Это очень важно, думает он, чтобы она сама приняла решение, чтобы она чувствовала: это ее решение. Они сидят в молчании какое-то время, слыша вокруг мягко льющуюся немецкую речь. В основном здесь собрались пожилые люди. Пожилые люди, приехавшие на летний отдых. Ему любопытно, что у нее на уме. – О чем ты думаешь? – спрашивает он. – Почему ты выбрал это место? – Почему? Он не ожидал такого простого, заурядного вопроса. – От аэропорта не слишком далеко, – говорит он. – Не хотелось ехать сегодня дальше. Это было по пути. Гостиница показалась приличной. Ну, вот. Приличная? – Отличная, – говорит она. Он поворачивает голову, оглядывая улицу, и говорит: – Здесь не очень интересно, я понимаю. – Поэтому мне здесь нравится. Это у них тоже общее – интерес к неинтересным местам. – Я не хотел бы остаться здесь на неделю или дольше, – говорит он. – Я бы тоже, – соглашается она. Впрочем, почему бы и нет? Он находит немало хорошего в этом месте. Здесь чисто. Тихое благоденствие. Отделенное холмами от всего мира. Очевидно, здесь мало что происходит. Даже магазинов нет – или, возможно, есть где-то один, который открыт только по утрам в будние дни (кроме среды). Отсюда, предположительно, и автоматы с сигаретами. Может быть, занимай он должность преподавателя в Вюрцбургском университете, в двадцати минутах по шоссе отсюда, он бы и сумел как-то здесь устроиться… Цепочка абсурдных мыслей. Какая-то нелепо-эскапистская. Нелепая эскапистская фантазия – вот что это такое. Фантазия о том, чтобы спрятаться в таком месте, где ничего не происходит. Она делает еще один глоток персикового сока. Она пьет персиковый сок, хотя это не обязательно что-то значит – она ведь пьет его не регулярно. – И теперь, – говорит она, – мы никогда не забудем его. Звуки вокруг как будто стихают, и вокруг них образуется плотное беззвучное пространство. Он слышит собственный голос как бы со стороны: – Почему мы никогда не забудем его? – Как будто ему не ясно, что? она имела в виду. И когда она ничего не отвечает, он пытается понять, борясь с волной паники: Это ее способ сказать мне об этом? Он не хочет, чтобы она чувствовала, что он давит на нее. Испытывая панику, он говорит: – Пожалуйста, не принимай сейчас решения, о котором ты впоследствии можешь пожалеть. – Не волнуйся за меня, – бросает она. Они сидят за столиком, слыша крики стрижей в нестерпимо белом небе. – Просто… – говорит он. – Пожалуйста. Ты знаешь, что я думаю. Я не буду повторять тебе это снова. И не проходит минуты, как он говорит все это снова – все, что он сказал в гостинице. О том, что они еще недостаточно знают друг друга. О том, как это скажется на ее жизни. На их совместной жизни. А в глазах у него трусливое отчаяние. – Прекрати, пожалуйста, – просит она, отворачиваясь. – Прекрати. На ней солнечные очки, так что он не видит ее глаза. – Мне жаль… Она снова начинает плакать; одинокая слеза скатывается по ее лицу. – Мне жаль, – повторяет он в смущении. На них начинают поглядывать. Теперь он точно облажался, думает он. Его рука тянется к ее руке, но замирает в воздухе. Его будто лишили защитной оболочки, словно сняли слой краски с картины, обнажив все ужасы, скрытые под ним. – Мне просто нужно знать, – произносит он. – Что тебе нужно знать? Это кажется очевидным. – Что произойдет? – То, что ты хочешь. – Это не то, чего я хочу… – Нет, хочешь. – Я не хочу, чтобы ты это делала просто потому, что я так хочу… – Я делаю это не просто потому, что ты этого хочешь. Это похоже на пробуждение после кошмара, когда ты видишь, что в твоей жизни ничего не изменилось, все как раньше. И звуки возвращаются к нему. Как будто он вынырнул из-под воды. – Хорошо, – говорит он и берет ее руку в свою. – Хорошо. Не нужно показывать, как он счастлив. И на самом деле, к его удивлению, он вдруг чувствует привкус печали, где-то глубоко внутри, словно остаточный след печали на безупречно голубом небосклоне его разума. Она опять плачет, сдерживая рыдания, пока он держит ее руку и пытается не обращать внимания на пенсионеров, которые теперь уже открыто разглядывают их, как если бы в этом месте, где ничего не происходит, вдруг устроили уличный балаган. Но ведь это не так.