– И что теперь делать? – разочарованно спросил Конелли. – Выясним, откуда они взяли воду, – пожала плечами Карифа. – Это наш единственный след. * * * London, Port of Tilbury В последние годы роботы, некогда прятавшиеся на заводах и фабриках, так прочно оккупировали привычную действительность, что, казалось, существовали всегда. Многотонные грузовики и юркие городские такси, автобусы и поезда, уличные закусочные и складские комплексы – благодаря тотальной роботизации миллионы людей оказались избавлены от угрюмого, вгоняющего в депрессию монотонного труда и смогли посвятить себя творчеству. Однако роботы оказались востребованы не только на простых работах: они управляли атомными электростанциями, шагающими экскаваторами и огромными судами океанического класса. И именно эти гиганты с ториевой энергетической установкой, путешествующие между континентами без какого-либо участия человека, в свое время произвели на Ли неизгладимое впечатление, заставив поверить, что будущее способно опередить воображение. Глядя на невероятных размеров судно, берущее на борт двадцать тысяч стандартных контейнеров и при этом не нуждающееся в команде, Хаожень представлял галеры, приводимые в действие многочисленными рабами и каторжниками, парусные корабли с десятками матросов и задумчиво улыбался, оценивая пройденный цивилизацией путь. От плотов и галер к грандиозной, полностью автономной машине. «Что же дальше?» Ли любил задаваться этим вопросом, но только на досуге, сидя в кресле и размышляя о том, чего нет, но что может быть. Сейчас же мушкетер стоял на пирсе – крохотная букашка рядом с высоченным бортом гиганта, – и наблюдал за тем, как портовый кран неспешно перемещает на судно стандартные контейнеры. Разного цвета, с разными надписями, но одного размера, напоминающие кирпичи, из которых решили сложить игрушечный домик невиданного размера. Домик, в который поместилось очень много важных, необходимых и просто полезных вещей. Наблюдать за работой бездушного механизма оказалось скучно, вид работающих людей нравился Ли гораздо больше, но китаец обязан был убедиться, что портовые механизмы не напутают с маркировкой и поставят контейнеры строго в указанном порядке. Пока все шло по плану, но Хаожень не собирался прекращать наблюдение. – Погрузка завершится через час, – прозвучал в его голове безжизненный голос портового диспетчера. Разумеется, робота. – Прекрасно, – отозвался Ли. – Когда я смогу выйти в море? – Компания «Akkerman Ltd.» произвела полную оплату услуг, – после пятисекундной паузы сообщил диспетчер. – Документы оформлены и подтверждены, выход из порта разрешен. Подать буксир по окончании погрузки? – Подать, – кивнул Хаожень так, словно управляющая портом программа могла его видеть. – И еще: я хочу подняться на борт. Несмотря на полную роботизацию, на контейнеровозе сохранились и капитанский мостик, и помещения для экипажа, поскольку MSC «Patricia» был построен двадцать лет назад и при модернизации эти помещения законсервировали, но не убрали. – Лифтовый трап подъедет через час, – ответил диспетчер. – Во время погрузки подниматься на борт запрещено. Ли вздохнул, но спорить не стал – с роботами это бесполезно. A2 archive cocaine blues[16] Синдром преодоленного себя. Как один из этапов смерти, то есть – полного исчезновения из пространственно-временного континуума песчинки, на имя которой ты отзываешься. Нет, я говорю не о смене документов. Собственно, что есть ты? Сгусток говорящего белка, и главное тут слово – «говорящего». Ведь сгустков белка много, говорящие среди них встречаются часто, в том числе – на четырех лапах, с крыльями и даже плавниками, поэтому к понятию «говорящий» нужно добавить «думающий», но думающих сгустков значительно меньше говорящих, поэтому определим проще: ты есть личность. Сочетание мозговых импульсов, иногда хаотичное, но всегда ведущее в тупик. Смерть подобного сгустка можно рассматривать как сочетание двух этапов – гибель собственно сгустка и уничтожение личности. Как правило, этапы взаимосвязаны: пуля в голову приводит к их единовременному наступлению, но при желании личность можно истребить отдельно. И, например, заполнить сгусток другим сочетанием импульсов. В этом случае счастливчик переживет целых три этапа смерти. Но об одном из них он ничего не будет помнить. А если по какой-то причине не забудет, то наступит синдром преодоленного себя. Ощущение безграничной, темной как ночь пустоты, изредка освежаемой вспышками далеких зарниц: то ли проблесками разума, то ли разрывами последних синоптических пузырьков. Ощущение невозможной свободы, превратившейся в пустоту, а значит, потерявшей смысл. Вне времени. Вне памяти. Вне истории. Вне всего, что делает тебя человеком. Нет голосов, и нет мира, нет ничего, а реальность сосредоточена в скользящем по пустоте вопросе: наполнять ее, пока бессмысленную, разумом или выбрать покой безмолвия? Ведь в начале было Слово, и чтобы в пустоте хоть что-то появилось, Слово должно прозвучать вновь. И то, чего еще нет, раздумывает, хочет ли оно стать или усталость сильнее жажды? Синдром преодоленного себя затягивает в бездну вечного спокойствия, где вопрос перестает тревожить и пустоту, и то, чего еще нет, и преодолеть желание раствориться в обретенном покое неимоверно трудно. Но не для того, кто безжалостно окислил сам себя в поисках того, о чем лишь догадывался. /// – Неважно выглядите, доктор Каплан, – участливо произнес А2, поприветствовав вошедшего в палату врача. – Дурная ночь? – Все в порядке, – рассеянно отозвался Морган. – Спасибо, что спросили. – Вы кажетесь усталым… – Нет. – …рассеянным… – Я ведь сказал: все в порядке! – …и нервным, – с превосходно сыгранной оторопью закончил А2. Получилось именно так, как он планировал: поток настырных и не очень корректных вопросов вывел пребывающего не в своей тарелке доктора из равновесия, заставил сорваться на пациента, и теперь Каплан испытывал чувство вины. Очень нужное чувство для задуманного разговора. – У меня трудный период, доктор Аккерман, извините, – пробормотал он, снимая и нервным жестом протирая smartverre. – Если не хотите говорить – я пойму. – Да… – было видно, что Морган понимает, что разговор необходимо прекращать, но хочет поделиться наболевшим. И А2 подумал, что для дипломированного психиатра доктор Морган Каплан оказался слишком легкой добычей. – У вас стрелка на чулках. – Как я мог не посмотреться в зеркало?! – Морган окончательно растерялся и одернул короткую юбку, безуспешно стараясь прикрыть порванный на бедре чулок. – Вы врач, доктор Каплан, вы знаете, как быть сильным, и обязательно справитесь с трудным периодом. – Да, безусловно. – Выражение лица Моргана говорило о том, что несчастный готов разрыдаться, однако он мужественно согласился с заявлением Аккермана и почти вернулся к работе. Почти, потому что Алекс приготовил лечащему врачу еще один удар. – Тогда давайте поговорим о Беатрис, – предложил он, улыбаясь доктору самой располагающей улыбкой. – О ком? – растерялся тот. – О Беатрис, – повторил А2. – Именно так мы условились называть живущую внутри меня девочку. – Мы договорились звать ее Александрой, – нахмурился Морган. – Мы назвали ее Беатрис, – на этот раз Алекс великолепно сыграл изумление тем фактом, что лечащий врач не запомнил столь важное имя. – Доктор Аккерман? – Доктор Каплан? Какое-то время собеседники смотрели друг на друга, причем если в глазах А2 читались недоумение и удивление, то взгляд Моргана постепенно наполнился неподдельным ужасом, преодолев который Каплан очень тихо произнес: – Я уверен, что мы назвали девочку Александрой. – Проверьте записи, – предложил Аккерман. – Секунду… – Морган вернул smartverre на нос, вызвал на стекла историю болезни Алекса, быстро просмотрел основные данные и медленно опустился на кровать. – Действительно… Он был бледен как смерть.