Родитель только отмахнулся и спросил: – До машины за фотографиями Владимира послать? Я досье на всякий случай с собой захватил. – Не надо. Если будут трудности, скажу… В этот раз настроиться на образ батюшки Владимира у меня получилось с трудом, организм с новыми нагрузками ещё справляться не научился… * * * Слова вечерней молитвы застыли на языке отца Владимира. Не понимая, откуда именно идёт атака колдуна, батюшка тем не менее накинул на себя колокол и постарался слиться с окружающим городским фоном, но это ему не сильно помогло – чужое волнообразное внимание все сильнее проникало в каждую частичку его сознания. Немного придя в себя и справившись с первым приступом паники, Владимир вдруг осознал, что чужое воздействие носит скорее изучающий характер, чем враждебный, а потом пришло и осознание, кто именно проявляет подобный интерес. – Покойный Мефодий был прав, – пробормотал батюшка, – вот и до нас у Алексей Александровича руки дошли… Владимир громадным усилием воли окончательно взял себя в руки, перекрестился и, вспомнив, где остановился, продолжил молиться, прекрасно зная, что молитва является в подобных случаях прекрасной дополнительной защитой сознания… * * * Великолепному самообладанию батюшки Владимира можно было только позавидовать, хотя он явно должен был почувствовать мой вполне дружелюбный изучающий настрой, которым я попытался компенсировать просьбу отца. А вот у этой тварины Бирюкова самообладания точно не хватит, он, падла, сейчас на лютой измене сидит… Образ батюшки Олега внезапно возник перед глазами, чуйка без всякой команды с моей стороны резко потянула его ко мне, и по сознанию хлестануло эмоциями ненависти и страха! Ах ты, тварь еб@ная! И потянул образ Бирюкова внутрь себя ещё сильнее… Ненависть пропала, зато страх резко усилился! И тут внутри меня промелькнула мысль, вернее, тень мысли о том, что почему-то Бирюкова мне убивать нельзя. Всегда послушная чуйка в этот раз, как могла, сопротивлялась моему приказу и, напоследок добавив гнева, выкинула из темпа, оставив внутри чувство неудовлетворенности, как от незаконченного дела. Похоже, желание убить Бирюкова крепко засело в подсознании… Глаза открывать я не спешил и прислушался к своему телу, которое явно давало понять, что находится в состоянии крайней усталости. – Алексей, что это было? – услышал я голос отца, в котором звучала тревога. – Тебя Владимир чем-то напугал, раз ты опять гнев использовал? – Это я случайно после Владимира еще и на гниду Бирюкова настроился, вот и не сдержался… – Ясно. – Царевич, – это был голос колдуна, – ты местонахождение Владимира и Олега можешь указать? – Нет, сил еще и на это у меня уже не хватило бы. Отец, если тебе не трудно, налей мне минералки, а то самостоятельно до холодильника, боюсь, только ползком доберусь. – Конечно-конечно… И следующие полчаса я просто слушал впечатления Ивана и Владислава Михайловича о том, что они наблюдали со стороны. Их общий вывод был прост: я опять включал присоску, которая откуда-то что-то качала, но что конкретно, они так и не поняли. – А вообще, – уже на пороге бани задумчиво протянул родитель, – было бы неплохо натравить команду церковных колдунов на Бирюкова, пусть себе прощение зарабатывает. Только вот как быть с той информацией, которая может иметься у Бирюкова? Ладно, надо думать… * * * И опять приходится вглядываться сквозь пелену в глазах в улицы засыпающий Москвы, и опять трясущиеся руки на руле автомобиля, и опять этот ужас, приходящий с темнотой… Батюшка Бирюков не говорил слова молитвы, он их кое-как вставлял сквозь вырывающееся из лёгких глухое подвывание. Зареветь от бессильной жалости к себе не давал только страх за собственную жизнь, пробуждающий один из самых сильных инстинктов любого человека – чувство самосохранения, заставлявшее гнать машину все дальше и дальше. Минут через пятнадцать батюшка всё-таки взял себя в руки, адреналин схлынул, а жалость к себе и страх сменило тупое равнодушие к судьбе. Он заехал в какой-то дворик, остановился, прижался головой к холодному стеклу и закрыл глаза. Однако это состояние не продлилось долго, человеческая натура взяла верх, и Олег, продолжая сидеть в прежней позе, начал судорожно соображать, что же делать дальше. Так и не приняв для себя никакого окончательного решения, Бирюков потянулся к пассажирскому сиденью, достал из сумки ноутбук, открыл соответствующую программу и трясущимся пальцем нажал на вызов требуемого абонента. – Ах ты, сука итальянская! – по окончании разговора заорал Бирюков, откидывая ненавистный ноутбук в сторону. – Легко тебе сказать «решай вопрос радикально»! Сам бы прилетел в Москву и решал, пид@р католический! Еще и сроки мне смеет ставить! Сука! – на глаза у него навернулись слезы. – В одном итальяшка прав, времени у меня нет совсем, ублюдок прогрессирует с невероятной скоростью… Сука!.. * * * – А теперь по поводу черепа покойного Тагильцева… – Мы с отцом медленно шли по почищенной дорожке в сторону дома. – Надеюсь, Алексей, ты понимаешь, что в свете озвученной мною ранее информации подобный подарок твоему деду будет смотреться… не очень уместно. – Но я же Тагильцеву обещал. – Мне пришлось сдерживать улыбку. – А подобные обещания надо обязательно выполнять, хотя бы из самоуважения. – А чувство самосохранения тебе ничего не говорит по этому поводу? – Что характерно, молчит, хоть ты много раз мог убедиться, что это чувство у меня развито очень сильно. – С какой стороны посмотреть… – хмыкнул родитель. – И всё-таки. – Ладно-ладно, пусть пока черепушка у меня побудет, подарю царственному деду как-нибудь потом. В самом доме мы с отцом, Прохором, Ваней, Владиславом Михайловичем и Владимиром Ивановичем ещё чуть-чуть посидели в столовой за чаем, после чего родитель с Лебедевым уехали, а мы разошлись по своим покоям. Девушки меня дождались и даже ничего не сказали по поводу долгого отсутствия, я же принял душ, завалился на кровать и мгновенно уснул… * * * В свой роскошный номер в гостинице Джузеппе Медичи зашёл в отвратительном настроении, а виной тому был встреченный в коридоре «дальний родственник», который проживал в номере по соседству уже вторые сутки, и в отношении которого офицер безопасности итальянского посольства провёл с молодым человеком отдельную беседу, как и предупреждал король Италии. Основным посылом этой самой беседы было требование невмешательства в дела «дальнего родственника», якобы прибывшего, чтобы присмотреть за поведением своего более молодого родственника. Особенно офицер безопасности настаивал на публичной демонстрации родственных чувств и подтверждении статуса родственника, если возникнут какие-нибудь проблемы. Частью этой «игры» стал вчерашний поздний ужин в ресторане гостиницы. «Дальний родственник» не понравился Джузеппе с первого взгляда, но молодой человек никак не мог сообразить, чем же на самом деле была вызвана такая антипатия – явный итальянец, за пятьдесят, прекрасно пошитый костюм, стильный галстук и белоснежная сорочка, скромные только на вид наручные часы, безупречные манеры. Все это портил взгляд «родственника», полный презрения и высокомерия, хоть и хорошо скрываемых. Такими глазами смотреть на Медичи позволяли себе очень и очень немногие, и молодой человек практически сразу отчётливо понял, что из открытого противостояния с этим «дальним родственником», явно имевшим прямое отношение к верхушке Римской католической церкви, он точно победителем не выйдет. К концу ужина, когда со стороны «родственника» пошли завуалированные вопросы о приятеле Джузеппе, великом принце Алексее, настроение у молодого человека окончательно упало, что, впрочем, не помешало ему отвечать на эти вопросы подробно и обстоятельно. * * * – Царевич, ты с Прохором переговорил? – поинтересовался у меня Кузьмин. Сегодня он опять уселся со мной на заднее сиденье «Волги». – А насчёт чего я должен был переговорить с Прохором? – не понял я, но потом до меня дошло. – Извини, совсем из головы вылетело, да и ты сам вчера видел, что у меня попросту не было возможности. – Видел, – кивнул он. – А сегодня у тебя опять поездка в Измайловский полк, потом инструктаж с Борисычем и вечером опять на эту вашу пьянку-гулянку. – Всё верно, – хмыкнул я. – Жизнь у второго в очереди на престол Российской империи бьёт ключом. Ваня, обещаю, сегодня найду подходящий момент и с Прохором насчёт твоих сыновей обязательно переговорю. – А сам-то ты что решил? – Он смотрел на меня напряженно. – Повторяю, думать у меня вчера попросту не было возможности, а если уж совсем откровенно… – Я сделал большую паузу. – Полагаю, вопрос с твоими сыновьями надо решать не с Прохором, а сразу с моим отцом. Колдун задумался, а потом неуверенно кивнул: – Может, так действительно будет лучше… В университете сегодня был последний день перед сессией и мы практически не учились – студенты сдавали преподавателям хвосты. Я решил воспользоваться представившейся возможностью и обошел трёх из четырех преподов из списка, выданного мне ректором Орловым, и договорился с ними о занятиях, тем более расписание экзаменов деканат уже вывесил. В перерыве перед четвёртой парой Долгорукий и Юсупова поздравили группу с наступающим Новым годом. Те студенты, у которых не было долгов, направились по домам, а я, подгадав момент, отвёл нашу старосту в сторону: – Инга, как у тебя дела?