– Даже загадывать не буду, Саша, – поморщился тот. – Если я приду в норму край завтра к вечеру, то вот в отношении остальных ничего утверждать не возьмусь. Понимаешь, эта присоска… – В рапорте все укажешь, – отмахнулся отец. – Их в больницу класть надо, или в своих комнатах в арсенале отлежатся? – Хватит комнат, – уверенно кивнул Кузьмин. – Да и в больнице эти курсантки у нас лежат, а такое поступление взрослых мужиков не останется незамеченным. Нам же разговоры за пределами рода не нужны? – Ты прав. Я побежал, Прохор за главного. Если возникнут проблемы с привлечением для помощи дворцовых, можете смело ссылаться на меня. – Есть… Через полчаса в спортзале остались только мы с Иваном, Прохором и Владиславом Михайловичем, всех остальных колдунов при помощи дворцовых отправили по комнатам, унесли в мои покои так и продолжавшую спать Алексию, с которой, по заверениям Кузьмина, было все нормально. – Ну, Алексей, и что это было? – тон Лебедева не предвещал для меня ничего хорошего. – Иван называет это «Присоской», – пожал плечами я. – Сам не знаю, как она у меня получилась… – Ваня? – Лебедев теперь смотрел на Кузьмина. – А что Ваня? – буркнул тот. – Как в том анекдоте: «А что я? Я сама охренела!» – Ясно. Методикой поделитесь? – Не доросла «Тайга» до присоски, – отмахнулся Кузьмин. – В том числе и ты. Даже у меня она не получается в годном для боевого применения виде. А вот у нашего вундеркинда… – Все взгляды уперлись в меня. – Эффективность на уровне. Сами на своей шкуре испытали, еще потренируется – и… – Это да… – Лебедева аж всего передернуло. – До сих пор мерещится, что меня тянет в никуда, в какое-то ничто, а я, сука, даже дернуться не могу! Страшное ощущение! Ваня, я про эту присоску только слышал краем уха, может, даже и от тебя, так что будь так добр, опиши все ее последствия для моих бойцов, как быстро они оклемаются? Я-то, похоже, еще легко отделался, а вот остальные, в том числе и вояки наши новенькие… – Не в курсе, – вздохнул Кузьмин. – Но тяжелых вроде не было. Завтра себя лучше чувствовать буду, сколько смогу – подлечу. – Я тоже только завтра окончательно оклемаюсь, – кивнул Лебедев. – Вместе по казарме пойдем. Меня же продолжало глодать чувство вины, и я решил вмешаться: – Могу уже сегодня. Тем более ничего сложного в этом лечении я не вижу. Ваня, с тебя подробности, которые мне надо знать, и можем приступать прямо сейчас, я не сильно устал. – Два дня назад чуть не помер, – хмыкнул Прохор, – сегодня дел натворил и не устал! – Подожди, Петрович… – Кузьмин переглянулся с Лебедевым. – Царевич, как ты себе это представляешь? Ну, ты понял… – Вы просто накачиваете энергией другого колдуна, особенно его видимые темные зоны. Я прав? – Прав, – кивнул Иван. – Я вот, например, просто представляю, как темное пятно наливается светом, и оно светлеет. – Я тоже. – Это был Лебедев. – Еще как бы крест православный на поврежденный участок накладываю и от бойцов своих этого же требую. Точно помогает, вот тебе крест! – он размашисто провел рукой от головы до пуза. – Нисколько не сомневаюсь, – опять кивнул Кузьмин, и не подумавший ерничать по своему обыкновению, и опять повернулся ко мне. – Алексей, главное, делать это все аккуратно и не сжечь тот участок, который ты хочешь вылечить, особенно с твоими-то талантами. Понял меня? – Понял. – Попробуй-ка на мне, но крест пока не накладывай, не отвлекайся. – И Иван сначала уселся, а потом и улегся на паркет. – Михалыч, пригляди за царевичем, мало ли что… – Сделаю. Ну, приступим, помолясь… Вся эта процедура на самом деле была упрощенным вариантом правила, и мне стоило огромных усилий не полезть на автомате Кузьмину в доспех. Я даже мысленно запретил себе думать об этом и обошелся лишь поверхностной «накачкой» энергии в те места, на которые мне указывала чуйка. По внутренним ощущениям, процедура заняла не больше двух минут, а Иван, к которому вернулся нормальный цвет лица, вскочил с паркета, как подорванный, и забегал вокруг нас: – Ай, жжётся! – он принялся растирать себе ладонями грудь, шею и голову. – Жжется-то как! – Что с самочувствием, Олегыч? – заулыбался Лебедев. – Как после парилки! До костей прожарило! – Устал? – Лебедев повернулся ко мне. – Норма. Ложитесь, Владислав Михайлович, теперь ваша очередь. – Уверен? – Уверен. Через некоторое время по залу бегал уже командир «Тайги», а мы втроем наблюдали за ним с улыбками. – Я так не могу, царевич, – вздохнул Кузьмин. – Не скажу, что как заново родился, но вот работать вполне способен. – Может, мне Алексию в порядок привести? – закинул я удочку. – Я сам, – нахмурился он. – Мы же с тобой договорились? – Вопрос снимается, – кивнул я. – Устал? – Есть такое дело, но еще парочку человек подлечить смогу. Тут вмешался Прохор: – Отставить лечение! У тебя, Лешка, сегодня вечером прием, на который ты и так явишься с вновь приобретённой сединой, а если еще и вид будет замученный, государь меня не поймет! Так что, отставить и забыть! И марш вместе со мной обедать, а господа Кузьмин и Лебедев пусть с личным составом дела дорешивают. – Есть, господин императорский помощник! * * * – Прохор, не спеши, давай немного воздухом подышим? – попросил я воспитателя, когда мы с ним вышли из арсенала на улицу. – Умаялся все-таки, – хмыкнул он. – А собирался еще кого-то там лечить. Дыши на здоровье. – Спасибо! Прохор, послушай, а почему генерал Михеев так себя дерзко вел? – решил поинтересоваться я. – Да еще и при посторонних? – При каких посторонних, Лешка? – воспитатель опять хмыкнул. – Это ты у нас в роду человек новый, уж извини за такие слова, а все остальные в курсе. Не смотри, что наш с тобой ротмистр ведет себя крайне корректно, Владимир Иванович, если надо, и главу другого рода раком поставит и на общественное мнение наплюет, а за тебя любому глотку порвет, можешь не сомневаться. Я же тебе говорил, что Михеевы ближники, а ближникам очень многое позволено. А что касается генерала, то он твоего отца вот по этой самой брусчатке в коляске возил, колыбельные пел, игрушки дарил и его с братьями детские шалости от родителей скрывал. Вот и делай выводы. А за то, что ты по своей привычке Ивана Владимировича не послал и даже дерзить не пытался, хвалю! Неужели взрослеешь? – воспитатель хитро улыбался. – Повзрослеешь тут… – вздохнул я. – Что ни день, какая-нибудь херня случается. – Это точно. – Прохор посерьезнел. – Лешка, я тут еще одну тему хотел поднять, касающуюся того, как ты сейчас Ваню с Владом лечил. Надеюсь, ты их не поправил? – Нет, реально просто подлечил. А почему тебя так этот вопрос волнует? – Во-первых, Лешка, – воспитатель вздохнул, – если старшие родичи узнают, что ты кого-то поправил раньше них, будут очень недовольны, и это мягко сказано. А во-вторых, мы же с тобой договаривались, что Ваню правилом будем крепко за причинное место держать. – А я думал, что вы друзья? – и не смог я сдержать ухмылку. – Боевые товарищи, пуд соли, все дела?.. – Мал ты еще, Лешка, – отмахнулся Прохор. – На мир вокруг смотришь сквозь розовые очки. Да и благородства дурного в тебе слишком много, последнее готов отдать. А что касается Ванюши, то, как говорится, дружба дружбой, а служба службой. – Ох уж эта ваша профессиональная деформация, господин императорский помощник! – я улыбался. – Наши с тобой договоренности помню и собираюсь их неукоснительно соблюдать. А что касается этого лечения, то оно действительно очень похоже на правило. Мне даже пришлось мысленно отстраиваться от доспеха, чтобы не дать команду на его восстановление и не лезть в него еще глубже. – Вот и молодец! – кивнул Прохор. – И вообще, – он задумался на пару мгновений, – надо бы… – и осекся. – Короче, Лешка, я с твоим отцом кое-что обсужу и потом тебе расскажу. – Хорошо. – Я пожал плечами и сделал еще один глубокий вдох. * * * – Что-то ты к нам на приемы пищи зачастил. – Я смотрел на отца, с аппетитом хлебавшего ушицу. – Неужели в Большом дворце не так вкусно кормят? – Компания не та. – Он утер подбородок салфеткой. – Да и обстановку иногда требуется сменить, вот и… А ты не рад? – Рад, – кивнул я. – Только как-то непривычно. Так, глядишь, со временем и царственные дедушка с бабушкой начнут запросто захаживать, как и остальные родичи, и заживем мы вместе большой дружной семьей. – Алексей! – буркнул Прохор, но под взглядом отца уставился в свою тарелку. Родитель же отложил ложку в сторону и встал: