Александр Михайлович внимательно посмотрел на Галину. – Сначала по делу серийного маньяка работал Федор Мартынов. Когда он по состоянию здоровья ушел со службы, Салкиным занялся Никанор Степанович. Мы получили копии его записей. И узнали кое-что интересное. У каждого трупа находили скомканный обрывок фантика конфет «Мы в космосе». Их делали из орехов в меде, облитых шоколадом. Лакомство пользовалось популярностью, всегда было дефицитным, производилось не в Москве, а в Екатеринбурге. В столице оно продавалось только в фирменном магазине фабрики, уходило влёт. Родственники убитых утверждали, что ни они, ни жертвы понятия не имели о существовании этих сладостей. В торговой точке не смогли назвать имен и описать внешность постоянных покупателей. Отпечатков пальцев на бумажках не нашли. Когда Вениамин Петрович явился в кабинет Базыкина, Никанор Степанович любезно предложил ему чаю с конфетами. На столе стояла вазочка с конфетами «Мы в космосе». Посетитель отказался: «Вообще-то я сладкое не ем». – Эти очень вкусные, – сказал следователь, – орехи, мед, шоколад. – Если я это даже понюхаю, мне сразу поплохеет, – объяснил Салкин, – у меня аллергия на мед и орехи. Беседа велась в специально оборудованном помещении, ее слышали в соседнем кабинете. Вскоре в комнату, где находились Никанор и Вениамин, вошла девушка и со словами «Срочное сообщение» положила перед следователем бумагу, там был какой-то ненужный текст, а в нем выделены слова: «Мед, орехи – да. Отмечено в медкарте поликлиники очень давно». Понятно, что Вениамин не мог есть эти конфеты. Никанор еще раз попросил Салкина угоститься, тот повторил про свою золотуху, и тогда Базыкин предложил: – Заберите их с собой, кого-нибудь угостите, лакомство редкое. – Я с женой в разводе, – буркнул Веня, – некого радовать. Кроме фантиков на местах преступлений остались следы ботинок. Салкина природа наградила аж сорок шестым размером, а отпечатки соответствовали сорок второму. Если было бы наоборот: у Вениамина размер меньше, а у следов больше, то можно предположить, что он влез в слишком большие штиблеты, чтобы обмануть ментов, натолкал в носок вату, натянул три пары носков… Но как огромную лапу запихнуть в штиблеты намного меньше? Дегтярев прервал речь. Глава двадцать восьмая – Возле какого-то тела нашли паспорт моего брата, – прошептала Галина. – Верно, – согласился полковник, – но Никанор Степанович понял, что паспорт Салкина подбросили, поэтому он долго беседовал с Вениамином, расспрашивал его о близких друзьях и родне. Тот отвечал: «Есть младшая сестра. Больше никого нет. Как мой документ оказался рядом с убитой, не знаю. Я его всегда при себе носил, в борсетке. Да в автобусе ее кто-то срезал. Вышел я на остановке – нет сумки. Я пошел в районное отделение, написал заявление». Сложив вместе все факты и свое мнение о Салкине, Базыкин отпустил его. Мы тут говорили, что Салкина задержали. Но это неверно, его пригласили для беседы. К сожалению, почти сразу после разговора с Вениамином у Никанора Степановича прямо в кабинете случился инсульт, он попал в больницу и больше к работе не вернулся. Думаю, у него возникли те же мысли, что и у меня сейчас. Салкин во время разговора с Базыкиным впервые услышал об убитых женщинах. Он не изменился в лице, сделал вид, что понятия не имеет, кто мог нападать на несчастных. Но обмануть Никанора никому не удавалось, он понял: Вениамин кого-то подозревает. Паспорт у него на самом деле стащили, в районном отделении было заявление об украденной борсетке. Если бы удостоверение личности просто сгинуло, то вопросов не возникло бы, карманник взял деньги, остальное ему без надобности. Но паспорт обнаружили около трупа, значит, кто-то решил подставить Салкина. Дегтярев опять взял Галину Петровну за локоть. – Наверное, Базыкин хотел установить наблюдение за Вениамином. Но не успел этого сделать. А ваш брат, полагаю, тоже пережил инсульт, он очень сильно разволновался в кабинете следователя, перенес стресс. У него резко подскочило давление, произошел мозговой удар. Увы, это распространенная ситуация. Но давайте спросим: почему Вениамин впал в панику, сидя перед Базыкиным? Основание для беседы простое: возле тела найден паспорт на его имя. И ответ от Вени должен был тоже быть простым: «Меня обокрали в транспорте, я сообщил о пропаже». Да, неприятное приключение, даже ни в чем не замешанному человеку в кабинете следователя неуютно. Но, чтобы получить инсульт, надо очень сильно струхнуть. Ваш брат понял, кто убивал женщин, но не выдал этого человека. – Может, у него был не инсульт, а какая-то инфекция приключилась, – возразила Галина Петровна. – Судя по тому, как вы описали состояние брата, это очень похоже на мозговой удар, – сказал Леня, – ваша соседка-травница отличный лекарь, раз она смогла вернуть Веню к нормальной жизни. – Баба Клава и не такое могла, – согласилась Рыжова. – И вот вам еще информация, – продолжил Александр Михайлович. – В советское время женщина по имени Глафира опубликовала книгу своих воспоминаний. В ней она рассказала о баснословно дорогих ювелирных изделиях, которые дворянин Сафонов дарил любимой жене. Ожерелье, которое нам продемонстрировала клиентка, заказано этим мужчиной в тысяча девятисотом году для новорожденной дочери Насти. В тридцатых годах семью Сафоновых убили, все украшения пропали. В живых осталась одна Глафира, которую младенцем барин взял на воспитание. Оловкина обладала даром художника, стала специалистом по истории ювелирного искусства. Она нарисовала все бранзулетки, которые Сафонов дарил жене и дочке. Фото работ Глафиры опубликованы в ее книге. Я говорил, что точное количество жертв, которых лишил жизни серийный убийца, нам неизвестно… – Вам не нравится компьютер, – с обидой в голосе перебил полковника Кузя, – но он полезен. У всех женщин, чьи тела удалось обнаружить, пропали украшения: брошь, кольцо, браслет, ожерелье. Никанор Степанович, учитель Александра Михайловича, не успел найти преступника, он не обнаружил связи между жертвами. Но благодаря ему… – Кузя погладил один из своих ноутбуков, – нашлось кое-что общее у погибших. У нас есть рисунки украденных ценностей, их во время следствия по описанию родных выполнил художник. – Еще есть фото жертв, которые сделаны на каком-то празднике, например в день свадьбы, – добавил Сеня, – понятно, что невесты украшаются самым лучшим, что имеют. – У Базыкина были рисунки художника и фото, – повторил Дегтярев, – про книгу Глафиры Никанор Степанович не знал. Ее выпустили малым тиражом, бестселлером она не стала. – Вот будь у следователя интернет, дело могло бы повернуться по-иному, – не упустил возможности вставить свое слово Кузя, – а у меня есть вход во Всемирную паутину. Поэтому мы нашли книгу Оловкиной и поняли, что рисунки ювелирки, которые сделала ее автор, полностью совпадают с фото работ нашего художника. На всех жертвах были украшения Сафоновых. А ожерелье, которое нам показала клиентка, тоже изначально принадлежало семье Сафонова. Галина Петровна приподнялась и опять села. – Всех Сафоновых убили, золото-бриллианты забрали, а потом через много лет кто-то лишил жизни тех, кто носил украденные ценности? – Да, – подтвердил полковник, – между жертвами нашли связь – ювелирные изделия. – Галина Петровна, мы с вами совершенно откровенны, – подключился к разговору Сеня, – надеемся на вашу помощь и рассказ о том, что вы знаете. Не стоит беспокоить Вениамина Петровича, ему любой стресс вреден. – Я не против технических новшеств, – вздохнула Галина Петровна, – но люди должны оставаться людьми, а не превращаться в идиотов, которым ничего, кроме компьютера, не надо. Драгоценности… Ну… ладно. Только поклянитесь, что никому не передадите мой рассказ. – Среди нас болтунов нет, – заверил Дегтярев, – что сказано в этой комнате, в ней же и будет похоронено. Рыжова повернулась ко мне: – Ты тоже язык прикусишь? – Да, – пообещала я. – Подругам не растреплешь? – задала следующий вопрос посетительница. – Нет, – заверила я. – Если суд затеете, я никогда там выступать не стану, в полиции скажу, что ничего вам не сообщала, вы все врете, – заявила Галина Петровна, – коли согласны рот на замке держать, то услышите, что я знаю. – Ваш рассказ останется в этих стенах, – повторил Дегтярев. Галина сложила руки на груди, помолчала, потом перекрестилась и начала. Глава двадцать девятая Выйдя замуж, Виктория Павловна Салкина быстро родила сына Веню. Ее отец, новоиспеченный дедушка Павел Николаевич, был недоволен и именем младенца, и зятем. Вика скоропалительно оформила брак с Петром Рыжовым, чем очень расстроила отца. Галя появилась на свет спустя немало лет после брата и хорошо помнила деда, сердитого старика, который любил Веню и не обращал внимания на внучку. Если она подходила к деду, тот сердито ворчал: – Удались, подлиза! Виктория, убери ее! Надоела! Не могла мне еще одного внука родить. Зачем девка в семье? – Папа, у вас тоже мальчиков не получилось, – отбивалась Виктория. Дед обычно замолкал после этих слов. Но один раз он вдруг ответил дочери: – Это мать твоя не постаралась. Поэтому фамилия наша исчезнет. – Веня записан как Салкин, – напомнила дочь, – по вашему желанию. Петя спорить не стал, а мог. Зря вы моего мужа не любите! Павел Николаевич заорал: – Тьфу! Вот уж убила бобра! Петр Сигизмундович! Откопала урода! Еврея! – Папа, – остановила его Виктория, – мы живем в СССР, не в Америке, где негров угнетают, в нашей стране не обращают внимания на национальность и цвет кожи! И Петя не иудей. Он из семьи Войтецких, ты об этом прекрасно знаешь. Родители его – поляки, записали ребенка как Рыжова, с этой фамилией можно спокойно жить. Заплатили в загсе и получили метрику. – Ты сама себе противоречишь, – язвительно сказал отец. – Если, как ты утверждаешь, никто у нас не смотрит на национальность, зачем фамилию менять? Рыжову жить спокойней? Войтецкий он! Да мы в восемнадцатом году из таких поляков кровь выпускали. Загонишь их в лес, и готово. Мама закатила глаза, но промолчала. Гале тогда исполнилось то ли восемь, то ли девять лет. Она целый день думала о словах старика, а потом вечером спросила у мамы: – Что такое кровь из поляков выпускать? Виктория Павловна, скорая на руку, отпустила дочке подзатыльник. – Не смей подслушивать разговоры взрослых. – Дед громко говорил, – стала оправдываться Галочка и получила от матери новую затрещину. Через несколько лет после той беседы Павел Николаевич заболел. Лежал он дома, непривычно тихий, перестал злиться на внучку, которая изредка по приказу матери заглядывала к нему в комнату и спрашивала: – Дедушка, как вы себя чувствуете? – Не жди, не умру. Господь еще не скоро меня приберет, – раздавалось в ответ. Галя, которая сначала состояла в октябрятах, а потом стала пионеркой, после этой фразы быстро уходила. Всем известно, что Бога нет, да не стоит спорить со стариком. Но один раз, задав традиционный вопрос, она услышала: – Чего в дверях маячишь? Заходи, посиди со мной! Галя поразилась, но выполнила его просьбу. Примерно четверть часа они со стариком провели молча, потом он велел: – Ступай. На следующий день мать приказала дочке: – Как придешь с занятий, иди к деду, газету ему почитай. Он вчера сказал, что от твоего присутствия ему стало легче. Галина привыкла слушаться маму, та после смерти мужа стала единственной кормилицей семьи, с утра до ночи сидела в загсе, которым заведовала, боялась потерять хорошее место. Девочка стала проводить время с дедушкой, а вот Веня к старику старался не заходить. Если мать выговаривала сыну: «Имей совесть, поговори с дедом, ему скучно», то юноша отвечал: «Да, да, сейчас». И на том все завершалось.