Он рассказывает Бернару о ночной жизни Протараса. Сообщает о каком-то ночном клубе под названием «Джестерс»[18][Jesters – шуты (англ.).] и о тамошнем «счастливом часе». – И потом еще три коктейля по цене двух с семи до восьми, – говорит он. – Пользуйся. Как я уже сказал остальным, это одно из лучших предложений на курорте. – Хорошо, – говорит Бернар. Лейф пьет большущий фруктовый коктейль. Он то и дело упоминает «остальных», так что Бернар начинает думать, что пропустил какую-то общую встречу, о которой ему не сообщили. Кто эти «остальные»? – Кебабы, – говорит Лейф так, словно озвучивает заголовок статьи. – Лучшее место – «Поркиз»[19][Porkies – свинина, лажа (англ.).]. Понял? Это вон там. Он распрямляет руку, которой только что поглаживал бритый затылок, и показывает пальцем вверх по улице. Бернар смотрит туда и видит оранжевую вывеску «Поркиз». – Ясно, – говорит он. Они сидят на террасе паба «Волны», он и Лейф. Внутри бухает музыка. Хотя сейчас только шесть вечера, вокруг уже немало подвыпивших. Где-то неподалеку проходит пивной марафон, слышны возгласы поддержки. – Там открыто круглосуточно, – говорит Лейф о «Поркиз». – Ясно. – И будь осторожен – острый соус действительно острый. Он произносит это так серьезно, что Бернар принимает за шутку и смеется. Но Лейф добавляет так же серьезно: – Это в натуре охрененно острый соус. А затем допивает свой коктейль. В том, как он говорит с Бернаром, ощущается легкое пренебрежение. Его внимание все время направлено на что-то другое – он то и дело поворачивает голову, оглядывая улицу, на которой как раз начинается вечерняя толчея, хотя солнце еще светит, прокладывая длинные тени. – Словом, вот так, – говорит он. Он производит впечатление человека, легко и часто получающего секс. В самом деле, то, как расслабленно и вальяжно он держится, заставляет подумать об этом. И это как-то подавляет Бернара. Он слушает его, кивает и потягивает пиво. – Ты здесь с приятелями? – спрашивает Лейф. – Нет, э… – Сам по себе? Бернар пытается объяснить: – Я собирался поехать с другом… – Почувствовав, что Лейфу это безразлично, он замолкает. – Хорошо, – говорит Лейф, глядя в сторону «Поркиз», как будто надеясь увидеть кого-то. Затем поворачивается к Бернару: – На этом я тебя оставлю. Будут какие-то вопросы, дай мне знать, ага? И он встает. – Хорошо, – говорит Бернар. – Спасибо. – Увидимся, – бросает он и уходит. – Ага, увидимся, – отвечает Бернар, но Лейф его уже не слышит. Когда он выходит на улицу, заходящее солнце подсвечивает золотистую поросль на его руках и ногах. Бернар быстро допивает пиво и покидает «Волны», где музыка уже долбит на полную мощность, в ночном режиме. Он идет назад, в отель «Посейдон». После встречи с Лейфом он чувствует, что ему стало хуже – более одиноко. Когда только присел за столик к Лейфу, он почему-то надеялся, что его ожидает вечер гедонизма или что Лейф хотя бы как-то приобщит его к местной сладкой жизни. То, что Лейф этого не сделал, оставив его на террасе паба допивать пиво в одиночестве, заставляет Бернара почувствовать, что он провалил какой-то тест, возможно, глобального значения. Это ощущение разрастается во что-то вроде депрессии, пока он шагает по безлюдным улочкам к своему отелю. Он приходит в «Посейдон» в начале восьмого. В холле душно и темно. Зато дверь в столовую светится как отделение реанимации в больнице. Кажется, окон там нет. Стены обклеены замусоленными обоями. Он садится за столик. Большинство столиков уже заняты – люди низко склонились над тарелками с сероватым супом, слышится только звяканье ложек. Кто-то говорит по-русски. И еще странное гудение, длящееся с полминуты, затем стихающее и снова начинающееся. Официант ставит перед ним тарелку супа. Бернар берет ложку и замечает: на ней что-то налипло. Взяв салфетку – также не первой свежести, – он пытается соскрести с ложки все лишнее. Монотонно звучит русская речь. Отчистив ложку, Бернар переводит взгляд на суп. Жижа серого цвета не вызывает аппетита, и к тому же она холодная. Он осматривается, словно надеясь увидеть чье-то недовольное лицо. Такого не находит. Но он замечает микроволновку в другом конце помещения, а перед ней очередь людей с тарелками супа. Оттуда-то как раз и раздается гудение. Он берет свою тарелку и встает в очередь. Перед ним женщина сорока с чем-то лет, низкорослая и очень толстая. У нее светлые волосы и оранжевое лицо с красными отметинами под глазами и на носу. Когда он идет обратно к своему столику, то замечает, что она сидит рядом – женщину таких объемов сложно не заметить. Но еще сложнее не заметить ее спутницу – моложе и даже толще. Эта вторая толстуха – возможно, ее дочь – фантастически необъятна. Бернар с трудом отводит от нее взгляд. В очереди к микроволновке, после нескольких минут черепашьих шажков под монотонное гудение, старшая толстуха обращается к нему по-английски: – Это возмутительно, скажете – нет? – М… – только и отвечает Бернар, удивленный ее вниманием к нему. Женщина сильно потеет – в столовой очень жарко. – Каждый вечер одно и то же, – говорит она. – Правда? – Правда, – говорит она и ставит тарелку в микроволновку.