— Уговорил. — вздохнул я. — Если уж Иван так говорил и делал… — Все, зову Михеева, и начинаем. — Прохор встал. — Напомни ему, пожалуйста, чтоб Дворцовые ворота и двери везде пооткрывали, а то задолбаемся менять. — Не учи отца!.. — хмыкнул воспитатель. — Не первый раз замужем… Убедившись, что Дворцовые приведены в полную боевую готовность и получили приказ не пользоваться стихиями, а ворота открыты настежь, мы с Прохором отошли от особняка метров на сто дальше по улице и остановились. — Сможешь отсюда работать? — поинтересовался воспитатель. — Сейчас скажу. Я перешел на темп и потянулся к особняку. Перед моим внутренним взором по всему периметру дома появились фигуры Дворцовых, в которых чувствовалось напряжение. Настроиться на них всех сразу с первого раза не получилось — вместе с ротмистром их численность составляла восемнадцать человек. Да еще и эта их противоколдунская защита ощутимо мешала — мое вниманиесоскальзывало с доспеха Дворцовых. Дворцовые же, в свою очередь, явно почуяли мое прикосновение и напряглись еще больше — судя по увеличившейся плотности доспехов практически всех их выбросило в темп. Да, Иван был прав, когда говорил Прохору про класс и тонкость тренируемого воздействия! Очень мне хотелось разом погасить всех Дворцовых, и я чуял, что смогу это сделать на пределе своих возможностей, но вот задача передо мной стояла намного сложнее — точно рассчитать дозировку своего воздействия. Нырнув в темп еще глубже, все-таки объединил Дворцовых и чуть пригасил им сознание. — Прохор, можешь работать. — Понял. Продолжая контролировать Дворцовых, я, тем не менее, отслеживал и своего воспитателя, который, двигаясь на хорошей скорости, за несколько секунд добрался до открытых ворот, ворвался на территорию особняка и заметался среди слегка вялых Дворцовых. Не знаю, насколько эпично нападение Прохора выглядело в натуре, но для моего внутреннего зрения картина была не очень-то и зрелищная — Дворцовые просто отлетали от воспитателя и переставали двигаться, плотность их доспехов резко падала, а в эмоциональной сфере стали преобладать чувства удивления, злости, досады и физического страдания. От одного только Прохора фонило радостным удовлетворением и желанием двигаться еще и еще. Наконец, все Дворцовые, как я понял, оказались повержены, и я, все же продолжая их контролировать, но уже в меньшей степени, спокойным шагом направился к воротам. Оказавшись во дворе, не сумел удержаться от улыбки — подчиненные Михеева, с ним во главе, медленно собирались у крыльца дома, на котором, с довольным видом победителя, стоял мой воспитатель. Встав с ним рядом, я принялся наблюдать за последствиями тренировки: кто-то из Дворцовых хромал, кто-то держался за бок, кто-то за грудь. Сам ротмистр нет-нет, да и трогал свой затылок. Дождавшись остальных, Владимир Иванович скомандовал: — Построились! — и с потерянным видом уставился на нас с Прохором. Мой воспитатель не спешил начинать «разбор полетов». Он спустился с крыльца и начал медленно прохаживаться вдоль строя. Наконец, Прохор остановился: — М-да… — и долгая пауза. А мне стало искренне жаль побледневшего Михеева. — Ну, орлы, — продолжил Прохор, — что вам сказать?.. Хреновенько наши дела, хреновенько… Но не совсем уж хреново, как могло бы показаться на первый взгляд. Честно вам скажу, думал будет хуже. — после этих слов строй заметно расслабился. — Будем работать над повышением уровня вашей боевой подготовки. Короче, орлы, сладкой службы не ждите, мы с Алексеем Александровичем с вас семь шкур спустим, но сделаем из вас людей. Разойтись! Дворцовым второй раз повторять было не надо, и очень скоро мы остались втроем. Михеев вздохнул и осторожно спросил у Прохора: — Неужели все настолько грустно? — Нормально все, Иваныч. — отмахнулся тот. — У твоих бойцов не было никаких шансов. Особенно, находясь под воздействием Алексея Александровича и при отсутствии возможности применения стихий. Михеева, однако, слова моего воспитателя не сильно-то и успокоили: — Но один против восемнадцати… — он вытянулся и уставился на меня. — Алексей Александрович, ставлю вас в известность о том, что буду вынужден доложить о неутешительных результатах сегодняшней тренировки Начальнику Дворцовой полиции. Одновременно с этим я подам рапорт о моем переводе на должность, более соответствующую моей квалификации. Ответить на эту эскападу ротмистра я ничего не успел, за меня это сделал Прохор: — Равняйсь! Смирно! — рявкнул он, а Михеев, деревянной куклой, выполнил команды. — Отставить истерику, ротмистр! А теперь слушай меня, Вова. Никому ты ничего докладывать не будешь, как и рапортину о переводе писать. Ты и без меня прекрасно знаешь, что фактически подчиняешься напрямую Алексею Александровичу и мне, а значит информация за границы особняка уходить не должна. Следующее, Вова. Я абсолют, а не воевода, как тебе меня представляли. — Михеев дернулся. — И у вас действительно было не очень много шансов. А учитывая мой богатый жизненный опыт, заточенный именно на проведение подобных операций, и того меньше. Что надо дяде Прохору на это ответить, Вова? — Есть никому не докладывать и рапорт не писать! — ротмистр вытянулся еще больше. — Рад, что ты начал приходить в себя, Владимир Иванович. — кивнул Прохор, ухмыльнулся и подмигнул мне. — А теперь предлагаю предоставить слово для поздравлений Алексею Александровичу. — Пойдемте в гостиную. — хмыкнул я. — Там и продолжим. Когда мы расположились на диванах в гостиной, я попросил начальника моей охраны: — Владимир Иванович, для начала опишите свои ощущения от моего воздействия. Желательно, в сравнении с вашим предыдущим опытом… общения с колдунами. — Хорошо, Алексей Александрович. — кивнул он и задумался на пару мгновений. — Сразу хочу отметить, и это совсем не лесть, что ваше воздействие было… более мягким, что ли… — он пытался подобрать слова, — чем в случаях с другими колдунами. Как бы вам это описать?.. Сегодня я отъехал, как от выпитой залпом доброй бутылки водки, мягонько, но надежно… А другие колдуны — как обухом по голове бьют… Грубо, жестко… И не менее надежно… — он вздохнул и развел руками. — Именно такие у меня были ощущения, точнее не опишу, Алексей Александрович. — Иваныч прав, Алексей. — добавил Прохор. — Теперь и я для себя сформулировал те ощущения, которые у меня были, когда ты меня в этой самой гостиной погасил, мерзавец! Не было удара обухом по голове, просто яркая вспышка в сознании, а потом темнота… И голова, когда в себя пришел, практически не болела… Мне, конечно, было приятно слышать, что мое воздействие качественно отличается от воздействия других колдунов, но… — И что это значит? — спросил я у них. — Хорошо это или плохо? Прохор с Владимиром Ивановичем одновременно пожали плечами. — Эти вопросы тебе Лебедеву задавать надо… — протянул воспитатель. — Тут мы с ротмистром тебе точно не советчики. — Хорошо, «не советчики», — улыбнулся я мыслишке, которая неожиданно пришла в мою голову, — готовы еще раз испытать на себе всю ту непередаваемую гамму очучений от моего воздействия, которая вам так понравилась? Прямо здесь и сейчас? Надо одну теорию проверить. Они переглянулись и кивнули. — Тогда дружно встаем с диванов. — я поднялся и усмехнулся. — Мало ли что вы тут в состоянии измененного состояния удумаете… И придется мне вас тогда конкретно гасить… — Э-э-э, Лешка… — теперь вставший Прохор, как и Владимир Иванович, смотрели на меня с опаской. — Ты чего удумал? — Ничего такого. — я продолжал улыбаться. — Просто стойте и получайте удовольствие. Первым, кто «получил удовольствие», был мой воспитатель, а уж потом очередь дошла и до ротмистра. Никаких эксцессов не случилось, и Михеев, без всяких объяснений, был отпущен к своим подчиненным. — И что ты выяснил? — Прохор и не подумал скрывать своего любопытства. — То, что ты после правила гораздо успешнее сопротивляешься моему воздействию, нежели тот же самый ротмистр. — улыбался я. — Успешнее, говоришь?.. — прищурился воспитатель. — Что совсем не помешало тебе меня тогда погасить. Да и сейчас я, как правильно выразился Иваныч, отъехал вполне себе успешно. И что? — И то, Прохор. — я опять вспомнил незабвенного Ивана-Колдуна. — Правильно царственный дед говорил, надо после Волкодавов и родичей сразу же Дворцовых править. Против дружка твоего клятого они явно не тянут. — Они и после правила супротив Ванюши не потянут. — хмыкнул он. — Это же касается и меня. Но я понял, что ты хочешь сказать, Лешка. И насколько в этом аспекте я лучше Михеева? — Лучше, Прохор. — вздохнул я. — Но до моего отца не дотягиваешь. — Нашел, с кем сравнивать. — заворчал воспитатель. — И какие у нас у всех перспективы? Ну, ты меня понял. — Не знаю. — честно ответил я. — Стаж-то у меня колдунский совсем маленький, буду думать и тренироваться. Тренироваться и пробовать. В том числе и на тебе. Прохора слегка перекосило: — Кто бы сомневался… Лишь бы толк был. И про Лебедева не забывай, не стесняйся у него спрашивать, он плохого не посоветует. — Обязательно. — пообещал я. — А теперь мне бы хотелось услышать твои впечатления о нашей сегодняшней совместной работе. — Одно удовольствие, Лешка, работать в таких райских условиях! Как детей этих Дворцовых раскидал. — ухмыльнулся Прохор. — Они, конечно, посопротивлялись чутка, но вяловато, ты их здорово пригасил. Сам же реакцию Михеева видел. Я бы тоже на его месте рапорт после подведения итогов мероприятия кинулся писать. Слушай, а ты Дворцовых мог… полностью погасить? — прищурился воспитатель. — Думаю, да. — я кивнул. — А… совсем погасить? Навсегда? — Иван мог? — задал я встречный вопрос. — Мог. — кивнул Прохор. — Значит, и я смогу. Вы же мне сами с отцом говорили, что я чуть тогда Лебедева не кончил, когда с Никпаями закончил разбираться. Помнишь? — Да-да… — задумался он. — Помню… — Но пробовать кого-то гасить совсем мне что-то не очень хочется. — выдавил я из себя улыбку. — Хотя… была тут, Прохор, одна нужная кандидатура… Бабуля любимая. Вот для нее я бы с огромным удовольствием сделал исключение. Но старушка вовремя осознала свои ошибки и встала на путь деятельного исправления. Будем посмотреть на ее дальнейшее поведение. Прохор аж подпрыгнул: — Ты чего несешь, Лешка? Совсем уже берегов не видишь? И думать о таком забудь! И вообще, я сейчас ничего не слышал! — он вскочил и забегал по гостиной, громко бормоча. — Ой, дурной! Ой, дурной! Вот за что мне такое? За что меня боженька так жестоко наказывает? Где я так нагрешил? Любимый воспитанник то отца родного изобьет, то деда на тот свет в гневе наладит, а сейчас грозится и с бабкой тоже самое проделать! За что, боженька? Зря я, конечно, Прохору про бабку сказанул. Язык мой — враг мой. Но сказал, и сразу как-то на душе легче стало… — Прохор, прекращай истерику. — хмыкнул я. — Будем считать, что ты действительно ничего не слышал. Он остановился и уставился на меня: — Лешка, бл@дь, я очень хочу это расслышать! В следующий раз точно тебя отцу вложу! Можешь даже не сомневаться! — Хорошо, пусть будет так. — кивнул я и снова хмыкнул. — Ты с Орловым на завтра во сколько договорился? Прохор плюнул в сердцах, продолжая сверлить меня взглядом, и, наконец, буркнул: