, которое я продолжал оправдывать, участвуя, как и все мои одноклассники, в учебных поединках. Я даже приобрёл некоторую известность необычной тактикой ведения боёв и тем, что ни разу так и не проиграл. Прозвище «Камень» за мою «толстокожесть» прилипло ко мне намертво. Несмотря на достигнутые очевидные успехи в боях, моё владение стихиями оставалось на зачаточном уровне, что, в свою очередь, не давало мне возможность сдать на ранг, даже на «новика»… Рангов было всего четыре — новик, витязь, воевода и абсолют. Всё остальное население Российской Империи владели своим ментальным доспехом и стихиями на минимальном уровне в той или иной степени, практически не применимом в боевых условиях. Необходимым условием поступления в военное училище было аттестации на ранг витязь, для особо одаренных молодых людей, достигших этого ранга в тринадцать-четырнадцать лет, были Суворовские и Нахимовские училища, практически гарантировавшие поступление своих выпускников в высшие военные заведения. Были уникумы и среди девочек, традиционно владевших стихиями и ментальным доспехом не в такой степени, как мальчики. Им предлагали, с согласия родственников, поступление в военные училища на отдельную кафедру. Надо отметить, что взвод охраны Императрицы и её дочерей, состоял именно из таких Валькирий. Род князей Пожарских очень гордился тем, что все отпрыски мужского пола, начиная с конца XIX века, закончили Московское Суворовское училище, затем Московское Высшее Командное училище при Генеральном штабе военного министерства Российской Империи и продолжили военную карьеру в Гвардии. Вот и сейчас оба моих родных дяди «тянули лямку», один, Григорий, в Измайловском полку, второй, Константин, в Преображенском. На мне, убогом, сия славная традиция рода Пожарских прискорбным образом прервалась, что, как вы понимаете, опять не добавило мне любви со стороны родственников. При этих аттестациях на ранг основной упор делался на владениях стихиями, которых было четыре — земля, воздух, огонь и вода. Учитывая мою бесталанность в применении стихий и всю ту красоту, которую ждала приёмная комиссия, ходить на эти аттестации мне было бесполезно. Кроме того, основная часть учащихся лицея составляли отпрыски дворянских семей — опоры трона. Слухи о моём рождении, как не старались мои родичи, всё же просочились в общество. С одной стороны, мне сочувствовали, как же, сирота, с другой стороны, воспринимали как ублюдка, прижитого родом Пожарских не известно от кого. Говоря прямо, на мой княжеский титул большинство дворянских отпрысков и членов их семей клали большой и толстый… канделябр. От откровенного хамства меня спасала лишь фамилия Пожарский, с родом которых в здравом уме и твёрдой памяти никто связываться не хотел, особенно помня памятник гражданину Минину и князю Пожарскому, установленному на Красной площади в 1818 году, и моя «толстокожесть» — я не упускал возможности дать в рыло любому, кто усомниться в моём происхождении, интеллектуальных и боевых навыках. Настоящим другом среди этого пафосного дерьма я могу назвать только одного моего одноклассника — Сашу Петрова, сына мелкопоместных дворян, у которого была кличка среди своих лицеистов «Пушкин», за склонность к сочинению виршей, лёгкую кудрявость и неугомонный характер. Для меня, далёкого от высокой поэзии человека, рифмующего погоди с не спеши, уйди с приди, и «я люблю а ты мне заявляешь — не люблю», его стихи казались мне верхом изящной словесности… Саша для меня являлся проводником из мира суровой реальности, в мир грёз и сказок, где добро было с кулаками и побеждало хитрое, изворотливое зло, где витязи влюблялись в дев раз и на всю жизнь, а те, что характерно, отвечали им взаимностью, где можно было получить пол царства и принцессу в придачу… С точки зрения боёвки, Саша был полный ноль, и собирался поступать в Императорский Художественный институт имени В.И. Сурикова, тем более что рисовал он просто замечательно. Я всё-таки не удержался и поморщился, когда мы проехали во двор особняка, направляясь к гостевому флигелю, где моё сиятельство изволило проживать во время вступительных экзаменов. Оставаться здесь жить я не собирался, хотя дед мне и предлагал, но косые взгляды остальных домочадцев и их подчёркнутое вежливо-холодное поведение меня несколько напрягало. Когда мы с дедом разговаривали на эту тему, я ему так прямо и сказал: — Деда, ты же сам всё понимаешь, так будет лучше для всех. Он только вздохнул и покивал головой. Поднявшись на второй этаж, я с разбегу кинулся в объятия большого кожаного кресла, стоящего на этом месте сколько я себя помню. В кармане пиликнул телефон, извещая меня о пришедшем сообщении. «Сашка Петров наверное пишет, он тоже сегодня в свою Художку поехал…» — подумал я, но ошибся. Разблокировав телефон, я обнаружил уведомление от Имперского банка о зачислении на мой счёт двух тысяч рублей от неизвестного лица с комментарием «На сентябрь». Общий баланс счёта, после поступления этой тысячи, составил двадцать две тысячи рублей. «Может это дед развлекается? Но это же он позавчера вызвал в особняк клерка Имперского банка, который оформил мне именной счёт, помог установить мобильное приложение и вручил золотую карту банка, после чего дед перевёл мне двадцать тысяч рублей…» — первое, что подумал я. Это было необходимо выяснить, две тысячи рублей — значительная сумма, даже по меркам Москвы, ведь апартаменты, которые я присмотрел недалеко от Университета, стоили четыреста рублей. Надо срочно выяснить всё у деда, тем более он в это время обычно гуляет в саду. Я поднялся с кресла и направился на выход из флигеля. Как я и предполагал, на одной из дорожек сада увидел главу Рода — князя Пожарского, уже старого, но ещё крепкого высокого старика, в котором до сих пор была видна военная выправка. Услышав мои шаги, дед остановился и стал ждать, пока я не подойду. — Ну что, внучок, как съездил? — спросил он меня с улыбкой. — Хорошо, деда, расписание узнал. Первого сентября начинается учеба. — ответил я. — Квартиру себе нашел? — улыбка медленно исчезла с его лица. Дед затронул вопрос, который был для него неприятен. — Сегодня вечером поеду смотреть. — Может передумаешь? — спросил он с надеждой в голосе. — Деда, не начинай, мы же уже всё обсудили. — сказал я твёрдо. — Хорошо, хорошо! Но обещай, что будешь навещать старика! — он снова улыбался. — Обещаю, деда! — успокоил я его. — Кстати, это ты мне две тысячи перевёл на счёт с комментарием «На сентябрь»? — Нет, не я. — его лицо неуловимо изменилось, хотя он и пытался не показать никакой реакции. — А с чьего счёта деньги пришли? — спросил дед нарочито ровным голосом. — С анонимного. — Понятно… — протянул он и замолчал. — Дед, ничего мне не хочешь рассказать? — я внимательно посмотрел на него, чувствуя, что он чего-то недоговаривает. — С чего ты решил, что я к этим деньгам имею какое-то отношение? — уже строгим голосом спросил меня он. — Мало ли, счёт-то только позавчера открыли, кроме тебя о нём никто не знает… — резонно заметил я. — Я никому ничего не говорил про твой счёт, поверь мне! — заверил меня дед. — Сходи в банк, может они тебе скажут отправителя, в конце концов это может оказаться простой технической ошибкой, и деньги предназначались не тебе! — Хорошо, схожу в банк. — согласился я с доводами деда. — Потом мне всё расскажешь, а то ещё окажется, что это чья-то дурная шутка. — дед буквально прошипел окончание фразы. Он из доброго старика мгновенно превратился в князя Пожарского, главу одного из самых сильных и влиятельных Родов Российской Империи, таким его домашние видели крайне редко. — Деда, я всё выясню и расскажу! — даже у меня отбило всё желание подозревать его хоть в чем-то. * * * Когда любимый внук удалился по аллее на достаточно большое расстояние, старый князь позволил себе немного расслабиться и задуматься о прошедшем разговоре. Ему показалось, нет, он был уверен, что Алексей не поверил ему до конца Эти две тысячи рублей, поступившые на счёт, была знаком не только внуку, но и ему, князю Пожарскому, только вот что значит это всё и к чему приведёт — было совершенно не понятно. И князь в который раз погрузился воспоминания девятнадцатилетней давности… * * * — Прохор, собирайся, поехали. — я спустился со второго этажа флигеля в кухню на первом, где, как и предполагал, расположился мой воспитатель. — Сейчас, барин, чай допью и поедем. Тебе и самому перекусить не помешало бы. — сказал он мне, пережёвывая ватрушку. Да уж, Прохор в своём стиле — война войной, а обед по расписанию. Глядя, как он тянется к очередной ватрушке с творогом, я почувствовал в животе легкое бурчание, ведь сегодня, кроме завтрака, ничего не ел. Перекус продлился недолго, и через полчаса я, предварительно созвонившись с клерком, заходил в отделение Имперского банка, расположенного не так далеко от дома князей Пожарских. Прохор остался ждать меня в «Ниве». К моему разочарованию, Дементий Петрович — так звали клерка — не смог мне помочь, даже после того, как пошел на явный должностной проступок из уважения к моей фамилии — попытался через свой терминал отследить отправителя денег, что ему не удалось. Из его намёков я понял, что этим деньгам могут быть причастны спецслужбы. Разговор с Дементием Петровичем оставил у меня больше вопросов, чем ответов, и, выходя из его кабинета, я несколько растерялся от того, что мне ударили прикладом автомата Калашникова по лицу, вернее попытались ударить. Стоящий напротив меня мужик в маске с удивлением смотрел на своё оружие, шипя от боли в отбитых пальцах. Тренировки в школе, и, особенно, с Прохором и Фёдором Кузьмичом, заставили тело работать без команды сознания. Я отмахнулся от человека в маске. Мужик был явно тренирован и попытался поставить блок автоматом, но это ему не сильно помогло — автомат погнулся, а его владелец от удара впечатался в стену, по которой пошли трещины и отлетела штукатурка, после чего медленно «стёк» по стене на пол. — Третий, ты чего там так долго возишься? — с этими словами из-за угла вышел брат-близнец «Третьего». Увидев меня и распластавшегося у стены своего подельника, он без раздумий, на вскидку, начал в меня стрелять из «Стечкина». «Твою же мать! Ну почему я такой бесталанный? Почему мне всё надо делать при непосредственном контакте?» — срываясь с места на «темпе», думал я, не обращая на выстрелы никакого внимания. Надо отдать должное моему визави, видя, что пули не причиняют мне никакого вреда, он, выпустив в меня всю обойму, бросил «Стечкин» на пол, и, быстро пятясь в зал банка, выдернул из-за спины АКСУ и уже был готов в меня стрелять, но не успел — в этот момент я его и достал в «четверть силы». У этого налётчика прямо за спиной ничего не было, а посему его стремительное движение в противоположную от меня стену было более продолжительным, чем у «Третьего» — на своём пути он собрал пару стоек, кадку с цветком и затих, перед этим пробив гипсокартоновую перегородку. — Стой на месте, иначе всех взорву! Только сейчас я рассмотрел, что творилось в зале банка — посетители лежали на полу лицом вниз с руками, сцепленными в замок на затылке, банковские работники попрятались за стойками, а у открытой двери кассы, метрах в десяти справа от меня, стоял ещё один нападавший, одетый точно также как и его товарищи — во всё темное и в маске. Рядом с ним на полу лежали две больших сумки, в которые женщина-кассир складывала пачки денег в банковской упаковке. После его слов люди, лежащие на полу, завизжали, и, не обращая внимания ни на что, повскакивали и бросились на выход, толкая и мешаясь друг другу. Кассирша отпихнула сумки с деньгами подальше и захлопнула бронированную дверь в кассу. Через двадцать секунд помещение было пустым, за исключением человека в форме охраны, валяющегося в углу зала. Оставались еще сотрудники банка за стойками, которые могли пострадать от взрыва гранаты — тоненькие перегородки вряд ли бы защитили их от осколков. Секунд десять мы молча смотрели друг на друга. Я начал было прикидывать, как «на темпе» его «взять», но бандит заявил, словно прочитав мои мысли: — А если не успеешь? Я действительно мог не успеть… — Можешь уходить, я не стану преследовать. Последний нападавший как будто только и ждал моего разрешения. Он, не отрывая от меня взгляда, присел, продолжая держать гранату правой рукой, а левой начал нащупывать ручки одной из сумок с деньгами. Когда ему это удалось, он попытался нащупать пальцами ручки и второй. — Не борзей! Только одну. Подельникам своим хоть что-то оставь! — я криво улыбнулся. Он замер, бросив попытки прихватить и вторую сумку, медленно распрямился и боком, не отрывая от меня взгляда, начал двигаться на выход. Когда за ним закрылась дверь, я крикнул: — Кто-нибудь полицию вызвал? Мне ответила тишина. — Грабитель ушёл, можете подниматься! — снова крикнул я, и повторил свой вопрос. — Кто-нибудь полицию вызвал? — Я кнопку тревожной сигнализации в самом начале нажал. — сказал высунувшийся из-за одной из стоек толстяк. Наш разговор был прерван звуком открывающихся дверей. Толстяк нырнул обратно за стойку, а я приготовился к отражению новой атаки. — Барин, подмогни чутка, руки заняты! — Прохор затаскивал в банк тело в маске. — Там ещё один лежит, за водилу у них был, падла!.. Когда я подбежал к Прохору, то заметил, что одной рукой он тащит внутрь обмякшее тело налётчика, а во второй сжимает гранату. — Прохор, брось! — Лёшка, это не огрызок яблока, дурья твоя башка, это граната боевая, нам-то с тобой ни хрена не будет, а людей осколками посечёт… — нравоучительно заявил он мне. — Да не гранату, а этого! — я указал ему на тело. — А-а… Этого! — хмыкнул он. — Так сразу бы и сказал! А то, брось!.. Учись ставить задачи подчинённым конкретно, в жизни пригодиться! — и отпустил человека в маске. Тот глухо ударился головой о мраморный пол.