Неизреченная святость под сводами собора, эта светоносная музыка. – Они не вернутся. Светоносная музыка, неосязаемое сопрано. Наполняющее своды собора. – Нет, – говорит Саймон. Друг его садится и, не спрашивая, берет из пачки «Филип Моррис» сигарету. – Что будем делать? – говорит он, стараясь казаться спокойным. Они идут по улицам в поисках подходящего места, чтобы поесть. И довольно скоро понимают, что заблудились. Фердинанд подходит к журнальному лотку и пытается спросить дорогу у продавца. Пока его друг добивается разъяснений, Саймон замечает, что среди журналов есть порнографические – он видит набухшие соски, голое тело, открытые рты. Вообще-то, ничего, кроме порнографии, здесь нет. Продавец, уставший коротышка, совсем не знает английского и, жестом попросив Фердинанда подождать, исчезает в дверях ближайшего магазина с пустой витриной. Вскоре он появляется с женщиной средних лет в простом синем платье. Саймон сочувствует ей, тому, что ей приходится терпеть рядом с собой всю эту грязь. – Да? – говорит она по-английски, приближаясь к ним с улыбкой. Фердинанд объясняет, что они заблудились и ищут, где бы поесть. Она советует им, как выйти на знакомые улицы, и добавляет, извиняясь, что не знает подходящего заведения поблизости, открытого в такое время. – Ну, что вы, что вы, – говорит Фердинанд, – спасибо, не беспокойтесь. – А журналы вы покупаете? – спрашивает она. Вопрос, как будто, обращен по большей части к Саймону, который стоит у лотка и курит. Он смотрит на нее, словно не понимая. – Секс, – говорит она, обводя рукой лоток. И начинает улыбаться – и от этого ее лицо вдруг кажется Саймону мордочкой злобного хищного зверька. – Нет, – говорит он быстро. – Вы смотрите, – говорит она, продолжая улыбаться, вынимая один из журналов из-под резинки и протягивая Саймону. – Смотрите! – Нам это не интересно, спасибо, – говорит Фердинанд. – Но почему? – спрашивает она со смешком. – Просто, – отвечает он и устремляется за своим другом, который уже отшагал пол-улицы, – спасибо. Они едят пиццу в «Пицца хат», а потом едут на метро до конечной станции. Улегшись на жестком матрасе на полу их комнаты и укрывшись простыней в рыжевато-бурый цветочек, Саймон пытается записать что-нибудь в дневник. Фердинанд тем временем принимает душ. Саймон улавливает шум льющейся воды, и, пока его слышит, он понимает, что друг не потревожит его. Он также слышит перебранку в кухне между хозяйкой и ее мужем. У него есть время – как раз достаточно. Уже почти неделю он этого не делал… После того раза в качающемся туалете в поезде, под перестук колес, по пути из Варшавы в Краков. Его пальцы едва сомкнулись на горячей твердой плоти под простыней, когда смолк звук льющейся воды и заскулили трубы, и он быстро натянул шорты и уткнулся в дневник, сжав ручку, чтобы Фердинанд, появившийся из ванной с одним маленьким полотенцем на бедрах, ничего не заподозрил. – Все никак не успокоятся? – спрашивает он, имея в виду перебранку на кухне. Раздается звук бьющейся посуды. Саймон ничего не отвечает, лишь крепче сжимает ручку. – Зайке не повезло, – говорит Фердинанд. Он встает перед маленьким зеркалом и поворачивается, пытаясь разглядеть шрам у себя на спине. – Хуже стало, – говорит он. – Посмотри. Хуже, а? Саймон сразу вскидывается и говорит: – Я не знаю. – Хуже, – говорит Фердинанд. С тяжелым вздохом он ложится на кровать и открывает томик Йейтса с комментариями. После пары строк – он снова вздыхает и с минуту смотрит в грязно-белый потолок. Положив книгу на гладкий желтый паркет, он натягивает повыше тонкое ватное одеяло и поворачивается к стене. Саймон, так ничего и не написав, убирает дневник и гасит свет – настольную лампу, стоящую на полу рядом с его матрасом.