Еще об истериках Если понаблюдать за детьми в истерике, то очевидно, что они не получают от этого процесса никакого удовольствия. Они это делают вовсе не потому, что хотят. Маловероятно, что с их стороны все было спланировано заранее. В этот момент за них говорят чувства, их фрустрация, их гнев и грусть. Это наблюдение распространяется не только на истерики, но и на любое поведение, которое вам не нравится. Спросите себя: о каком чувстве вам пытаются сообщить? Что за эмоции стоят за этим поведением? Если вы догадались или сумели это выяснить, примите эти чувства и валидируйте их. Например: «Ты очень злишься от того, что я не разрешаю тебе мороженое перед обедом». В конце, когда мир будет восстановлен, поговорите с ребенком, чтобы помочь ему найти более приемлемый способ выражения эмоций. «Ты можешь сказать мне, что злишься, когда я не даю тебе то, чего ты хочешь. Так мне легче тебя услышать, чем когда ты кричишь». Например, истерика трехлетки может быть обусловлена фрустрацией. Малыш не выбирал, устраивать истерику или нет, он просто устроил ее. В середине процесса он уже может не помнить, что же его так расстроило. Запрещенное мороженое будет забыто, останется только чистое чувство. Мне кажется предпочтительнее не дать ему накричаться, а сохранить диалог, даже если это пара слов, когда ребенок делает паузу, чтобы набрать воздуха. Сочувственное: «Ах ты бедняжка!» поможет малышу на каком-то уровне понять, что он не одинок. Никому не нравится, когда его бросают танцевать одного, даже если это боевой танец. Исключение – те случаи, когда ребенок считает, что вы намеренно отказываетесь его понимать, и именно это становится причиной его ярости, либо когда вы сами не в состоянии сдержать свои чувства. Как бы то ни было, мне не по себе от мысли, что ребенок вынужден проходить через серьезный стресс в одиночестве. Полезно обозначать чувства, стоящие за истерикой: «Ты сильно разозлился, да?» Если дети расстроены, их нужно утешить: «Мне жаль, что тебе грустно». Не всегда это означает, что они получат то, чего хотят, потому что это бывает невозможно или нежелательно. Ведь они порой рыдают от того, что не могут полететь на Луну или им не разрешают поплавать с акулами. Что вы можете сделать, так это взглянуть на происходящее глазами ребенка, утешить его, а не наказывать за то, что он не может получить желаемого, не ругать за то, что он хочет вещь, которую вы не хотите или не можете ему дать. Ребенок учится сдерживать свои чувства, когда есть некто, способный контейнировать их за него, некто понимающий, сохраняющий спокойствие, тот, кто не станет его стыдить за то, что он испытывает, и за то, как себя ведет, не посчитает его реакцию чрезмерной. Конечно, этот человек – вы. Мне кажется, иногда родители так сильно боятся истерик, что не устанавливают границ, потому что опасаются тем самым спровоцировать одну из них. Я думаю об этом, когда встречаю родителей, которые в одной руке несут ребенка, а в другой – тяжелую сумку и самокат. Лично я скорее предпочла бы успокоить ребенка после истерики, чем целый день таскать самокат. Но у нас у всех разный предел терпения, так что лучше мне заниматься своими делами, а не лезть в чужие. Еще никого не удавалось утешить, заставив почувствовать себя пристыженным или глупым. Можно попробовать сдержать ребенка, когда у него срывает тормоза, прижав к себе или присев, чтобы смотреть ему в глаза, и показывая свою заботу о его чувствах. Но не позволяйте этим чувствам переполнить вас. Можно использовать слова, чтобы помочь валидации его эмоций, либо ласковые жесты и взгляды. Порой необходимо выдернуть ребенка из этой ситуации, например, если он подвергает опасности себя или окружающих, либо беспокоит других людей. Тогда вы должны сказать: «Сейчас мне придется взять и унести тебя отсюда, потому что я не могу позволить тебе обижать собаку / мешать другим людям». После этого делайте так, как сказали. Истерика только усиливается, если вы начинаете кричать в ответ или грубо хватаете ребенка. Фактически, вы наказываете своего сына или дочь за то, что у них есть чувства. Игнорировать ребенка в истерике – другая форма наказания. Остановите коляску с всхлипывающим малышом, сядьте к нему лицом к лицу и скажите что-нибудь сочувственное или достаньте его из коляски и обнимите. Это вовсе не означает, что вы идете у него на поводу, – вы всего лишь сочувствуете его отчаянию. Я в подобных ситуациях старалась выразить словами то, что происходит. «О-о-о, ты злишься, что я не хочу нести за тебя самокат» (или какая-то другая возникшая неприятность). Раньше или позже у ребенка разовьется способность преодолевать фрустрацию. Я отлично помню свою радость, когда после, казалось, бесконечных вербализаций мыслей моего ребенка, она начала сама перерабатывать свои чувства в слова. «Я сейчас разозлюсь» – сказала она, и я внутренне ликовала от того, как далеко мы продвинулись. Если вы уже на грани из-за истерик своего ребенка, помните, что лучше их осмыслить, чем на них реагировать. Не принимайте истерики на свой счет. Сделайте глубокий вдох и сохраняйте контакт с ребенком и контроль над собой. По мере того как вы наблюдаете за ребенком и его настроением, экспериментируете и вербализируете, чтобы понять, что же он хочет сообщить вам, становится яснее, какие триггеры запускают в нем потерю контроля над эмоциями и поведением. Теперь вы можете предупредить истерику до того, как она случится. Многие родители знают, когда пора забирать ребенка из коллектива, чтобы он побыл немного в тишине с мамой или папой. Или когда малыш не может больше сидеть неподвижно в коляске и ему нужно побегать на свободе. Или что нужно покормить ребенка, прежде чем он начнет капризничать от голода. Если ваш ребенок часто устраивает сцены, хотя уже вышел из детсадовского возраста, либо вы начинаете ссориться, устраивать разборки и тоже теряете самообладание, возможно, пора подумать о том, что идет не так и что можно изменить. Ни один ребенок не может постоянно находиться на грани нервного срыва, поэтому первая ваша задача – выяснить где, когда, с кем, что и почему меняется к худшему, чтобы определить триггеры. Если триггерами служат перевозбуждение или чрезмерный шум, можно предпринять шаги, чтобы избегать таких ситуаций. Можно переместить ребенка – например, попросить его прекратить игру и подойти к столу. Возможно, вы заметите, что проблемы возникают, когда вы особенно нетерпеливы. Достаточно часто неприятности случаются, потому что мы ждем от ребенка слишком многого. Нет, я не хочу сказать, что не нужно возлагать надежды на своих детей, но если мы требуем от них то, к чему они еще не готовы, это прямая дорога к фрустрации, как их, так и нашей. Все развиваются в своем темпе. Следующее задание после выяснения триггеров – определение вашей роли в срывах ребенка или роли другого взрослого, если истерики случаются в ваше отсутствие, например, в школе. Может, вы ведете себя слишком жестко? Часто, когда ребенок общается с нами через поведение (потому что еще не научился формулировать свои чувства словами), мы не пытаемся понять смысл этого сообщения, а считаем, что следует потуже затянуть гайки. Да, это иногда «работает» с некоторыми детьми, и все же стоит определить границы до того, как вы окажетесь на пределе, и сохранять последовательность в соблюдении этих границ. Иногда мы перегибаем палку и становимся негибкими. Это, в свою очередь, подает пример упрямства нашим детям либо фрустрирует их все больше и больше и приводит к эскалации конфликта. Например, если ребенок не добивается результатов, которых от него ожидают в школе, требование учителей и других взрослых больше заниматься уроками и сократить свободное время выглядит вполне логичным. Но, понаблюдав за этим ребенком, вы заметите, что он ерзает, ему трудно оставаться на одном месте и сконцентрироваться. Заставляя его сидеть неподвижно еще дольше, мы делаем хуже, а не лучше. Мало какой шестилетка так хорошо знает себя, чтобы сказать вам: «У меня избыток физической энергии. Мне нужно набегаться на улице, тогда я смогу посидеть спокойно». Придется понаблюдать за ним, чтобы выяснить, в чем дело. В начальной школе «Игл Маунтин» в Форт-Уэрте, штат Техас, учителя поставили эксперимент, увеличив перемену до одного часа – в два раза больше, чем было до этого. Учителя утверждают, что теперь дети учатся лучше. Они заметили, что ученики быстрее понимают задания, чаще занимаются более самостоятельно и проявляют больше инициативы при решении задач. Даже дисциплинарных взысканий стало меньше. Родители отметили, что дома дети более креативны и расположены к социальному взаимодействию. Это лишь один из примеров того, что ежовые рукавицы редко срабатывают с детьми, в то время как открытость, понимание их желаний и потребностей, взгляд с точки зрения ребенка часто дают ожидаемый результат. Приводя доводы (играя в словесный теннис), мы очень редко можем склонить ребенка к сотрудничеству или остановить его плач. На совсем маленьких детей аргументы не действуют. Чувствовать вместе с ними – вот что может помочь. Родители редко видят себя со стороны в те моменты, когда их раздражают дети. Им кажется, что малыши просто канючат или «плохо себя ведут». Но все, что происходит между вами и вашим ребенком, происходит в рамках ваших отношений. Это продукт совместной деятельности. Мы определенно влияем на то, как ведут себя наши дети. Гораздо легче увидеть, какую роль сыграли мы как родители, если отказаться от желания всегда быть правыми, мышления в рамках «победил или проиграл», а вместо этого подумать о том, как показать пример сотрудничества и солидарности. Нытье Больше всего раздражает родителей, когда ребенок начинает ныть, скулить, цепляться и хныкать. Мы говорим не о тех случаях, когда ребенок упал и расплакался, а о тех, когда он капризничает и родитель не может понять причину его дурного настроения, или он не может утешиться, несмотря на героические усилия мамы его отвлечь или развеселить. Вам просто хочется, чтобы ребенок прекратил делать то, что он делает. Вам кажется, что он «плохо себя ведет». Но давайте подумаем, не становится ли ваше раздражение нытьем ребенка защитной реакцией на воспоминания о детстве, когда вам было грустно и одиноко? Не от тех ли эмоций вы прячетесь? Досада на малыша может происходить от вашего нежелания возвращаться к болезненным воспоминаниям о вашей уязвимости. Чтобы не почувствовать ее вновь, вы закрываетесь от своего ребенка. Вдобавок, а может и вместо этого, вам может казаться, что нытье или слезы ребенка – это критика вас как родителя. Возможно, вы подсознательно ожидаете, что ребенок постоянно будет счастлив. В этом случае обычный момент грусти или одиночества для вашего ребенка напоминает вам о бессилии повлиять на то, через что он проходит. Сорокапятилетняя Белла – старший менеджер в большой корпорации. Она замужем за Стивом, шеф-поваром и ресторатором, и у них трое сыновей в возрасте восьми, двенадцати и четырнадцати лет. Они дружная семья, проводящая много времени вместе, с массой вариантов социализации. Атмосфера дома деловитая и веселая. И у Беллы, и у Стива ответственная работа, поэтому в будни с ними живет Хуанита, выполняющая обязанности няни и домработницы. Она в семье с тех пор, как старшему мальчику исполнилось пять лет. Белле кажется, что у ее младшего сына Феликса есть проблема. «Феликс ужасно приставучий, – рассказала она мне. – Хотя ему уже восемь, он требует больше внимания, чем все мои старшие в его возрасте. Я уже думала о том, что у нас могла не сформироваться связь после рождения. Но нет, мне кажется, я все делала правильно. Я в самом деле не понимаю, почему Феликс чувствует себя так неуверенно». Мне стало интересно, почему Белле так трудно переносить назойливое поведение Феликса и что пошло не так в их отношениях. Я попросила Беллу спросить Феликса, что ему снится. На самом деле, это нужно было лишь затем, чтобы запустить механизм, когда Феликс говорит, а Белла слушает. Я не ожидала получить какие-то ответы из сновидений мальчика. Белла рассказала мне: «Феликс говорит, что ему приснился кошмар, в котором он был совсем один и никого не мог найти. Я спросила его, случалось ли ему испытывать нечто подобное в реальной жизни, уверенная в том, что ответ будет «нет». К моему огромному удивлению, он сказал, что такое с ним было: «Я помню, как мы ездили к дяде в Уэльс, и ты оставила меня одного в машине». «Как только он произнес эти слова, я тоже вспомнила этот случай. Мой брат живет в самой глуши, и однажды, пока мы ехали, двухлетний Феликс заснул. Поэтому я завела старших мальчиков в дом и принялась разгружать машину и заносить покупки внутрь. Когда я вернулась проверить сына, он уже не спал и плакал». «Я была потрясена тем, что он это помнит. Я сказала, что мне очень жаль: «Ты пробыл в машине не больше пяти минут, дорогой», – а потом обняла его. Меня поразило, как один пустячный инцидент шестилетней давности может до сих пор иметь для него такое значение». Да, это происшествие, возможно, было совсем незначительным для Беллы, но не для Феликса. Я спросила, не оставался ли Феликс один в незнакомом месте до этого эпизода или после. Она ответила: «Нет. Но когда ему было чуть больше полутора лет, у него случился такой сильный септический фарингит, что пришлось положить его в больницу. Антибиотики не действовали, и на неделю его ввели в искусственную кому, подключив к аппарату, помогающему ему дышать. В коме, случалось, он оставался один, но после того как он пришел в себя, Стив или я всегда находились рядом». «Белла, – сказала я, – это ужасно, что твой сын заболел так сильно, что его пришлось вводить в состояние искусственного сна». Она ответила: «Ой, да ничего. Я имею в виду, в этом нет ничего приятного, но такие вещи случаются, и с ними справляешься». Когда Белла сказала это, я почувствовала, что меня оттолкнули, что она не нуждается в моем участии. Я поняла: тогда она тоже оттолкнула от себя свои эмоции по поводу болезни Феликса, и продолжает делать это сейчас. Даже меня охватили ужас и жалость при мысли о том, как себя чувствовал маленький больной мальчик и через что пришлось пройти его родителям. Белла сказала: «По словам Стива, мы могли потерять его, но я даже думать об этом не хочу». Я снова почувствовала грусть и сказала ей об этом. У нее на глазах появились слезы. Я сказала: «Может быть, поэтому Феликс такой прилипчивый – ведь ему пришлось цепляться за жизнь. Может, он и не осознавал вашего отсутствия во время комы, но чувствовал его на каком-то другом уровне. Этим, возможно, объясняется его сон о том, как он остался один». Так ли оно было на самом деле или нет, но это предположение нашло отклик у Беллы, помогло ей увидеть смысл в поведении Феликса. Ей стало легче понять его чувства. Скорее всего, случилось и еще кое-что: Белла наконец позволила себе испытать страх и печаль от того, что могла потерять Феликса, которые подавляла в себе так долго. Совершенно нормальное желание – закрыться от трудных чувств, но тогда мы рискуем стать безразличными к негативным эмоциям других людей, включая наших детей. Все время, пока Белла подавляла чувства, которые вызывала в ней болезнь Феликса, его собственные чувства ее раздражали. Когда Белла в конце концов разрешила себе понять каково это, когда твой ребенок почти умер, эти ощущения не убили ее, как она боялась. «До сих пор я видела вину Феликса в том, что он такой прилипчивый. Я думала: ну с твоими братьями же все в порядке, почему ты не можешь быть, как они? Теперь я поняла, что никого нельзя обвинять в том, что он чувствует». После того как мы проговорили это, Белле приснился сон, пожалуй, даже кошмар. Ей приснилось, что Феликс и две ее племянницы отправились на лодке в море и попали в шторм. Девочек спасли, а Феликс утонул. Белла проснулась в слезах, сильно расстроенная, и пошла посмотреть на Феликса, который спал, живой и здоровый. Ее поразила ирония этой ситуации – ведь обычно Феликс прибегал в спальню родителей. Сегодня, если Беллу раздражает Феликс, она берет ответственность на себя. Она не уверена, стал ли Феликс менее назойливым или она изменила свое отношение к его назойливости и больше потянулась к нему, а возможно, все это одновременно. Есть много причин для прилипчивости и нытья – столько же, сколько детей и их отношений с каждым, кто о них заботится. Причина, по которой я привела пример выше, не в том, что близость ребенка к смерти – распространенное объяснение для его прилипчивости. Дело в том, что нежелание воспринимать чувства, которые пробуждают в нас дети, препятствует нашей близости с ними и уменьшает способность ребенка чувствовать себя счастливым. Понимание и валидация чувств – наших собственных и чувств наших детей – важны не только для нашего и их психического здоровья, но и для того, чтобы знать свои триггеры, триггеры детей и лучше понимать, почему мы все ведем себя так, а не иначе. То, что переживает ваш ребенок – назойливое желание быть рядом с вами, страх привидений в шкафу, монстров под кроватью, просто грусть или захлестывающая его фрустрация, – все это приобретает смысл, если понять контекст. Если контекст не очевиден, это не значит, что его нет. Первым делом нужно принять чувство ребенка – это поможет вам понять причины его поведения. После этого вы сможете его терпеть и займете более удобную позицию для сотрудничества, для того, чтобы находить решения и вносить полезные изменения. Родительская ложь Иногда в семьях бывают секреты, которые по определению являются ложью. Возможно, вы не считаете ее таковой и вам кажется, что вы всего лишь не договариваете вещи, которые вашим детям не нужны или могут нанести вред. Но когда в семье скрывают какие-то сведения либо лгут, даже если кто-то не знает правды, последствия все равно неизбежны. Язык нашего тела выдает, что мы не ведем себя честно и открыто. Когда вы лжете или опускаете некоторую информацию, чтобы защитить детей от происходящего, вы тем самым притупляете их инстинкты. Вы сообщаете им что-то отличное от того, что они считывают и чувствуют. Им становится не по себе, и если они не в состоянии выразить это беспокойство, оно выйдет на поверхность в их неудобном поведении. Случай, который я привожу ниже, разбирался как иллюстрация этого явления во время моей учебы на психотерапевта. Мистер и миссис Х. пришли к психотерапевту доктору Ф. по поводу своего сына-подростка А. Поведение А., по словам родителей, не поддавалось никакому контролю. Он прогуливал школу, употреблял наркотики и алкоголь, был замкнут и необщителен. К тому же он таскал деньги из сумочки матери. К психотерапевту они пришли за советом, как приструнить сына. Доктор Ф. объяснил им, что подросток испытывает необходимость отделиться от родителей, создать себе новый круг общения или присоединиться к новой компании. Когда он понимает, что у него получилось стать отдельной от родителей личностью, ему уже не требуется так бунтовать и все постепенно уравновешивается. Х. настаивали, что поведение их сына выходит за рамки обычного подросткового. Доктор Ф. попросил рассказать о первых детских годах А. Рассказ о том, каким счастливым и совершенно нормальным маленьким мальчиком рос А., показался ему неестественным, слащавым и лишенным подробностей. Супруги переглядывались, как будто тайно хотели что-то сообщить друг другу. Доктор Ф. заметил это. Он спросил: «Что вы от меня скрываете?». Оба замолчали и снова взглянули друг на друга. «Вы вдвоем всегда хорошо ладили?» – подтолкнул их Ф. «Мы тогда не были вместе», – сказал наконец мистер Х. Его жена испепелила его взглядом. «Вы разошлись, когда он был маленьким?» Тут все и выяснилось. Мистер Х. не был биологическим отцом мальчика, хоть и воспитывал его как собственного сына. Настоящий отец А., по словам миссис Х., был «дрянь-человек». Он изменял, пил и, когда А. было восемнадцать месяцев, погиб в автомобильной катастрофе, которую сам же и спровоцировал, сев за руль пьяным. «А. вряд ли его помнит. Отец редко бывал дома», – сказала миссис Х. «Может, осознанно он его и не помнит, но на телесном уровне мог чувствовать его присутствие, а затем – отсутствие», – предположил доктор Ф. «Мы волнуемся, что такое поведение может быть генетически обусловлено», – признался мистер Х. Доктор Ф. объяснил, что поведение – это сообщение, и в нем есть смысл. «Так что же хочет сказать вам А. своим поведением?» «Он как будто хочет, чтобы мы отстали от него», – сказал мистер Х. «Вы солгали А., солгали в важном вопросе. Он не может знать, в чем, но он чувствует, что что-то не сходится, и это беспокоит его», – пояснил доктор Ф.