Нарисовано было карандашами – Родион больше всего любил карандаши. От того, что цвета были неяркими, а штрихи отчетливыми, рисунок словно жил, дышал. – Она еще сказала, раз я все время рисую, мне нужно учиться. А я сказал, что после школы в Суриковское буду поступать. А она сказала: правильно, это хорошее место, известное. Саша отложила рисунок и вытащила другой. А потом третий. Старуха чем-то была похожа на Анну Ахматову времен «Фонтанного дома» – тяжелое лицо, нос с горбинкой, морщины вдоль щек. И сидела она, положив согнутую в локте руку на спинку скамейки, тоже словно по-ахматовски. – Только я все равно не понимаю, как это, – сказал Родион. – Она ведь не собиралась… а все равно умерла. Это же такое серьезное дело! И она, выходит, не подготовилась, что ли?.. Тонечка посмотрела на него. И Саша посмотрела на него. Портреты старой княгини были разложены на столе, словно она присутствовала тоже, и Тонечку это смущало. Еще что-то казалось странным, но она никак не могла сообразить. – Должно быть, в молодости красавицей была, – заметила Саша. – Такое… благородное лицо. – Она и сейчас красивая, – поддержал Родион. – Я обещал, что покажу, как у меня выходит, а она взяла и умерла. Тонечка рассматривала рисунки. На каждом старуха была разной – вот задумчивая, а вот печальная, а на следующем почти смеется, а вон словно удивлена. Родиону на самом деле нужно много и серьезно учиться, из него может выйти хороший художник!.. Неизменными на рисунках были только одежды – короткий каракулевый тулупчик с вышитым сутажом воротником, длинное коричневое платье, тонкий белый платок паутинкой и камея у ворота. Тонечка еще раз посмотрела. А потом снова. …Позвольте, сегодня утром мертвая старая княгиня была именно в этом коричневом платье, но никакой камеи на платье не было. Тонечка переложила рисунки. – Родька, у тебя еще есть? Лидия Ивановна? – Наброски есть. Там в папке дальше. Тонечка вынула все листы до одного. – Какая прекрасная собака! – восхитилась рисунком Саша. – И выражение прямо настоящее, как у нее! – Так я же ее и рисовал, – сказал Родион солидно и погладил прекрасную собаку по раскидистым ушам. …Н-да. На всех набросках камея тоже присутствовала. Собственно, один из набросков и был этой самой камеей – обрамленный золотом овал, в овале три грации, летящие словно в морской пене или в облаках. – Саша, – спросила Тонечка задумчиво, – когда мы были в доме Лидии Ивановны, тебе не попадалась… камея? – Что? Какая камея? Тонечка показала на рисунок. – Нет, – сказала Саша уверенно, – не попадалась. А что? – Она всегда ее носила, – сообщил Родион. – Я не знал, что это за штука, и спросил, а она сказала, что старинная! Украшение такое! Их специально вырезали из перламутровых раковин. Я ее тоже нарисовал, видишь? – Да я-то вижу, – согласилась Тонечка. – На всех рисунках она есть, а на Лидии Ивановне ее сегодня не было. И в доме мы ее не видели. – Может, она ее прятала? – предположила Саша и посмотрела на изображение трех граций в овале. Тонечка вздохнула. – Смотри. Я так себе представляю. Она с вечера плохо себя чувствовала. Ворочалась на диване, там подушки все сбиты. Не обедала, на столе ничего нет, кроме чистого блюдца, и посуда вся убрана. Должно быть, думала, что отпустит. Утром поняла, что не отпускает, а только хуже делается, и пошла к нам. Она наверняка даже не знала, что ты приехала, потому что весь вечер лежала и не видела ни тебя, ни машины, а шторы были задернуты. Ты же ближе! А к нам она не дошла, не успела. Когда ты ее нашла, одета она была точно так же, как всегда, – коричневое платье и платок-паутинка. Полушубок, наверное, не смогла надеть. Спрашивается, где камея? – А… где камея? – Пф-ф-ф! – фыркнула Тонечка. – Если бы Лидия Ивановна ее сняла, камея так и лежала бы на столике возле дивана. Там у нее такой столик с наборной крышкой, заметила? – Нет, – призналась Саша. – Она положила бы ее рядом с собой. Но там никакой камеи не было. Куда она делась? – Может, потерялась? – Вчера? – уточнила Тонечка. – Или сегодня утром? Сто лет не терялась, а сегодня вдруг потерялась! – Да, – словно оценив ситуацию, согласилась Саша. – Действительно странно. Они помолчали. Родион громко прихлебывал чай из кружки и хрустел сухарем. Тонечка сосредоточенно думала. …Старая княгиня за два месяца, что они с Родионом здесь прожили, ни разу с ней не заговорила, ни разу ни о чем не спросила. Только молча кивала, когда Тонечка попадалась ей на улице, или смотрела из окна, как вчера, когда Тонечка делала перед ней книксены. Один раз они встретились в магазине «Рублевочка», и старуха поглядела на Тонечку, как все жители Дождева, – словно она сбежала из сумасшедшего дома прямо в маске и перчатках! До вчерашнего дня даже старухино имя было ей неизвестно, и все-таки она чувствовала, что должна что-то для нее сделать. И пропавшая камея была совсем некстати, словно намекала на необъяснимые и трагические обстоятельства, при которых княгиня умерла!.. – Шторы, – вдруг сказала Тонечка. – Окна были задернуты шторами! – В старухином доме? – спросила Саша. – Задернуты, точно. – Она никогда не задергивала шторы, – продолжала Тонечка, волнуясь. – Я сто раз ходила мимо ее дома в сумерках! У нее горел свет, она сидела в кресле или на диване, вся комната просматривалась!.. – Точно, – подтвердил Родион. – Тонь, можно мне еще бутерброд? С сыром и с паштетом? – С тем и другим сразу? – удивилась Саша, и Родион тоже удивился такой непонятливости. – Не-ет, – протянул он. – Один с сыром, а другой с паштетом. – В доме у старой княгини кто-то был вчера вечером, – заключила Тонечка. – Кто задернул занавески и забрал камею. Саша и Родион уставились на нее. – Должно быть, ты прав, – сказала Тонечка мальчишке. – Лидия Ивановна действительно не подготовилась к смерти. Она совершенно не собиралась умирать!.. – Но все равно ведь умерла! – Я думаю, ее убили, – сказала Тонечка. На лавочке перед крыльцом сидел человек в форме и орал на свой телефон: – Стой, стой, зараза! Куда?! Туда нельзя! Давай сюда! Где этот ключ, мать его? Вот, вот, забирай! Да чтоб тебя!.. Тонечка и Саша подошли поближе. Человек в форме продолжал орать, а на них даже не взглянул. – Как нам найти старшего лейтенанта Котейко? – спросила Тонечка. – А у вас чего? Заявление или чего? – Нам просто поговорить, – сказала Саша. Человек в форме на них по-прежнему не смотрел. – Да сейчас нету никого, – сказал он, энергично работая большими пальцами. Еще он двигался на лавочке так, словно уклонялся от ударов. – Все на усилении. Давай, давай, шевелись, твою мать! Если заявление подать, пишите, я приму. – А когда он будет? – Ах, зараза, сейчас слева нападут! Слева, кому сказал! – Старший лейтенант когда будет? – Да почем я знаю, на усилении все! Ну! Ну! Еще! Вмажь ему! Тут человек застонал, как подстреленный, начал валиться на бок, Тонечка ринулась, чтоб его поддержать, но Саша сзади схватила ее за полу «позорного волка». – Опять! – чуть не плача, сказал человек. – Всякий раз на этом месте убивают, сволочи! И посмотрел на Тонечку и Сашу. Выражение лица у него изменилось – из страдальческого стало веселым.