– Поговорить просто, – ушел от прямого ответа полковник, – о том о сем. – Вы мне тему этих о том о сем сообщите, – потребовала бабуля, у которой с лица стерлась улыбка. – Хотели ему вопрос задать, – начал изворачиваться Сеня. – Мне скажите, а я решу, встречаться вам с Вениамином или нет, – не дрогнула Галина Петровна. – Если господин Салкин вменяем, то он сам должен принимать решение о беседе с кем-либо, – пошел в атаку полковник. Старушка отодвинула от себя чашку, поставленную перед ней Мариной. – Спасибо за угощение, да меня на ватрушки не купишь. Брат мой в уме, а вот некоторые люди, помоложе его, сумасшедшие. Какой смысл Вене с вами общаться? Оставьте его в покое. Натерпелся он от всех. Обозвали его убийцей, да отпустить пришлось. Хорошо, Никанор Степанович понял, в чем дело. – Вы говорите про Базыкина? – уточнил наш главный детектив. – Вы знали Никанора Степановича? – обрадовалась Галина Петровна. Полковник улыбнулся: – Его все за глаза звали «папой». Мой учитель. Гений. Он видел человека насквозь, как рентген. Меня к нему прикрепили, я пришел впервые к начальнику, а у того в кабинете сидит мужчина, спокоен, раскован, никакие вопросы его не смущают, без запинки отвечает, откровенен, вежлив, не потеет, не краснеет, улыбается, уместно шутит. Потом он без спешки ушел. Другой появился. Весь дерганый, потный, по лицу красные пятна ползут, сразу на конфликт идет, истерит, слова сквозь зубы цедит, отворачивается, мямлит… После всех разговоров, когда мы вдвоем остались, «папа» меня спросил: «Твое мнение?» Я ему ответил: «Второй убийца. Вы же видели, как он себя вел. Трясся весь, хамил». Базыкин спросил: «А с первым посетителем как?» Я мужчине положительную оценку дал, замолчал, жду похвалы и слышу: «Дурак ты, Сашка! Перепутал все. Второй просто нервничал, никогда в отделении не был, по жизни он обиженный, но не преступник. Просто озлобился, щеки раздувает, изображает из себя значимую личность. А первый… Вот с ним работать будем, вот он нам и нужен». Первое время я только про себя смеялся. Неужели Базыкин так глуп, что правды не видит? Ну почему его все слушаются? Потом понял: Базыкин никогда не ошибается. Не выдержал я, спросил: – Как вы понимаете кто есть кто? Никанор улыбнулся: – Сам не знаю. На человека посмотрю, и опля! Щелкает в голове: он! У преступников такие глаза… нет слов, чтобы объяснить. Как собака зарытую кость находит? А? – У нее нюх хороший, – ответил я. – И я по нюху своему ориентируюсь, – подвел итог Никанор. – Святой человек, – перекрестилась Рыжова. – Веню хотели в кутузку запихнуть. Решили, что он женщин жизни лишал. Не насиловал, просто палкой бил до смерти. А брат вообще не виноват. – Почему Салкина задержали? – спросил Кузя. – Глянь в своем интернете, – посоветовала гостья, – там же все найти можно. Глава двадцать седьмая – Давно это случилось, нет сведений, – честно ответил Кузя, – только информация: задерживался по подозрению в совершении убийств. Потом краткая справка, и… все. Пропал Вениамин Петрович. – Заболел он, – отрезала Рыжова. – Вот все радовались: прогресс, у нас прогресс: вместо свечей – лампы; прогресс: на кухнях не примус, а плита газовая. Прогресс это, конечно, хорошо. Но что с людьми стало? Сидят, глаз не поднимают, тык-тык в свои телефоны, чтоб им сгореть. Друг с другом разговаривать не умеют и не хотят. Ну, нет Вени в твоем экране. И что? По-твоему, фразы «в интернете не нашел» и «он умер» одного значения? Мальчик, встрепенись! Слава богу, живы пока те, кому твой компьютер безразличен. Заболел Веня! Тяжело. Кузя, которого впервые сурово отчитали за его горячо любимую работу, попытался оправдаться: – Нет сведений о госпитализации Салкина. Я залез в архив, в котором истории много лет хранят. – Похоже, железка с экраном у тебя вместо Бога, – не сдалась Галина Петровна, – уверен ты: все, что пожелаешь, тебе устройство даст. Не ложился Веня в клинику. – Почему? – спросил Сеня. – Отпустили брата из каталажки, – начала рассказывать Рыжова, – он зашел в магазин и сознание потерял. Очнулся в приемном покое. Лежит на каталке, ничего не соображает. Где находится? Что с ним? Долго так валялся. В конце концов пришел парень в халате, вроде врач, с ним девушка, на двоих им и пятидесяти лет не наберется. Мальчишка у девчонки осведомился: – С этим что? Та зачирикала: – Привезли из магазина на «Скорой», продавец сказала: «Он напился и упал». Паренек к Вене обратился: – Болит что? Брат ответил: – Вроде нет. – Вставайте, – приказал горе-доктор. Веня поднялся. – Протрезвел, – обрадовался юноша, – ступайте домой, мест у нас для алкоголиков нет. И вытолкали моего брата. А он спиртное редко пробовал, на Новых год, Пасху, Рождество. Пошарил Венечка по карманам, нет денег. Кто вытащил? То ли в лавке, то ли в «Скорой», то ли в больнице обокрали. И куда Вене деваться? На улице жарко, у него опять голова закружилась. Потом, значит, копаюсь я в своем огороде, осень ранняя, из-за забора голос еле слышный: – Галя, помоги. Вышла я на улицу. Ба, Веня! К изгороди привалился, сейчас упадет. Я его в дом кое-как довела, врачу позвонила. К вечеру только «Скорая» приехала, докторица давление померила, заверещала: – Нельзя его трогать, не довезем до клиники, он в стадии агонии, до утра скончается. И, шмысь, улетела. Я бегом к бабе Клаве, она народ травами лечила. Знахарка Веню осмотрела. – Плохо ему совсем, но не вижу смерти рядом. Попробую, может, помогу. Если нет, не обессудь! Три месяца мы его обихаживали, всякими настоями поили, парили каждый день в бане. На тележке гулять вывозили, развлекали. Дедушка Коля приходил, на аккордеоне играл, песни пел. У Вени никаких изменений, лежит пластом. Потом вдруг сказал: – Воды! Баба Клава чуть в пляс не пошла. – Ликуй, Галька! Надоели мы с тобой Богу, матушке Богородице и всем святым. Каждый день их теребили: «Помогите Вениамину». Вот на небесах и решили: «Не избавиться нам от этих дур, пусть мужик в себя придет, тогда они от нас наконец отстанут». Через год братик ходить начал. Что за болячка с ним приключилась? А кто ж знает, как она по-научному называется? Баба Клава говорила: «Чирей в мозгу лопнул». Главное, сейчас брат веселый, в уме. Как его из больницы выпнули, помнит. И как Никанор Степанович сказал: «Иди, Веня, ты мужик-дурак. Но я понимаю, женщин ты не трогал». Брат ни одного вопроса ему не задал, испугался до пота, живо утопал. Вот это все у него в голове отпечаталось. Потом черная яма, и он увидел нас с бабой Клавой. Царствие ей Небесное, теперь таких знахарок не найти. Спасла она кактус второй свежести. Я вздрогнула: – Вы о ком говорите? Рыжова улыбнулась: – Веня, когда совсем на ноги встал, рассказал, что у него была клиентка. С актерской профессией у него дело не пошло, он парикмахером подрабатывал. Хорошая девушка, а вот мать ее почему-то Веню терпеть не могла, прозвала его «Кактус второй свежести». Прямо в лицо говорила ему: «Даже не думай к моей девочке подкатить! Не нужен нам в семье кактус второй свежести». Веня только смеялся, у него и в мыслях не было амурничать! Жила клиентка эта по соседству с домом, откуда Лариса Веню выгнала. Брат несколько раз шел к ней и видел: девушка с его бывшей беседует, так он прятался и ждал, пока бывшая наговорится и уйдет. Я тоже смеялась, когда про кактус услышала. Надо же такое придумать. И баба Клава веселилась, заглянет к нам, говорит: «Эй, Кактус второй свежести, ты весь заколосился, скоро расцветешь!» Дегтярев потер руки. – Мариночка, дорогая моя, приготовь нам еще своего фирменного чаю. И к нему что повкусней подай. Я не поверила своим ушам. «Мариночка, моя дорогая!» Толстяк на самом деле произнес эту фразу или мне почудилось? Полковник тем временем пересел поближе к Галине Петровне. – Вы любите брата? – Так он моя родня, – улыбнулась Рыжова. – Вот некоторые люди кричат: «Я всех люблю!» Неправда! Не получится каждого любить. По-другому надо. Если каждый человек будет заботиться и прощать тех, кто рядом: детей, внуков, мать, отца, деда, бабку, тетку, семью, – короче, вот ежели каждый так себя вести начнет, то и детские дома навсегда закроются, и все приюты для инвалидов, стариков, кошек-собак тоже не понадобятся. Не нравится брат? Он твой брат, не скаль зубы, не считай его грехи. За собой глянь, это ты сейчас злобой исходишь, простить родственника не можешь. С себя начни, улыбнись ему. Сначала будет трудно, потом привыкнешь, затем радость придет. Если никого не любишь, то веди себя и поступай так, как будто любишь. И любовь к тебе придет. Любить лучше, чем ненавидеть. Злые долго не живут на земле. А если кто из них до ста годов дожил, значит, он только с виду злобен, про его сердце ты ничего не знаешь. Вот так. Александр Михайлович взял старушку под локоть. – Вы обронили фразу, что Вениамин испугался, когда Базыкин его отпустил. Мне это непонятно. Радоваться надо было. – Ну, я чего-то не так ляпнула, – вздохнула гостья. – Нет, – возразил полковник, – все верно. Вениамина Петровича охватил страх. Наверное, он знал, кто убивал женщин и забирал у них украшения. Салкин очень не хотел называть имя преступника. Но разговор с Никанором Степановичем шел долго, не один час. Беседа в милиции нервная процедура, человек устает, может сообщить то, что не следовало. Ваш брат, услышав слова: «Ступайте домой», струхнул, потому что подумал, что невольно выдал настоящего преступника. Верно? Рыжова молчала. – Нам не хочется дергать Вениамина Петровича, – не умолкал полковник, – а вы определенно тоже знаете всю правду о тех преступлениях. Если сообщите ее нам, я не стану беседовать с вашим братом. – Вы знаете, что Веня мне все рассказал? – обомлела Галина Петровна. Полковник отпустил ее руку. – Кому-то другому я мог соврать не моргнув глазом. Вам лгать не хочу. Я просто догадываюсь кое о чем. И еще. В деле, которым мы сейчас занимаемся, неожиданно появилось украшение. Его нашла на днях у себя в квартире одна дама. Кто-то вошел в ее отсутствие в дом и в спальне на прикроватный столик положил очень дорогую вещь. Полагаю, Никанору Степановичу не удалось узнать о всех жертвах убийцы. Не исключено, что их больше, просто трупов не нашли. Никаких подозреваемых, кроме Салкина, не было. Базыкин принял решение отпустить Вениамина Петровича не только на основании устной беседы с ним.