– Тебе пора спать, – говорит Марджани. Четверг 18. Насколько хорошо можно себя знать, если ты никогда не дрался? Трэвис был почти до опасного одержим «Бойцовским клубом», когда мы были старшеклассниками. Это логично. Это сатира о токсичной маскулинности, кошмарная версия распадающегося ума, но подростки не так хорошо воспринимают сатиру, особенно когда она настолько маниакально увлекательная, как этот фильм. После него Трэвису хотелось бить морды, получить по морде и поджечь весь чертов мир, и когда ты так себя чувствуешь, но не уверен, стоит ли действительно все это делать, ты показываешь этот фильм кому-то еще, чтобы проверить, ощутят ли они себя так же, чтобы убедиться, что ты не один, что ты не сходишь с ума. Странной штукой в этом, которую Трэвис быстро понял, было то, что он показывал этот фильм кому-то, физически неспособному ударить кого-то, и кто, если бы его ударил в лицо Брэд Питт или Эдвард Нортон (или Мясной Рулет, или Хелена Бонэм-Картер, или даже Джаред Лето, хотя я практически уверен, что удар от Джареда Лето я мог бы вынести, если бы понадобилось), умер бы в течение часа от отказа легких. Намного лучше романтизировать побои, чтобы почувствовать себя живым, когда ты уверен, что ты вообще сможешь пережить этот удар. Тогда я еще мог немного поднимать руки, и во время одной из сцен «Бойцовского клуба» я заворчал и указал на Трэвиса. – Отпустииии, – сказал я, сжимая мою искривленную правую руку в кулак. – Так держать, мужик! – сказал он. – Зазвезди мне! Давай зажжем! Со всей силы я выбросил запястье к его лицу, с которым мой кулак соприкоснулся, сопровождаясь унылым шлепком, звуком больше похожим на то, как кусок сырой свинины роняют на стойку, чем на «БАМ», который можно увидеть в комиксах о Бэтмене. Трэвис, обожаю его, отклонился назад, словно его сбросили с грузовика. Я фыркнул от смеха, но посмотрел на него серьезно. Пожалуйста, не бей меня. Трэвис посмеялся и понарошку ударил меня в челюсть. Но я понял суть. Пусть у меня занижен уровень тестостерона, но я все еще мужчина, и, что более важно, когда-то я был запутавшимся, глупым подростком. Что-то в этом фильме вызывало желание просто что-нибудь разнести. Он взывает к тому человеку, что сидит во всех мальчиках, да и во всех мужчинах: какими бы уравновешенными мы ни казались, как бы мы ни пытались держать себя в руках, в нас есть что-то примитивное, что хочет увидеть, как горит весь мир. Мы не хотим этого делать, не на самом деле, и частью взросления является угасание этого деструктивного импульса, преодоление этого иррационального накопленного гнева. Есть причина, почему нет пятидесятипятилетних террористов или, по крайней мере, их не было, пока они не начали смотреть «Фокс Ньюс». Разрушение – это для молодых. И, прикованный к креслу или нет, я все равно был молод. Я все еще молод. И у меня может вскипать кровь. И у меня могут волосы встать дыбом, как и у всех остальных. Из всех недостатков моей болезни, больше всего меня доводит, что все думают, будто я все время милый. Болезнь автоматически вызывает у людей эмпатию, и кажется, что вы бы этого хотели, но это совсем не так. Я в раннем возрасте усвоил, что другие дети могут делать кучу вещей, которые я не смогу совершить никогда. Это делает меня точно таким же, как любой когда-либо существовавший человек. Я все еще здесь, со своими мыслями, со своими переживаниями, своими заскоками и со своим гневом. Я не испытываю эмоции как-то отлично от вас. Или, точнее, я не знаю, как вы себя чувствуете. Я это просто я. Я чувствую себя нормальным человеком, потому что это нормально для меня. Но не когда вы на меня так смотрите. Когда вы смотрите на меня с этой дымкой «какой-бедняжка» в глазах, с этим ощущением в животе, выдающим мне, что вы что-то обдумываете, что вы меньше нервничаете и расстраиваетесь из-за того, что не получили повышение, потому что нужно ценить, что имеете. Вы смотрите на меня, словно я должен из-за чего-то печалиться. Мое существование вызывает у вас благодарность, что вы – не я. У меня все было хорошо… пока вы так на меня не посмотрели. Со мной все было, мать его, хорошо. Теперь, по всей видимости, что-то не так. Меня это злит. От этого мне хочется подраться. Говорят, инстинкт в этот момент – драться или бежать: стоять на своем или уносить ноги. Я со странным облегчением обнаруживаю, что хочу драться. Мы скоро очень сблизимся. Я надеюсь, ты готов. Готов ли я? Полагаю, мы скоро узнаем. 19. Сукин сын прислал мне письмо. Вот так просто. Я недостаточно быстро удалил тот чертов пост с Реддита. Адрес моей почты, который (к счастью) не связан с моим настоящим именем, привязан к моему аккаунту на Реддите. Интернет должен делать мир больше. Но на деле он всегда кажется меньше. Марджани подкатывает меня к компьютеру, обтерев меня. Она еще не готова это услышать. Я перечитываю письмо, пока она готовит завтрак. Что я замечаю первым? Он одинок. Кто говорит что-то вроде: «Я всегда вижу, что люди думают обо мне прежде, чем они что-то скажут»? Может, кто-то, кому не хватает собеседников, которые сказали бы ему, что они на самом деле о нем думают. Кто-то, кто проводит много времени в одиночестве. Мне это близко. Он меня не видел. Конечно, нет. Я просто сливаюсь с крыльцом, особенно если высматривать людей нормального роста и ширины, а не затворника в инвалидном кресле, выехавшего подышать свежим воздухом, прежде чем вернуться в дом, чтобы на него кричали огорченные путешественники. Он понятия не имел, что его видели. Он был таким же обыденным, расслабленным и нормальным, как любой человек, едущий по улице с утра. Он что-то сказал – что это было? Что-то, что заставило ее сесть в машину. Знала ли она его? Или приняла за кого-то другого? Я просто строю догадки. Важно только одно – она села в нее. Она просто забралась в машину. Он уехал. И на этом все. Никто его не видел. Кроме меня. Я его видел. Я видел ее. Теперь я это знаю. Я не выдумываю. Мне не кажется. Я правда видел кепку «Трэшерз» и ботинки. Это случилось. Я бы солгал, если бы сказал, что не испытываю огромного облегчения. А теперь он знает. Знает, что я его видел. Он не знает, кто я, не думаю, или где я его видел, что я сделал или собираюсь сделать с этой информацией. Он знает только, что думал уйти безнаказанным, а теперь он не уверен. Он удивлен. Он злится. И прежде всего: он напуган. Он напуган. И, эй: он такой не один. Иногда приятно не чувствовать себя совсем одиноким. Итак. Что мне ему ответить? Погодите. А отвечать ли? Что сказать незнакомому человеку, чтобы прозвучать угрожающе? Как у человека, ведущего соцсеть региональной авиалинии, у меня, наверное, должен найтись ответ быстрее, чем это происходит. Мне угрожали чаще, чем 99.9 процентам населения планеты. Аргументы в пользу игнорирования письма сильны. Ответив, я лишь подтвержу наличие свидетеля – что, в общем-то, и без того подтверждает идентификация бежевой машины – но также и соединю этого свидетеля… что ж, с собой. Если я не отвечу, у него есть только моя почта и удаленная публикация с Реддита. Каждый ответ приближает его ко мне. Конечно, насколько мне известно, этот парень может оказаться каким-то подростком из Айдахо, прочитавшим о деле в интернете и решившим залезть на Реддит, чтобы разводить людей. (По моей теории, по меньшей мере половина постов на Реддит написаны подростками из Айдахо, разводящими людей.) И все же: он зациклился на машине. Если я ему отвечу, это начнет игру, в которую я не очень-то умею играть. Если я вообще не отвечу, он может подумать, что спугнул меня – здравое предположение! – или что я с самого начала врал. Он сможет вернуться к тому, чем занимался все это время: думать, что он уйдет безнаказанным. Любой ответ подтвердит, что кто-то его видел. И это лишь усилит его желание узнать, кто это был. Но также и припугнет его. Думаю, мне хочется его припугнуть. Он также пытается вызвать у меня реакцию, чтобы я что-то выдал. Он хочет внушить мне такой же страх, когда знает, что его кто-то видел. Он хочет сделать меня дерганым и нервным. Он хочет, чтобы я ответил ему, и он мог еще сильнее зацепить меня. Отвечать ему – плохая идея. Он этого хочет. Я могу оказаться в опасности. Из-за этого его может быть даже сложнее поймать. Это ужасная идея, не имеющая положительного развития событий. Но ведь она у него. Первым делом я пересылаю письмо Трэвису. Он проснется только через пару часов, но мне нужно, чтобы он его увидел. Он может хотя бы подтвердить, что оно существует, что я его не выдумал. Моя заметка Трэвису гласит: господи чувак глянь на этого психа. у тебя еще есть визитка того копа? отправь это ему. твою ж мать. А потом я продолжаю таращиться на письмо. Проходит полчаса. И еще полчаса. Мне нужно закончить ответ до того, как Марджани войдет сюда, приготовив завтрак, потому что она обо мне беспокоится и поэтому точно не разрешит мне его отправить. И все равно я сижу, моргая в такт с курсором на пустом окне почты. ТНФР, я рад твоему письму. я боялся, что выдумал тебя, ай-чин и твою дурацкую машину. до твоего появления моя жизнь была довольно блеклой пустой и бессмысленной. ты заставил мое сердце биться снова. теперь мне есть чем заняться. у меня есть цель. спасибо. Вот это лучше не отправлять. Он подумает, что встретил родственную душу-социопата. (А не встретил ли?) УДАЛИТЬ УДАЛИТЬ УДАЛИТЬ Что сказать человеку, который может тебя убить? Этот парень может оказаться способным на убийство, не так ли? ТНФР, не понимаю, о чем ты. ты меня пугаешь. мне проблемы не нужны. я ничего не видел. просто пошутил. я просто паренек из айдахо. ты бывал в айдахо? у нас кажется здесь есть, эм, картошка. суть в том, что я все выдумал. пожалуйста занимайся своими делами и давай притворимся что этого не было. УДАЛИТЬ УДАЛИТЬ УДАЛИТЬ Что сказать кому-то, кто не знает? ТНФР,