Не сразу мистер Домби понял, что обстрел прекратился. Трамвай отошел от станции «Бремроук-Харт». В вагоне началось живое обсуждение случившегося. Не опасаясь гнева оставшегося на улице служителя закона, пассажиры начали насмехаться над недотепой и гадать, кто же осмелился сбить с него спесь, даже не догадываясь, что снежковый стрелок был среди них. Зои Грим, в свою очередь, была весьма довольна собой: «Так ему и надо, этому мерзкому Домби!» На сидении напротив устроились два клерка в котелках и очках – оба сжимали ручки портфельчиков для бумаг. – Как думаете, Хамфри, кто стоял за этими снежками? – спросил клерк с каштановыми бакенбардами. – Хороший вопрос, Ньютон, – ответил Хамфри, обладатель массивного носа и лаконичного подбородка, из-за чего все время казалось, будто его голова вот-вот завалится вперед. – Думаю, это был тот старик в вощеном шапокляке, который все никак не мог достать билет из билетной будки. – Что? Да он же едва на ногах держался! Уверен, это была та странная мисс… Зои поежилась. – Какая мисс? – удивился его собеседник. – Которая держала дюжину коробок с подарками? – Ну да, – ответил Ньютон, и Зои облегченно вздохнула: ее не подозревали. – Но ведь у той мисс были заняты руки всеми этими подарками. Я не заметил у нее третьей руки. – Как и четвертой: чтобы слепить снежок, нужны две свободные руки. Клерки рассмеялись. После чего Хамфри сказал: – Но на самом деле все это крайне неприятно. И очень не по-праздничному. Я уже сам собирался напомнить мистеру Домби о приличиях, но меня опередили. – Вот только не нужно врать, друг мой. Я вас хорошо знаю. Скорее мистер Домби сам в себя бросил бы снежок, чем это сделали бы вы. Я ведь осведомлен, как вы боитесь синемундирников. Хамфри снял очки и принялся протирать их видавшим виды (и пару дюжин простуд) носовым платком. При этом он многозначительно заявил: – На Набережных или в Сонн такого никогда бы не произошло: тамошняя полиция не хватает людей на улицах. И к ней относятся уважительно. Если ты законопослушный гражданин, тебе нечего опасаться. Ньютон снял свои очки и, подышав на стеклышки, сказал: – Не знаю, как в Сонн или на Набережных, но здесь, в Саквояжне, просто не выйдет быть законопослушным. Ты должен отрастить зубы, если хочешь выжить на этих улицах. Всех беззубых Тремпл-Толл перемалывает и переваривает. – Это верно. Но здесь ни у кого нет зубов, Ньютон. Разве что у тех, о ком пишут в «Сплетне». – Вы имеете в виду… кхе-кхе… – Ньютон кашлянул, пытаясь замаскировать имя, – Пуговичника и прочих? – Именно их я и имею в виду. Ньютон испуганно оглядел прочих пассажиров и негромко произнес: – Не стоит упоминать лишний раз этих личностей – никогда не знаешь, кто может ехать с тобой в одном трамвае. Вдруг эти злодеи среди нас… – Знаете, друг мой, если бы я мог, я бы непременно стал одним из них… – Непременно стали бы, – словно эхо, отозвался собеседник, – если бы не были трусом и у вас были зубы… Зои Гримм больше не слушала. Отвернувшись, она уставилась в окно – снег усилился… Зои думала обо всем, что произошло. Этот мерзкий город схватил ее и крепко сжал в своих снежных объятиях. Столько всего случилось за то короткое время, что она не дома! А ведь она просто хотела выпить чашечку сливового кофе со сливками… Удивительно просто! Что ж, она удивилась бы еще сильнее, если бы сейчас могла наблюдать за констеблем Домби. Выждав немного, пока улочка не забудет о происшествии возле полицейской тумбы, толстяк огляделся по сторонам и шмыгнул в подворотню ближайшего дома. Там его уже ждал тот самый неосторожный на язык мальчишка-газетчик. На его лице не было и следа слез или страха перед грозным представителем закона. – Сэр, мистер Домби! – громким шепотом проговорил он. – Я все правильно сделал? – Да, Сэмми, – кивнул усач и с хмурым видом надвинулся на мальчика. – Но никакого разговора о снежках не было. Мне следовало бы как следует выпороть тебя и твоих дружков-газетчиков за каждый снежок. Все должно было быть в тайне! Признавайся, кому разболтал, негодник! – Сэр, я тут ни при чем! Клянусь вам! Констебль пристально поглядел на мальчишку. – Ну ладно. Поверю на слово. Поверю и вычту пять фунтов. – Но, сэр… – заканючил Сэмми. – Я заслужил свою награду! Я ведь все сделал, как вы велели! Констебль достал из кармана мятую купюру в пять фунтов. – Будешь ныть, все заберу, хорек, – пригрозил он. Мальчишка схватил бумажку и бросился наутек, пока злой констебль не воплотил угрозу в жизнь. Мистер Домби закурил папиретку (вся его голова тут же окунулась в темно-синее облако дыма от табака «Морж»), после чего выбрался из подворотни под снег и двинулся к своей тумбе, насвистывая песенку «Побитые шушерники горько рыдают». Настроение у него было лучше не придумаешь: в кармане лежало пятьдесят фунтов, заработанных за очень непыльную работенку. Будет на что как следует покутить в полицейском пабе «Колокол и Шар» в новогоднюю ночь. Подойдя к тумбе, он разжег горелку и поставил греться чайничек. Почувствовав, что на него глядят, он усмехнулся и приставил два пальца к краю шлема, сообщаю наблюдателю, что дело, мол, сделано. Человек в низко надвинутом на глаза котелке, стоявший у скопления труб возле бакалейной лавки «Жестянка Желли», кивнул и двинулся в сторону площади Неми-Дрё. Может, констебль и выполнил то, что от него требовалось, но вот его дело было еще слишком далеким от завершения. Все только начиналось… *** 10 часов утра. 14 часов до Нового года. Зои Гримм боялась моргнуть, ведь «Моргнуть – чудо спугнуть». Так когда-то говорил ее папа. А Зои меж тем ждала чуда. Ждала до головной боли. До чесотки в носу. До щекотки в пятках. В прихожей было темно. Зои Гримм любила темноту: в темноте все становилось незначительным и неважным, мысли замедляли лихорадочный бег, а еще в темноте так приятно думать и спать. Зои была еще той соней… В прихожей тянуло холодом. Холод она тоже любила. Зима – ее время. Все поскальзываются и так забавно пытаются удержать равновесие, размахивая руками. А еще все носят теплые пальто и громадные шубы, и все равно мерзнут. Ее смешили красные носы этих нелепых горожан. А как они забавно чихают! Сидя у своего окна и наблюдая за площадью, Зои Гримм коллекционировала городское чихание: тоненький скованный дамский чих, сопливый детский чих и протяжное басовитое чихание увальня-констебля Уилмута у полицейской тумбы… Но сейчас она совсем забыла о своих излюбленных зимних забавах. Зои стояла у двери. За дверью стоял почтальон. – Что там? – пробормотала она, даже привстав на носочки от возбуждения. – Что же ты принес? С мерзким птичьим карканьем «Трыннь! Трыннь!» зазвенел механический звонок. Уже во второй раз. Зои не спешила открывать. Она вовсю мечтала. Мечтала и грызла ногти. Близился Новый год. Лучший день в году. Лучший день в Габене! Никто не хмурится (почти). Никто не ворчит (снова почти). Дым поднимается из труб. Во́роны в смешных цилиндрах бродят по заснеженным водостокам. На углах стоят снеговики, и не все из них такие же нахальные типы, как мистер Пибоди. Ели наряжаются, словно дамы. Обжоры уже точат вилки. Все в ожидании… И самое главное – подарки! Зои ждала свой подарок. Истово. Или вернее, неистово. Ждала всего ночь и утро, но для нее будто бы прошел целый год: о, она умела себя накручивать не хуже клубочков ниток, которые наматывает какая-нибудь прядильщица. И вот она дождалась. Почтальон стоит под снегом. Кутается в шинель. Дует на озябшие пальцы. Он снова тянет за цепочку. Трыннь! Трыннь! А Зои все мечтает… Она перетаптывается в прихожей. И придумывает всякое. Канун — лучшее время, чтобы помечтать. И то верно: когда, если не сегодня? Когда еще прикажете ждать чуда? Чуда в картонной коробке и в пестрой упаковочной бумаге. Перевязанного ленточками чуда. – Что же в коробке? – Зои потерла ручки. – Там точно пледик! Хочу теплый клетчатый плед! Как в витрине «Мяффлерс»! Чтобы завернуться в него. И глядеть на снег. Пить имбирный чай с кашалотом. Грызть шоколадку «Сладкая Кома». И… ах! Зои мечтательно закатила глаза. – Или нет! Пусть там будет «Хроммер». Как же я хочу эти часики с милыми стрелочками и двойной цепочкой. Чтобы отмерять хорошие времена. Чтобы всегда приходить вовремя. Чтобы не быть соней. Чтобы… ах! Зои зажмурилась – Или нет! Шоколадные конфеты с желудями. Вкусно и хрустяще! Ах! Трыннь! Трыннь! Зои встрепенулась. Почтальон! Она совсем о нем забыла… Ладно! Хватит ждать! Зои Гримм распахнула дверь. Усач в фуражке выглядел очень раздраженным. Он посинел от холода, а его плечи были покрыты снегом.