне крошечную черно-белую козу с квадратными глазами и маленькими обрубленными рожками и звоночком на красном ошейнике. Пайпер сказала, что ее зовут Динь и это была ее коза, но я могла взять ее себе, если захочу. Затем я обняла ее, ведь Пайпер и красивая козочка были одинаково очень милы. Потом она показала мне стадо овец с длинной запутанной шерстью и нескольких курочек, которые высиживали голубые яйца. Она нашла в соломе одно, еще теплое, и дала его мне. Хоть я и не знала, что делать с яйцом прямо из куриного зада, это тоже было мило. Скорей бы рассказать Лии об этом месте. Спустя какое-то время я почувствовала себя довольно уставшей и сказала Пайпер, что мне нужно ненадолго прилечь отдохнуть. Она нахмурилась: — Тебе надо поесть, ты выглядишь слишком худой. — Боже, Пайпер не начинай, это всего лишь смена часовых поясов. Она выглядела расстроенной, но, Господи, это одна из тех избитых фраз, которую я не хотела бы услышать от едва знакомого человека. Когда я проснулась, на кухне стоял суп с сыром, лежала большая буханка хлеба, и тетя Пенн стояла рядом со столом. Заметив, что я вошла, она подошла и обняла меня, посмотрела на мое лицо и просто сказала: — Элизабет. И произнесла она так, словно это был конец предложения, но потом продолжила: — Ты похожа на свою мать. Очевидно, она преувеличивала, ведь мама была красивой, а вот я нет. У тети Пенн были те же глаза, что и у Пайпер, серьезные и словно наблюдающие за тобой. Когда мы сели ужинать, она не налила мне суп или что-нибудь еще, а просто сказала: — Пожалуйста, Дейзи, угощайся, бери что хочешь. Я рассказала всем о папе, Давине Дьяволице и Дамиане, отродье сатаны, они все смеялись, но можно сказать, им было жаль меня. Тетя Пенн сказала: — Что ж, их потеря — наша выгода. Это было приятно, даже если она и была просто вежлива. Я попыталась учиться у нее, но не слишком явно потому, что надеялась увидеть в ее внешности и поведении сходство с мамой, с которой у меня не было шанса встретиться. Она много спрашивала меня о моей жизни и слушала очень внимательно ответы, словно пытаясь составить мнение обо мне, а не как большинство взрослых: делают вид, что слушают, а на самом деле думают о чем-то другом. Она спросила, как поживал отец, она не видела его много лет, и я сказала, что все было хорошо, кроме его вкуса на подружек, он был просто ужасен. Но папа наверняка чувствовал себя намного лучше сейчас, учитывая, что я не ходила вокруг и не напоминала ему об этом день и ночь. Тетя Пенн смешно улыбнулась, как будто пытаясь удержаться от смеха или, может, плача, и, посмотрев в ее глаза, я увидела в них понимание. Было изрядное количество споров и разговоров за ланчем, кроме разговора со мной: она не слишком была увлечена им, но слушала, и в общем можно было почувствовать, что она была немного рассеянной, я предполагаю, это из-за ее работы. Чуть позже, пока все разговаривали, она положила свою руку на мою и тихо шепнула, что ей хотелось бы, чтобы моя мама была здесь и видела, каким пылким человеком я стала. Пылким? Довольно странное слово, я задумалась, означало ли оно «испорченным». Но опять же, она не выглядела как кто-то, пытающийся найти еще один способ задеть меня, в отличие от некоторых знакомых мне людей. Еще несколько секунд она смотрела на меня, подняла руку и убрала волосы с моего лица, отчего я почувствовала себя невероятно грустно, и потом сказала сожалеющее-печальным голосом, что даст лекции в Осло в конце недели о Неизбежной Угрозе Войны, и извиню ли я ее? Она собиралась уехать на несколько дней в Осло, и дети позаботились бы обо мне. Я подумала: — Опять эта война, внезапная, как фальшивая монетка. Я провела не очень много времени, думая о войне потому, что мне наскучила болтовня в течение последний пяти лет о том, Будет Ли Она или Не Будет, и мне случилось узнать, что в любом случае мы ничего не могли с этим поделать, тем более пустыми разговорами. Время от времени я ловила на себе отстраненные взгляды Эдмунда и отвечала ему тем же взглядом, ожидая его реакции. Но он просто улыбался и в этот момент со своими полуприкрытыми глазами больше всего был похож на Верного Пса, чем когда-либо. Если бы вдруг выяснилось, что этому ребенку 35 лет, я бы не удивилась. Собственно, это все, что произошло со мной в мой первый здравый день в Англии. Я бы оценила жизнь со своими кузенами больше, чем просто хорошо. К тому же, все это было намного лучше, чем жизнь дома на Восемьдесят Шестой улице. Поздно ночью я услышала телефонный звонок, раздавшийся где-то в доме. Я подумала, не звонит ли мне мой папа, чтобы сказать: — Привет, я совершил ошибку, отправив мою единственную дочь в другую страну из-за капризов одной гарпии-интриганки. Но я была настолько сонной, что мне едва бы хватило воли встать с постели и поискать в темноте замочную скважину, чтобы подслушать. Как видите, воздух этой закоренелой страны идет мне только на пользу. Глава 5 На следующий день рано утром я, как обычно, спала и во сне витала в своем подсознании, населенном темными сущностями. Вдруг я услышала голос Эдмунда у себя над ухом: — Вставай, Дейзи! — и увидела его лицо, склонившееся надо мной. В руке у него дымилась сигарета, а на ногах было что-то вроде турецких туфель. — Собирайся, мы идем на рыбалку, — сказал он. Я почему-то не сказала, что ненавижу рыбалку и рыбу тоже, раз уж он упомянул о ней, а вместо этого вытащила себя из-под одеяла, натянула одежду, даже не умывшись, и вот уже Эдмунд, Айзек, Пайпер и я сидели в джипе и неслись, подпрыгивая на ухабах, по старой разбитой дороге; солнце ярко светило в окошки и мне было очень хорошо жить, даже если несколько рыб должны были из-за этого умереть. Эдмунд был за рулем, а мы все стиснулись на переднем сиденье, не пристегнувшись, потому что пристегиваться было нечем. Пайпер напевала песню с забавным рваным мотивом, которую я раньше не слышала, и ее голосок был ангельски чистым. Мы подъехали к реке, остановились и вышли из машины. Айзек вытащил все снасти, а Эдмунд достал завтрак и одеяло. Хотя день не был очень теплым, я сделала себе гнездышко среди высокой травы, примяв ее и постелив одеяло. Я лежала очень тихо и грелась на солнце, которое, поднимаясь выше, все больше согревало. Слышала я только звук голоса Эдмунда, ведшего неторопливую плавную беседу с рыбами, Пайпер, напевающую свою причудливую песню, и редкий всплеск речной волны или крик какой-нибудь птицы, вспорхнувшей недалеко от нас. Я почти ни о чем не думала, кроме этой птицы, и вдруг Эдмунд оказался рядом со мной и прошептал мне на ухо: — Жаворонок. Я только кивнула, зная, что бесполезно спрашивать, откуда он знает ответы на вопросы, которые даже и не зародились. Затем он протянул мне чашку горячего чая из термоса и снова исчез, вернувшись к удочкам.