– Хер вам двоим, а не смерть лютая с отставкой! – Он дождался, когда его заметят, и продолжил: – Так просто не соскочите, вот увидите! Да и царевич не такой человек, чтобы кого-то вкладывать, не так его Прохор воспитывал. А сказано вам это было в профилактических и воспитательных целях, чтобы подумали, осознали свои ошибки и исправили их в дальнейшей работе. Лебедев покосился на задумавшегося Пафнутьева: – Этот клоун не гонит по своему обыкновению? – Клоун не гонит, – кивнул тот. – Похоже, все именно так, как он и говорит, или я перестал разбираться в людях. Спишем мой… промах на шоковое состояние после царского гнева. Теперь осталось пережить гнев государев и можно спокойно заняться поисками Бирюкова и остальной шайки-лейки… – А спасибо сказать за подсказку? – Кузьмин сделал вид, что обиделся. – И обидными словами не обзываться? – Спасибо, Ваня, – кивнул Пафнутьев. – Извини. – По понедельникам не подаю! – буркнул Лебедев. – Уже вторник, учитель. – Иван осклабился. – Но ничего, вот буду писать в качестве приглашенного эксперта отчет для государя по результатам проверки «Тайги», я его такими формулировками украшу!.. Обхохочешься! Отольются кошке мышкины слезки! Лебедев же только поморщился: – Ой, напугал… проститутку субботником! Окончательно пришедший в себя Пафнутьев, не обративший никакого внимания на перепалку двух колдунов, вдруг спросил: – Зачем ему череп Тагильцева? – Как зачем? – ухмыльнулся Кузьмин. – В особняке над камином повесит вместо оленьих рогов и будет на досуге любоваться. Трофей-то знатный! Всем трофеям трофей! А там, глядишь, со временем и коллекция на всю стену образуется… Я и сам с удовольствием рядом с царевичем у камина с рюмкой посижу, молодость бесшабашную повспоминаю… – Дичь какая… – Лебедева аж передернуло. Но под взглядами двух других пар глаз решил свою мысль все же не развивать… Глава 2 На крыльце нас с братьями и Прохора с Иваном тут же «взяли в кольцо» шесть с виду обычных мужчин в темных костюмах. Приглядевшись, я узнал в некоторых из них тех колдунов из «Тайги», которые бывали у меня в особняке на дежурстве. Поморщившись, обратился к воспитателю: – Прохор, тебе не кажется, что господину Кузьмину пора принять командование над… этими из «Тайги», с отцом и дедом я все это в ближайшее время согласую. Воспитатель кивнул и повернулся к другу, реакцию которого нельзя было рассмотреть из-за натянутой на самый нос кепки. Как сам Ваня пояснил нам еще в холле общежития, он был чужд всякой публичности, а уж перед толпой курсантов училища уж точно светиться не собирался. – Ваня, ты слышал? – Угу, – буркнул недовольно тот. – А что толку? Только работы прибавится на старости лет. Меня другое удивляет, а что это наш царевич истерику не закатывает и по своему обыкновению не посылает этих недоучек из «Тайги» подальше? Неужели понял наконец-то, что один в поле не воин? Колдун поднял кепку, этой же рукой прикрыл лицо и уставился на меня, ожидая ответа. Он хоть и улыбался, но вот глаза в улыбке не участвовали от слова «совсем». – А сам-то как почти два десятка лет в одного воевал? – не удержался я. – Так осознал, проникся и решил вернуться обратно в род. А государь, да продлятся годы его благословенного правления, понял и простил заблудшее дитя, – ухмыльнулся Кузьмин. – Да и не охотились на меня так, как на тебя. Так что скажешь, царевич? – Понял я, понял. Доволен? – Очень, – кивнул колдун. – Но на губу все-таки поперся, вместо того чтобы спокойно поехать к лепилам в больничку. Гордость или что-то еще? – Гордость и что-то еще, – ответил я. Кузьмин натянул кепку обратно и равнодушным тоном заявил: – У тебя сейчас, царевич, после всей этой мутной ситуации есть уникальный шанс что-нибудь поменять, растревожить болото. Не профукай этот шанс, растратившись на личные хотелки и удовлетворение юношеских комплексов. Пафнутьева и Лебедева ты уже взбодрил, вот и остальных… – Молчать! – зашипел на него Прохор. – Ты что себе позволяешь, сявка колдунская? Ты кому тут вздумал советы раздавать, дурачок малахольный? – Успокойся, Прохор! – неожиданно веским тоном заявил воспитателю Николай. – Иван прав. Мы с Сашкой хоть и ничего не слышали, но с мнением господина Кузьмина полностью согласны. – Александр кивнул. – Нам с братом постоянно приходится участвовать в этих мутных событиях в роли зрителей, и от всего происходящего мы тоже не в восторге. А менять что-то надо… – Фрондерствуете? Это за вас ваша молодость говорит, – теперь уже бурчал Прохор. – Разрушить до основания, а затем… Построить то же самое, но хуже, неповоротливее и неэффективнее. С одним я согласен, не стоит тебе, Лешка, использовать сложившуюся ситуацию на удовлетворение личных хотелок. – Так и будет, – пообещал я. Тут мы как раз добрались до оцепления из военных полицейских и сотрудников Тайной канцелярии, за которыми спиной к нам были выстроены ряды курсантов. А что, разумная предосторожность, хотя мы с Николаем и Александром и так «засветились» по полной программе в женском общежитии, да и «скорые помощи» с пострадавшими девушками прекрасное свидетельство того, что случилось что-то из ряда вон… Как отец с дедом будут это все «разруливать», не представляю, но в том, что пойдет очередная волна слухов, нисколько не сомневается. А тут еще Демидова с Хачатурян и остальные курсантки, с родичами которых придется объясняться. Беда… Да и хер с ними, с этими объяснениями, отбрехаемся как-нибудь, лишь бы с девушками все было в порядке! Воспитатель же подозвал к себе одного из канцелярских из оцепления и дал тому какое-то поручение. Через пару минут нас догнала машина «скорой помощи». – Попросил до губы нас подбросить, – пояснил Прохор недовольному мне, – пока доктора в общаге с девками возятся. Лешка, не кобенься, машину надо быстренько вернуть. А эти, – он показал на колдунов из «Тайги», – нас пешком догонят, никуда не денутся. – Хорошо, – вздохнул я и полез в просторный салон медицинской «Газели». Через три минуты мы уже заходили на гауптвахту, взятую под контроль канцелярскими. – Ты чего мне одно и то же заладил, прапор? – орали изнутри. – Не мог тебе такого великий князь приказать! Еще и Бутыркой угрожать! Он у тебя здесь в качестве арестованного содержался или переночевать зашел? – В ответ раздался невнятный бубнеж и «хекающий» звук удара. Если Иван только ухмыльнулся, то вот Прохор попытался дернуться вперед, но я его придержал, решив послушать до конца эту содержательную «беседу». – Какой же ты трудный, прапор! Встать! Почему тут же не связался с дежурным по училищу, а сделал это только спустя две минуты? И опять бубнеж со звуком удара. – Встать, мразь! Спрашиваю еще раз, паскудник, кто тебе приказал не поднимать тревоги? Ответишь неправильно, и повезу я тебя в Бутырку. Ну?.. На, тварь! На! На! На… – Надо с этим заканчивать, – посмотрел я на воспитателя, который быстрыми шагами направился в сторону дежурки. Вскоре и мы наблюдали картину допроса: давешний дежурный по гауптвахте валялся на полу с разбитым в кровь лицом, на его запястьях красовались браслеты, а по стенам, вытянувшись, рассредоточилось трое канцелярских. Глядя на Прохора и избегая называть его по имени при посторонних, я сказал: – Нам бы камеру побольше и поговорить насчет прапорщика. Воспитатель кивнул и приказал канцелярским, указывая на дежурного: – Посадить на стул, привести в порядок и ждать дальнейших указаний. Где остальные «мухоморы»? – Заперты по разным камерам, – ответил, видимо, старший. – Ждем коллег и начнем с ними работать. – Самое большое помещение нам освободите, и побыстрее. – Есть. Канцелярский сделал знак одному из своих подчиненных, который схватил со стола связку ключей и повел нас по хорошо знакомому мне коридору. Проходя мимо своей камеры, я пихнул Прохора в бок. Он кивнул, задержался на секунду, заглянув внутрь, и цыкнул: – Ремонт надо будет оплатить. Вон, даже пол трещинами пошел… Приглядевшись, вздохнул: бетонный пол действительно прилично так потрескался от повышенных нагрузок, да и дверь шла под замену. «Самая большая камера» оказалась шестиместной и была раз в пять больше моей. Приглядев себе шконку около дальнего окна, я с облегчением на ней и развалился. – Молодые люди, за мной, – скомандовал Прохор братьям и вышел из камеры. Вернулись они через несколько минут с матрасами и свежим бельем, а два канцелярских несли несколько грубо сколоченных табуретов. – Ну, а теперь подробности, – потребовал от меня воспитатель, когда они все уселись рядом. – И не переживай насчет прапорщика, его будет допрашивать лично Пафнутьев. Кивнув с благодарностью, я доложился, сразу заявив, что вопрос с отступлением мной даже не рассматривался из-за кучи заложников в женском общежитии и претензий по этому поводу никаких принимать не буду. В конце же повторил еще раз: – Прохор, я дежурному приказывал не как курсант Романов, а как великий князь Алексей Александрович, и еще Бутыркой угрожал. А теперь думай, как прапорщика из неприятностей вытаскивать. – Лешка, мелко мыслишь, – поморщился воспитатель, а Кузьмин вздохнул. – Сейчас тут всех трясти начнут: и командира «мухоморов», и курирующего зама, и полковника Удовиченко, и нача училища. Думаю, достанется и Военному министру… Шутка ли, в расположении элитного военного училища на будущего наследника престола покушение произошло! Кто-то должен понести суровое, но справедливое наказание. А прапорщик твой при любых раскладах виноват, что тревогу сразу не поднял. Ну, не повезло «мухомору», что ему дежурить выпало, бывает. Тем двоим, что на проходной в общежитии службу несли, тоже не подфартило. Хотя это как посмотреть. Вообще-то, они свечки поставить должны, что вообще живы остались. – И что делать? – совсем расстроился я. – Деду в ноги падать и просить никого не наказывать? Так-то это именно он всю эту ситуацию с церковью допустил! Уже готового в очередной раз сорваться Прохора остановил резким жестом Иван: – Царевич, только не вздумай государю на это даже намекнуть! Он и так все это прекрасно понимает, но в открытую никогда не признает. Прими как факт, что наказанные будут, и ты этому никак не помешаешь. А вот потом… – он многозначительно посмотрел на Прохора. Тот кивнул и вздохнул: – Если мне пообещаешь не выкобениваться, я тихонько переговорю с твоим отцом, и он возьмет судьбу пострадавших на контроль. – Обещаю, – охотно согласился я.