– Зачем ты окна открыла? – спросила Тонечка. – Душно. – Ты не заболела? – Нет. – А Федор нашелся? – Нет. – И не звонил? – Тонечка, – сказала Саша, – ступай себе с богом в ветеринарную аптеку!.. – Я еще хочу к отцу Иллариону зайти! Саша высунулась еще больше. – Зачем? – Я тебе потом расскажу, – мстительно пообещала Тонечка, которую послали в аптеку. – Ты вечером придешь? – А вы до вечера ходить будете? Тут московская сценаристка засмеялась. Они стояли с Родионом посреди Заречной и перекликались через всю улицу с соседкой, которая наполовину торчала из окна – ведь так и положено в городе Дождев! Наверняка майор Мурзин не нашел бы в этой сцене ничего ненавистно-московского! – Саш, мы мигом. Я тесто завела по новому рецепту, с коньяком, если долго будем ходить, оно перестоит. – Что ж ты мне не сказала, что плюшки будут? – запричитал Родион. – Я бы заранее радовался! Тонечка махнула Саше рукой, и они отправились дальше. Никого из встречных Тонечка специально не стала расспрашивать – она была уверена, что ветеринарная аптека найдется сама, где-нибудь за поликлиникой и участком. Буся на розовом поводке трусила рядом с мальчишкой, как настоящая большая собака, и парочка выглядела комично – длинный, худой, нескладный Родион, широко шагающий на тощих стрекозиных ногах, и рядом с ним крохотная ушастая чепуха. Родион делал один шаг, а Буся в это время десять. Так они и шли. На крыльце «Рублевочки» толпились какие-то тетки, громко разговаривали и замолчали, завидев Тонечку с Родионом и собакой. – Добрый день, – поздоровалась вежливая Тонечка. Тетки вразнобой ответили, а потом одна сказала: – Ты глянь, Валюш, каких крысюков на веревке водют! Скоро тараканов будут водить! – Да погоди ты! Валюша – та самая, с почты, – как колобок скатилась по ступеням и подкатилась к Тонечке. – Хорошо вчера Лидию-то Ивановну проводили, по-человечески, – заговорила она. – Даже Колька мой сказал, хорошая, мол, женщина была! – Коля ваш сын? – удивилась Тонечка. – Который нас иногда подвозит? – Мой, чей еще! – в свою очередь удивилась Валюша. – Вырос детина, а в голове ветрило!.. Хорошо хоть, на машине выучился, зарабатывает мал-мала!.. Слушай, а внук-то ейный, старухин-то, убивается за бабкой? Или готово дело, в Москву смотался? – По-моему, нет, – сказала Тонечка. – По-моему, не смотался. Здесь где-то. Валюша махнула на нее рукой. – Да чего там! Все уж знают, что он с соседкой твоей живет, с охламонкой! – Почему охламонкой? – Так у ней муж! – выпалила Валюша. – Такой хороший мужик, обходительный! Мой-то, пока за драку не сел, ему и забор поправлял, и валуны на участок возил, и сруб колодезный ладил!.. Она-то все в доме сидела, видать, красоту наводила, но все ж таки иногда показывалась. А он, муж, на участке вместе с мужиками колотился, на равных. – Муж, – пробормотала Тонечка. – Муж объелся груш. – И не объелся ничего, а хороший мужик, говорю! Давно она с бабкиным внуком-то крутит? – Я не знаю, Валюша. Вы мне лучше скажите, ветеринарная аптека есть у вас? – Как не быть, есть. Мимо почты нашей пройдешь, и потом еще малость, мостик перейдешь, тут она и будет тебе, аптека, по правую руку сразу за мостиком. – Спасибо. – Не на чем. А что внука разыскала – молодец. Хоть отпели по-людски, отслужили! – Тонь, – сказал Родион, когда они пошли дальше, – по-моему, Саша хорошая. Ты не слушай никого. Это настолько совпадало с Тонечкиными мыслями – а она опять мечтала: вот бы Саша оказалась «хорошей», они бы тогда дружили, – что от неожиданности Тонечка взяла его за плечо. – Чего такое? – Ничего. Ты на удивление проницателен. Мальчишка неловко погладил ее руку у себя на плече. Они опять пошли. – Когда рисуешь, – начал он, – всегда получается не то, что хочешь, а то, что есть на самом деле. – Как так? – Ну, вот я хочу нарисовать красиво, а выходит урод какой-то. Или собаку нарисовать доброй! А получается страшная собака! А Саша сразу получилась красивой и доброй. Ты же видела! – Видела, – согласилась Тонечка. – Ну вот, – подытожил Родион. – Она такая – добрая и красивая. – Интересная теория. – Да не теория, а так оно и есть на самом деле. – Ты поэтому нас не рисуешь? – спросила мачеха. – Ни меня, ни отца? Боишься, что мы окажемся не такими, как тебе хочется?.. Родион засопел. Мачеха понимала его слишком хорошо, даже то, что он прятал. Особенно то, что он прятал! И его это немного пугало. Они миновали барак-поликлинику, а потом и участок. Ленька стоял на крыльце, подперев плечом столбушок, и пялился в телефон. – Вот, – сказала Тонечка назидательно, – не возьмешься за ум, в смысле уроков, станешь как этот тип – будешь всю жизнь собой стены подпирать и в телефоне шарить!.. – Да ну-у-у, – протянул Родион, которого телефон решительно не интересовал, в отличие от карандашей и красок. – Что там интересного-то… я лучше рисовать буду! Тонечка вздохнула. Воспитательно-нравоучительная атака захлебнулась. Да ей и не хотелось воспитывать – только разговаривать, щуриться на солнце, раздумывать, когда придет тепло, посматривать на потешную маленькую собаку, которая шла, как большая, шагать по тротуару, непременно здороваясь с редкими прохожими. …Лень, малодушие и эгоизм всему виной. Права мама. Они перешли мостик – чугунные витые решетки были густо увешаны ржавыми замками с надписями «Леха плюс Лена» и нацарапанными сердцами, – внизу шумел сердитый всклокоченный ручей. Они остановились и немного посмотрели в воду. Буська тоже просунулась меж чугунными завитками и свесила голову вниз. – Если снимут карантин, – сказала Тонечка мечтательно, – папа отвезет нас в Бухару, мы его попросим. Вот где тебе понравится! Там такие арыки, карагачи, речки мелководные! И очень шумные, потому что быстрые, ледяные, текут с гор, тащат с собой камни. А изразцы какие на мечетях, а сады!.. – Где это, Бухара? – Темень ты необразованная, Родька! В Узбекистане! – А туда можно взять собаку? – Ты мне надоел со своей собакой. Конечно, можно. – Тогда поедем. Тонечка засмеялась, и они пошли дальше. Как хорошо идти по весенней улице без перчаток и ненавистной маски и мечтать о Бухаре!..