— Ты обо мне ничего не знаешь, госпожа штабс-ротмистр. — улыбался я. — И я тебе ничего не скажу. — Ну, Лёшка… Как ты это делаешь? — коготки впились чуть сильнее. — Делаю, и всё. А как, я и сам не знаю. — А насколько я помолодею? — Не знаю. Но ты у меня будешь самой красивой и молодо выглядящей госпожой штаб-ротмистром в Корпусе. А остальные сотрудники Корпуса будут гадать, с кем же из генералов ты спишь, если в таком юном возрасте дослужилась до таких высот. — Брось, Романов! Все и так знают, с кем конкретно я сплю. И еще… Ты на полигоне сказал, что после этой процедуры вырастает сексуальное желание. Так вот, Романов, я требую, чтобы ты во время моего периода реабилитации был в моем полном распоряжении! Честно говоря, как там правило влияет на женский организм, я мог только предполагать, но лучше было все-таки перестраховаться. — Викуся! — взмолился я. — Имей совесть! Я и так на износ учусь и служу! Может ты обойдешься… подручными средствами? — Хuй тебе, Романов, а не подручные средства! — возмущению Вики не было предела. — Соблазнил бедную меня, приручил, будь добр нести хотя бы какую-нибудь ответственность! — Господи, за что?.. * * * В среду утром в Университет я ехал в непонятном настроении — с одной стороны, мне было очень неудобно перед друзьями, преподавателями, работниками столовой и остальными студентами за свою несдержанность, а с другой стороны, я был раздосадован тем, что эти дедовские эксперименты мне доставляют столько неудобств. На стоянке никого ждать не стал, тем более приехал рано, и сразу же пошёл к учебному корпусу. Студентов еще было мало, мне никто не кланялся и не пялился на меня дикими глазами, и я сумел хоть как-то успокоиться во время этой импровизированной прогулки. Кабинет ректора находился на втором этаже, туда я и направился. А судя по встреченным и кивающими мне мужчинам в строгих деловых костюмах, прохаживающимся по первому этажу, стоящих на лестнице и в коридоре второго этажа, отец уже был здесь. Значит кортеж папаши подъехал с другой стороны Универа. При моем появление в приемной, женщина-секретарь, несмотря на все принятые в Университете традиции, вскочила своего рабочего места, поклонилась мне и распахнула дверь в кабинет ректора. — Доброе утро, Виталий Федорович! Добрый день, отец! — поприветствовал я их. — Студент Романов для дачи извинений прибыл. — и кивнул. — Проходите, присаживайтесь, Алексей Александрович. — Орлов указал мне на стул рядом с отцом. Когда же я уселся, он продолжил. — Алексей Александрович, мне вчера звонил Государь и в двух словах описал всю сложность сложившейся ситуации, особо при этом отметив, что вы как бы и ни при чём. Александр Николаевич же, — Орлов покосился на отца, — тоже мне подтвердил, что ваша несдержанность явилась следствием некого… досадного недоразумения. — он немного замялся. — Но, Алексей Александрович, дело в том, что для всех будет лучше, в том числе и для вас, если перед студентами и преподавателями извинитесь все же лично вы… Так будет правильно… — Я готов, Виталий Федорович. И, прежде всего, хочу извиниться перед вами. — я встал, вслед за мной поднялись и Орлов с отцом. — Уважаемый Виталий Федорович, от себя лично и от всего Рода Романовых приношу свои искренние извинения за произошедшее. Уверяю вас, никакого злого умысла не имел, а действовал подобным образом лишь в крайне расстроенных чувствах. Обещаю, что больше подобное не случится. Заверяю вас, — я уставился на отца, — Род Романовых всенепременно компенсирует Университету, его сотрудникам и студентам все неудобства. — Алексей Александрович, — кивнул Орлов, — я, как ректор Университета, принимаю ваши извинения. И очень надеюсь, что подобного больше не повторится. Он протянул мне руку, которую я пожал. После этого ректор обменялся рукопожатием с отцом. — Виталий Федорович, не могли бы вы нас оставить… — попросил отец. — Конечно-конечно… — Орлов вышел из кабинета и плотно закрыл за собой дверь. Отец обозначил улыбку и сказал: — Вот примерно такими словами перед студентами и извинишься. — Примерно так я и собирался. — кивнул я. — А что мне остается делать? Какая же стыдоба будет, папа, стоять перед толпой студентов с преподавателями и извиняться за то, в чем виноват только косвенно! — Не заводись, Алексей. — он посерьезнел. — Поверь, тебе в жизни ещё не раз придётся подобное проделывать. Вспомни того же самого князя Юсупова, которому пришлось наступить на собственную гордость и извиняться перед семнадцатилетнем пацаном за действия своей дурной внучки. — Странная какая-то аналогия, не находишь, папа? — поморщился я. — Но смысл я все же уловил. Ладно, ругаться не будем, а ты не переживай — постараюсь извиниться перед студентами со всем благородством, присущим Роду Романовых. — Именно это я и хотел услышать от тебя, Алексей. — кивнул он. — А чтобы хоть как-то успокоить твою совесть, обещаю, что все особенно сильно пострадавшие студенты получит компенсацию. И после твоих извинений я это перед ними подтвержу. Хотя, там серьезных случаев не было вообще, так, сознание потеряли… Легче тебе стало? — Гораздо, папа. Для извинений Орлов выбрал самую большую римскую аудиторию Университета, которая вмещала в себя не меньше трехсот человек. И была она забита до отказа, и гудела, как потревоженный улей. Если прикинуть объективно, я при всём желании не мог в столовой напугать столько человек. Видимо, на редкое зрелище принесения извинений Императорским Родом пришло посмотреть много лишнего народа, перед которым извиняться было не за что. Но, как говорится, ничего страшного, в этот раз можно и усмирить свою гордость. При нашем появление, как и в случае с секретарём в приемной Орлова, студенты с преподавателями не стали соблюдать неписаные правила Университета — они не только встали, но и поклонились нам с отцом. Когда же студенты распрямились, Орлов жестами показал им сесть обратно на место. Я вздохнул, натянул на лицо соответствующую моменту маску озабоченности, и направился на кафедру, по дороге всматриваясь в лица. Злости никакой я не заметил, как и ехидных улыбок — на лицах студентов всё-таки преобладала заинтересованность с налётом подобострастия, да и чувствовал я только напряжение и интерес. — Доброе утро! Уважаемые студенты, преподаватели и работники столовой! Я, Алексей Александрович Романов, от себя лично и от всего Рода Романовых приношу свои искренние извинения за произошедшее досадное недоразумение. Уверяю вас, никакого злого умысла не имел, а действовал подобным образом лишь в расстроенных чувствах. Обещаю, что больше подобное не случится. — я кивнул и покинул кафедру. Мое место на кафедре занял отец, повторил мои отдельные слова и добавил, что Род Романовых всенепременно компенсирует все неудобства, как особенно пострадавшим, так и Университету. Отца за кафедрой сменил Орлов: — Лично от себя, от преподавательского состава, сотрудников столовой и студентов Университета, я принимаю извинения студента Романова и Рода Романовых в целом. — он сошел с кафедры и поклонился нам с отцом. Студенты и преподаватели, как по команде, встали и тоже нам поклонились. Мы с отцом кивнули и направились на выход из аудитории. Как же мне было противно! Самодержавие во всех его гнусных проявлениях, вашу мать! Вроде и извинились, а как будто одолжение студентам и преподавателям сделали! Сошли с Олимпа к презренному плебсу! А сами студенты? Не лучше нас, только и умеют, что кланяться… Отца я проводил до самого крыльца. — Алексей, отдельно извинись перед Долгорукими и Юсуповой, они, по моей информации, в понедельник здорово испугались. Андрею Долгорукому подаришь вот это. — отец забрал у одного из Дворцовых какой-то сверток, обернутый в бархат, и протянул мне. — Это нож с гравировкой «Дорогому другу Андрею Д. от Алексея Р.». Именно Долгорукий оперативно потушил тот пожар, который ты устроил в столовой. А вот это для его сестры и Инги Юсуповой. — отец сунул мне два очередных свертка, только не таких больших. — Что кому, без разницы. Это очень похожие цепочки. Можешь не благодарить. — Все предусмотрели? — хмыкнул я. — И сколько вы еще будете продолжать контролировать мою жизнь? — Станешь Императором, вот тогда от контроля и отдохнешь. — улыбался он. — А пока, расслабься, сынок, и получай удовольствие. Увидимся! С этими проводами отца я опоздал на семинарское занятие. Впрочем, в аудиторию меня пустили без проблем. К моему немалому облегчению, как только я занял свое место, Долгорукий под столом протянул мне руку, которую я и пожал. — Ну, студент Романов, ты и дал! — шепнул он мне. — Не переживай, все нормально. — Как сестра с Ингой? — шепнул я в ответ. — Только перепугались сильно, но потом отошли. Наши перешептывания прервал преподаватель: — Романов, Долгорукий, прекращайте разговорчики. И включайтесь уже поскорее в учебу! На перемене, перед следующим семинарским занятием, пообщался с Ингой и Натальей. Если в самом начале разговора с их стороны чувствовалась некоторая скованность, а в глазах читался страх, то потом они заметно отошли и вернулись к нашему привычному стилю общения. Отпустило и меня — подружки явно не собирались прятаться от меня по углам или еще каким-то образом демонстрировать свою неприязнь. Не было закидонов и со стороны остальных студентов нашей группы — вели себя все достаточно спокойно, только вот лишний раз ко мне подходить не подходили. Что ж, в этом тоже были свои плюсы. После окончания занятий решил не ходить по преподавателям насчет своих долгов за пропущенные занятия — пусть всё немного уляжется, все успокоятся, и несмотря на то, что мне надо было ехать в Ясенево, пошел с друзьями в университетское кафе, где нас уже ждала Анна Шереметьева. — Анечка, я ненадолго. И прости меня пожалуйста, что такая ерунда получилась понедельник. — Ничего страшного, Алексей. — улыбалась она. — А в качестве извинений пообещай нам с девочками, что завтра уделишь нам больше внимания на вечеринке в твоем особняке. — Обещаю. И еще… в качестве извинений… — я достал из портфеля презенты Инге и Наталье. — Красавицы, простите меня, ради бога! Глаза подружек загорелись, а на меня перестала обращать внимание даже Шереметьева. — Фаберже! Какая красота! Очень изящное плетение! Как вам? А моя как? Дай посмотреть! Когда первые восторги девушек поутихли, достал подарок Андрею: — Спасибо, дружище, что потушил пожар! И извини! Нож с интересом разглядывал даже я — простое темное лезвие с гравировкой, костяная рукоять с заклепками и небольшим навершием из золота. Эту кажущуюся простоту ножа оттенял роскошный деревянный футляр с логотипом «Фаберже», оббитый изнутри темно-красным бархатом. — Андрюшка, — пихнула Долгорукого Аня Шереметьева, — ты же понимаешь, что самое ценное в этом ноже это гравировка на лезвии? — Понимаю, Анечка. — улыбался тот. — Леха, спасибо огромное! — Это тебе спасибо, Андрей! — вздохнул я и подумал, что и от родичей иногда бывает польза… — Леха, у нас и для тебя есть подарок. — продолжал улыбаться Долгорукий. — Мы с девочками тебе его еще в понедельник собирались подарить, но… Честь вручения достается старосте нашей группы Инге Юсуповой! Инга достала папку и протянула ее мне: — Алексей, здесь копии всех лекций и тех заданий, которые мы выполняли во время твоего отсутствия. Уверена, эти материалы тебе пригодятся. — Спасибо, Инга! — искренне обрадовался я. — Сам у вас хотел всё это просить скопировать, а вы… Еще раз огромное спасибо! * * *