«Ну, я и сам иногда путаюсь». Господи, что же подумал о нем потенциальный босс? Разве Эндрю не выставил себя ловеласом, гигантом секса, городским осеменителем, оставляющим после себя беременных женщин и разбитые семьи? Он поймал себя на том, что все еще смотрит на фотографию сына Кэмерона. «Скажи что-нибудь!» – Милый… милый мальчик. «Господи, тебя послушать – любитель детишек. Все будет хорошо. Приступайте с понедельника, Мистер Педофил!» Эндрю схватил пластиковый стаканчик – давно уже пустой – и почувствовал, как тот хрустит в его руке. Полный облом. Как можно было так все испортить? Судя по выражению на лице Кэмерона, точка невозврата уже пройдена. Признаться, что случайно соврал насчет детей? И что скажет на это Кэмерон? Впрочем, как бы он ни отреагировал, повернуть ситуацию в свою пользу уже не получится. Вариант только один: продержаться до конца собеседования, попытавшись спасти хотя бы то, что осталось от лица – так делает испытуемый на экзамене по вождению после того, как переехал «даму с леденцом»[4]. Выпустив из пальцев пластиковый стаканчик, Эндрю заметил царапину на ладони и подумал о женщине, которая помогла ему подняться на дороге. Волнистые каштановые волосы, загадочная улыбка. В ушах запульсировала кровь. Как бы ему хотелось просто притвориться. Немного пофантазировать. Что в этом плохого? Что плохого в том, чтобы на минуту представить благополучный исход всего? «Почему бы не сейчас?» – Сколько ему? – спросил Эндрю, возвращая Кэмерону фотографию. – Только что исполнилось семь. А вашим? – Э… Стеф – восемь, а Дэвиду – шесть. «Похоже, получается». – Чудесно, чудесно. Моему Крису исполнилось четыре, когда я стал понимать, каким он вырастет человеком. Хотя Клара, моя жена, всегда считала, что знала это еще до его рождения. Эндрю улыбнулся. – Моя Диана тоже. Вот так у него и появилась семья. Они поговорили еще немного о женах и детях, но потом Кэмерон снова повернул собеседование в сторону работы, и Эндрю почувствовал, что выдумка ускользает, как вода между пальцами. Время истекло. Вместо того чтобы спросить, как обычно, есть ли у него вопросы, Кэмерон предоставил Эндрю «последнее слово». Как осужденному, которого вот сейчас же и отведут на виселицу. Эндрю пробормотал что-то невнятное в том смысле, какая это интересная работа и с каким удовольствием он воспользовался бы возможностью поработать в команде Кэмерона. – Мы с вами свяжемся, – пообещал Кэмерон с искренностью полицейского, дающего радиоинтервью и выражающего симпатию к уличной инди-группе. Эндрю выжал из себя улыбку и даже посмотрел Кэмерону в глаза, пожимая холодную и влажную руку. Ощущение было такое, будто ласкаешь черепаху. – Спасибо за предоставленную возможность, – сказал Эндрю. После интервью он зашел в кафе и решил, воспользовавшись бесплатным WI-FI, поискать объявления о работе, но не смог должным образом сосредоточиться. Благодаря Кэмерона за «предоставленную возможность», Эндрю имел в виду вовсе не работу, а шанс пусть ненадолго представить себя в роли семейного человека. Непривычное ощущение нормальности оказалось странно волнующим и пугающим. Эндрю попытался забыть его, собраться. Если не удастся получить другую офисную работу, придется расширить поиски, что грозило невероятным риском. Ничего такого, что соответствовало его квалификации, не подворачивалось. Сами описания предлагаемых работ вызывали оторопь и ставили в тупик. Загнанный в капкан безнадежности, Эндрю уставился на здоровенный маффин, который не съел, но общипал так, что тот походил на кротовью нору. А если сделать из продуктов норы каких-то других зверьков и побороться за Премию Тернера?[5] Эндрю провел в кафе всю вторую половину дня, наблюдая за важными бизнесменами, проводящими здесь свои важные деловые встречи, и туристами, взволнованно листающими путеводители. Все ушли, а он еще долго сидел, прижавшись к батарее отопления, стараясь остаться невидимым для молодого итальянца, составлявшего стулья и подметавшего пол. В конце концов официант вежливо, с извиняющейся улыбкой, попросил Эндрю уйти. Улыбка, впрочем, сползла с лица итальянца, когда он увидел рассыпанные по столу крошки от маффина. Едва Эндрю вышел, как зазвонил телефон. Номер был незнакомый. – Эндрю? – спросил голос с другого конца линии. – Слышите меня?. – Да. – Его голос почти потерялся в шуме ветра и завывании сирены пронесшейся мимо машины «Скорой помощи». – Это Кэмерон Йейтс. Хотел сказать, мне было приятно познакомиться с вами сегодня. По-моему, вы соответствуете тому стилю, который я стараюсь насадить здесь. Это стиль уверенности и успеха. Короче говоря, буду рад принять вас на борт. – Извините? – Эндрю прижал палец к свободному уху. – Мы предлагаем вам работу! Нужно будет, конечно, выполнить некоторые формальности, но проблем возникнуть не должно. Эндрю остановился под ударом ветра. – Эндрю? Вы меня поняли? – Господи. Да, понял. Вау. Отлично. Я… в полном восторге. Он и впрямь был в восторге. В таком восторге, что даже улыбнулся официанту за оконным стеклом. Тот ответил слегка растерянной гримасой. – Эндрю, послушайте. Я уезжаю на семинар и попрошу кое-кого забросить вам письмо со всеми деталями. Мы еще обговорим кое-какие мелочи, но не беспокойтесь. Отправляйтесь домой и обрадуйте Диану и детей. Глава 4 В это даже верилось с трудом. Неужели всего пять лет? Всего пять лет прошло с того дня, когда он стоял на продуваемой ветром улице, пытаясь вникнуть в сказанное только что Кэмероном. А казалось, так давно, будто целая жизнь пролетела. Эндрю рассеянно помешал печеные бобы в стоящей на конфорке кастрюле, после чего выложил их на хрусткий кусочек цельнозернового хлеба, отрезанный самозатачивающимся ножом с обгорелой и погнувшейся пластиковой рукояткой. Пристально глядя на треснувшую за плитой плитку, Эндрю представил, что говорит на камеру: – Итак, я только что соединил бобы с хлебом и сейчас добавлю капельку кетчупа – лично мне больше нравится «Капитан Томато», но подойдет и любой другой бренд, – в результате чего образуется вот такое лакомое трио. Заморозить остатки невозможно, но, к счастью, уже через девять секунд вы проглотите все без остатка и проникнетесь такой ненавистью к себе самому, что до всего прочего вам уже не будет никакого дела. В квартире этажом ниже негромко напевала соседка. Появилась она относительно недавно, несколько месяцев назад, после того как съехали предыдущие жильцы. Это была молодая пара, обоим по двадцать с небольшим, оба привлекательные – с четко вылепленными скулами и загорелыми красивыми руками. Весь их внешний вид, сам по себе доставлявший эстетическое удовольствие, подразумевал, что никогда в жизни им не приходилось ни за что и ни перед кем извиняться. Пересекаясь с ними в вестибюле, Эндрю усилием воли заставлял себя поднимать глаза и бросать короткое приветствие, но соседи так ни разу и не потрудились ответить. Факт появления новой соседки зарегистрировался у него в голове только после того, как он услышал отчетливое гудение. Увидеть саму соседку Эндрю пока не довелось, но ее запах он каким-то странным образом уловил. По крайней мере, уловил запах парфюма, настолько сильный, что он долго висел в вестибюле. Эндрю пытался создать ее воображаемый портрет, но результатом его попыток стал лишь гладкий, лишенный характерных черт овал на месте лица. На столешнице замигал телефон. Эндрю увидел высветившееся на экране имя сестры, и настроение тут же упало. Дата в уголке свидетельствовала о том, что сегодня 31 марта. Он должен был это предвидеть. Разумеется, Сэлли заглянула в календарь, обнаружила красный кружок вокруг числа «31» и тихонько выругалась, вспомнив про обязательный квартальный звонок. Подкрепившись глотком воды, Эндрю снял трубку. – Алло. – Привет, – сказала Сэлли. Пауза. – Ну. Ты как, братишка? Все клево? «Господи, почему она разговаривает так, будто мы все еще подростки?» – Да, как обычно. А ты? – Не жалуюсь, чувак. Мы с Карлом отчаливаем в йога-ретрит на ближайший уик-энд. Ему это на пользу – узнает методику преподавания. Карл. Муж Сэлли. Обычное занятие – поглощение протеиновых шейков и добровольное поднятие и опускание тяжестей. – Звучит… интересно, – отозвался Эндрю и затем, после короткого молчания, ясно дающего понять, что пора переходить к делам более насущным, добавил: – Как твои тесты? Сэлли вздохнула. – Сдала еще кучу в прошлом месяце. Результаты неокончательные, а это значит, что, по существу, ни хрена не знают. Но чувствую я себя лучше. А еще они думают, что дело, может быть, не в сердце, так что по папиным стопам я, наверно, не пойду и без предупреждения не откинусь. В общем, несут обычную чушь. Да ты и сам знаешь. Побольше упражнений, поменьше жидкости и все в том же духе. – Это хорошо, что они не проявляют ненужной озабоченности. – Эндрю подумал, что если бы Сэлли не разговаривала с ним как подросток, то и он не разговаривал бы с ней как Оксфордский дон. Столько лет прошло, а они до сих пор словно чужие. И список обсуждаемых тем – проще некуда. Работа. Здоровье. Семья (точнее, Карл, единственный, кто подходил под определение «член семьи»). Вот только в этот раз Сэлли решила прибегнуть к уловке. – В общем, я тут подумала… может, встретимся как-нибудь в ближайшее время? Как-никак, пять лет уже. Семь, мысленно поправил ее Эндрю. Последний раз они виделись на похоронах дяди Дэйва, в крематории напротив «СнэппиСнэпс» в Банбери. «И ты была под кайфом». С другой стороны, надо признать, Эндрю ведь тоже не забрасывал Сэлли приглашениями встретиться. – Это… было бы неплохо. Если, конечно, ты сможешь найти время. Может, встретились бы где-нибудь… чтобы и тебе удобно… – Да, братишка. Было бы клево. Только мы ведь переехали, не забыл? Мы теперь в Ньюквее. У Карла тут бизнес, помнишь? Так что надо подумать, где теперь удобно. Хотя… я собираюсь в Лондон в мае, хочу проведать подругу. Может, там? – Да. Хоршо. Дай знать, когда соберешься. Эндрю огляделся и прикусил губу. За те двадцать лет, что прошли после его переезда сюда, здесь ничего не изменилось. Соответственно, и жилое пространство выглядело не столько запущенным, сколько убитым. В замаскированном под кухню уголке, там, где потолок встречается со стеной, темнело непонятное пятно. Интерьер составляли изрядно разбитая серая софа, потертый ковер на полу и желтовато-коричневые обои, которым полагалось навевать осенние мотивы, но которые наводили на мысли о диетическом печенье. Чем сильнее блекли обои, тем меньше оставалось шансов на то, что Эндрю предпримет какие-то меры. Со стыдом за состояние жилища мог сравниться только ужас перед заменой обоев на новые или необходимостью жить где-то еще. Одинокое существование имело, по крайней мере, одно преимущество: никто не осуждал Эндрю за образ жизни. Вспомнив кое-что, о чем упоминала Сэлли, когда они встречались в последний раз, Эндрю решил сменить тему. – Как у тебя дела с той… твоей?.. До него донесся легкий, звонкий смех, а потом вдох – Сэлли затянулась сигаретой. – С моей?.. – Ну, с которой ты собиралась встретиться. Поговорить. Обсудить. – Ты про моего терапевта?